Эх, завод ты мой, завод,      желтоглазина.      Время нового зовет      Стеньку Разина. Маяковский.

Еще тогда...

     В теплый августовский вечер я стоял на окраинной автобусной остановке «Сады». Место было возвышенное, солнце светило в затылок и освещало открывшуюся передо мной огромную панораму так называемой городской промзоны, протянувшейся на несколько километров с северо-востока на юго-запад вдоль линии Транссиба.

     Низкий левый берег Томи, откуда берут начало нитки промзоны, отсюда не видать. Но я мысленно вижу последний «советский» объект (больше в Юрге промпредприятий не строилось) — завод «Дормаш», выросший рядом со старинным железнодорожным мостом через Томь — детищем знаменитого инженера-путейца и писателя Гарина-Михайловского, который вел здесь изыскания по его строительству в конце позапрошлого века.

     В той же стороне еще два памятника советской строительной индустрии — заросшие травой фундаменты и металлоконструкции двух не успевших родиться мощных заводов железобетонных изделий. Один предназначался для бурно растущего городского жилого сектора. Другой — для промышленного строительства.

     Прямо передо мной, словно на гигантском индустриальном плакате, два городских промышленных великана, недавняя гордость и слава города — машзавод и абразивный. Окаймляя с двух сторон рельсы Транссиба, их корпуса с трубами до неба занимают весь передний план панорамы.

     Машзавод... Не знаю, о чем думали в молчаливом ожидании автобуса несколько моих соседей по площадке, глядя, как и я, на этот индустриальный пейзаж. Я думал о нем. О своем родном заводе. Хотя уже прошло тридцать четыре года, когда, сдав пропуск вахтеру, я в последний раз вышел из заводской проходной, отработав последнюю рабочую смену, поменяв привычные ручки суппорта своего огромного сверлильного станка на ручку журналиста, но в душе так и остался рабочим.

     ...И вот мой машиностроительный завод — один из флагманов советской оборонной промышленности — накануне своего шестидесятилетия объявлен... банкротом!

     Такой дикий, невероятный, неправдоподобный финал самоотверженного труда дважды орденоносного коллектива не мог присниться ни в одном самом кошмарном сне нам, его ветеранам, и тем, кто в годы войны закладывал фундаменты первых цехов и выдавал продукцию для фронта, для победы, и тем, кто в первые послевоенные и в последующие «горячие» советские пятилетки создавал славу юргинских машиностроителей.

     Такой финал вряд ли мог предвидеть и Владимир Дудинцев, взявший прототипом для своего нашумевшего в свое время романа «Не хлебом единым» наш завод.

     На машзавод я пришел в середине пятидесятых, когда наряду с военной начала производиться продукция по заказам народного хозяйства: кукурузоуборочные и шахтерские проходческие комбайны, самоходные 16-тонные краны, маслопрессы, отопительные аппараты... Работали мы в три смены — настолько велика была потребность страны в нашей продукции! И в мирной. И в оборонной. И я с гордостью вспоминаю, что и я протянул руку помощи отражающему американскую агрессию дружественному Вьетнаму и революционной Кубе. Что это «мой» проходческий комбайн вгрызается в угольный пласт. «Мой» кукурузоуборочный комбайн бороздит кубанское поле. «Мой» К-161 поднимает стеновые панели на строительстве моего города и в далеких уголках страны!

     И разве мой труд не причастен к общей награде заводчан-однополчан — ордену Ленина, которым завод награжден в 1966 году?

     Свой рабочий табельный номер 194 помню до сих пор. Мне до сих пор нет-нет да и приснится мой цех, мой темно-зеленый радиально-сверлильный, самый высокий на пролете станок. Вижу, как спокойно, деловито орудуют передо мной у своих токарных Петя Махнев, Саша Филиппов, Ваня Внуковский. За спиной ведет наклеп Миша Бобровицкий. А неподалеку от него разметала искры, шлифуя «трубу» (условное название ствола танковой пушки), которую буду обрабатывать и я, Рая Анкудинова. Сегодня моя вторая смена. Сменщик, белорус Вася Грищенко, давно ушел, а я только приступил к работе — где-то задержали деталь, и я ждал, когда после шлифования ее, еще теплую и гладкую в казенной части, краном перетащат на широкий стол моего станка. По шумному от работающих электромоторов пролету идет начцеха Леонтий Иванович Шурпик. Приблизившись, он поднимает руку и показывает два пальца. Это просьба: обработать сегодня две трубы. Что ж, придется прихватить третью смену. Раз надо — значит, надо...

     Тогда еще мы, рабочие, на цеховых собраниях, заводских профсоюзных и партийных конференциях ругали начальство не за отсутствие работы, а за ее недостаточную, на наш взгляд, организацию, за неразворотливость снабженцев.

     Требовали улучшать и заводской быт. И он, хоть и медленно, улучшался год от года. Если в 40—50-е годы рабочего, идущего со смены в замасленной спецовке с обеденным сидорком в руке, легко можно было отличить от техника и инженера, то в шестидесятые, когда в цехах появились раздевалки, санузлы, комнаты отдыха, столовые, в полноводной людской реке, текущей после смены от проходных, невозможно стало отличить токаря от нормировщика, сталевара от инженера-конструктора.

     Кстати, наши рабочие столовые по уровню цен, качеству и разнообразию блюд выгодно отличались от обычных городских. А как забыть «хлебный коммунизм» шестидесятых, когда хлеб в столовой цеха не нормировался, отдельно не оплачивался: он горкой ломтиков накладывался в общую посуду, и, кто сколько хотел, столько и ел. Хлеб тогда был неслыханно дешевый, поэтому всячески пропагандировали бережное к нему отношение. На каких-то пятьдесят «советских» копеек можно было взять салат, первое и второе мясное блюдо, блинчики с маслом или сметаной, компот или кофе... Сегодня же в заводскую столовую лучше не ходить. В месяц уйдет треть зарплаты.

     Да, тогда мы могли кормить и оборонять не только себя. Мы были сыты, обуты и одеты, имели возможность бесплатно учиться, покупать книги, ездить в дома отдыха и турпоездки. Мы могли откладывать деньги на дорогие покупки.

     К великому сожалению, к неизбывной душевной боли все это доброе, светлое, надежное было вчера.

     Говорит слесарь моего родного 22-го цеха, член забастовочного комитета, коммунист Сергей Михайлович Гузок:

     — Да, все было у нас на подъеме, все мы надеялись на лучшее! При Советской власти я получал 300 рублей. Надо билет на самолет? Без проблем. Можно было копить. В отпуск у меня было столько денег, что я мог на юг прилететь, отдохнуть и улететь обратно домой.

     Я вот человек неверующий по-церковному, но я верил в свое будущее и будущее своих детей. Я верил, что завтра встану, и у меня есть работа и есть деньги. У меня была вера, что мои дочери выйдут замуж, образуют семьи... А я, вырастив их, поезжу по стране — денег хватит.

     А сейчас такую веру у нас отобрали. Отобрали те, кто нас обокрал и ездит на «мерседесах»...

     Так мы жили «тогда» и хотели жить еще лучше. На это настрой был. Сегодня лучше, чем вчера. Завтра лучше, чем сегодня. Казалось, вот еще лет пять — десять, в крайнем случае — пятнадцать надо поработать всем так, как самые умелые, самые добросовестные из нас. И заживем, обязательно заживем, как в сказке!

     А умелые и добросовестные были рядом. Листаю летопись завода: вот фотограф запечатлел у станка Ваню Внуковского. Другое знакомое лицо «однополчанина» по цеху — Ваня Щеликов.

     Были на заводе и Начальники с большой буквы. Память тех лет сохранила человека, которого знал и уважал не только машзавод, но и весь город. С октября 1955 года завод возглавил самый популярный у юргинцев его директор, плечистый приземистый крепыш, выходец из рабочей среды Василий Васильевич Лобанов. На завод он ходил через 2-ю проходную. Ходил всегда пешком. Через ту же проходную ходил и наш 22-й, и по окончании третьей смены, ранним утром, я не раз шел ему навстречу и не помню случая, чтобы он прошел мимо, не поприветствовав меня, лично ему не знакомого рабочего парня. Надо ли говорить, что значило для всех нас, рабочих, подобное уважительное отношение главного заводского начальника!

     Мы, «совки», — чтоб это слово у тех, кто его придумал, встало поперек горла! — работали, «ишачили» не покладая рук. Если надо — сверхсрочно. Если надо — в выходной. Если надо — досрочно из двухнедельного тарифного отпуска... И я горжусь, что первая на заводе бригада коммунистического труда токаря Михаила Пугачева — из нашего цеха. Позже и весь цех стал коллективом коммунистического труда.

     В конце шестидесятых я ушел с завода в газету. Ушел не потому, что разлюбил его. Меня, что называется, заела еще «одна, но пламенная страсть». Я заканчивал заочную учебу в престижном московском «писательском» институте и был обуян литературным творчеством. К тому моменту у меня на груди был значок, а в кармане — удостоверение «Ударник коммунистического труда». Храню их как дорогую память, семейную реликвию.

     Я ушел, а завод продолжал жить и развиваться. Он по-прежнему был рядом, и я знал, что там строились новые цеха, модернизировалосъ, обновлялось оборудование в старых. Обычно темные и пыльные «горячие» цеха, кузнечно-прессовые, перейдя с угля и мазута на газ, посветлели, стали уютнее. В механических появились станки с ЧПУ (числовым программным управлением), обрабатывающие центры, автоматы, вычислительные машины, даже роботы! Один такой современный 58-й цех вырос напротив 22-го, на резервной площадке. Я был в этом цехе, беседовал с операторами-программистами, восхищаясь этой новой, дотоле невиданной мной техникой.

     А операторы, станочники — сплошь имели среднетехническое образование или учились в заводском втузе — филиале Томского политехнического. Непрерывным потоком шло пополнение кадров из заводских профтехучищ механического (на базе того, ленинградского, помните?) техникума. Прибывали молодые инженерные кадры из других уголков страны — работы хватало всем!

Крах

     И вот завод — банкрот...

     Чтобы увидеть и понять, в какую непролазную трясину, на какую «рыночную» помойку загнали завод новоявленные «демократы», не надо даже ходить по его ставшими какими-то мрачноватыми, тоскливыми, словно чужими, цехам. Мой завод — мой город. Мой город — мой завод... В народе ведь не зря говорят: «Как аукнется, так и откликнется». Аукнулось, обрушилось производство, и тут же откликнулось — стала сбрасываться ставшая вдруг неподъемной инфраструктура, прежде всего так называемая социалка. Сброшена сеть дошкольных учреждений. Одних только детсадов у машзавода было более двух десятков. А были в городе еще и незаводские. И все равно их не хватало! И когда на одной из сессий горсовета председатель горисполкома Е.П. Тупицын попросил депутатов утвердить смету на цветомузыкальный фонтан в городском парке, что сооружался по его инициативе, сессия загудела: «Какой фонтан?! У нас детсадов не хватает!»

     Теперь, когда рождаемость (как аукнется!) резко упала, а плата за содержание детей стала поднебесной, детсадов «хватает», даже лишними оказались. И «излишки» перепрофилируют, приватизируют. Один отдали под психоневрологический диспансер. Другой переоборудовали в кафе с уютным названием «Старый город». Еще один купили под квартиры «новые русские»...

     Сбросил машзавод и два старейших своих заречных пионерских лагеря — «Дружба» и «Салют» — комфортабельные, отапливаемые коттеджи в великолепном сосновом бору, а также целую сеть детских клубов. В муниципальный фонд перешла медико-санитарная часть.

     Не нужен стал и заводской стадион «Темп» с футбольным полем, хоккейной коробкой и гостиницей. Теперь у старожилов остались одни воспоминания о былых хоккейных баталиях заводской команды в первенстве СССР (класс «Б»), зимних ледовых мотогонках, также в рамках первенства страны, летних футбольных чемпионатах области.

     Негде стало кататься любителям коньков. Не стало у завода стрелкового клуба с отличным 50-метровым тиром, с целой плеядой мастеров высокого класса. Как, впрочем, ушла в небытие и слава заводских лыжных гонщиков и биатлонистов, одномоторников, борцов, штангистов...

     Вдобавок ко всему этому машзавод потерял и свое «культурное лицо».

     Дворец культуры «Победа»... Вспомните, мои ровесники, мои заводчане-однополчане, сколько здесь было всего! Огромный народный хор русской песни и академический хор. Народный ансамбль танца. Народный духовой оркестр. Народный драматический театр. Народный цирк...

     Однажды, когда еще не было автобусного сообщения с областным центром, а поезд ходил поздно ночью, вся «победовская» самодеятельность отправилась на областной смотр на арендованном заводом теплоходе. Помните, замечательный комедийный советский фильм «Волга-Волга»? Вот так примерно и мы плыли в мае вверх по Томи — молодые, полные энтузиазма и жизнелюбия, в ярком солнечном ореоле мечты и надежд... Мы словно плыли в свое будущее, которое, конечно же — кто может этому помешать? — будет еще прекраснее!

     И куда мы приплыли сейчас?

     Нет теперь у завода Дворца культуры. «Сброшенный» с баланса главный заводской и городской очаг культуры медленно, но верно догорает... Исчез ряд отличных коллективов самодеятельности, таких, как академический хор и ансамбль танца. От большого хора русской песни осталась жалкая «группа хора». Еще каким-то чудом держатся драмтеатр и духовой оркестр.

     А недавно по местному телевидению показали фрагменты разгрома старейшей и богатейшей в городе библиотеки дворца — духовной сокровищницы города. Мешки с набитыми доверху книгами грузили в машины и увозили, как сообщалось, на территорию завода, чтобы, по словам заводского чиновника-экзекутора, некого Григорьева, таким образом «приблизить книжный фонд к читателю». Кого они, новые «хозяева» предприятия, хотят обмануть?

     ...Тот 1993 год для завода был, как и нынешний, юбилейным. В памяти остались гостевание в родном цехе по случаю Дня открытых дверей, заводской юбилейный митинг, в котором участвовал и знаменитый бывший директор Василий Васильевич Лобанов (специально пробился к нему, чтобы пожать руку), большое торжество во Дворце культуры.

     До «расстрельного Октября», после которого обрушение производства пошло быстрыми темпами, оставалось еще восемь месяцев. Генеральным директором созданного в 1985 году ПО (производственное объединение «Юргинский машиностроительный завод») был В.Н. Есаулов. Спустя три года я рассказывал читателям «Советской России», как он выплачивал зарплату рабочим «есауловками».

     А пока он, цветущий, с ярким галстуком на шее и значком народного депутата Верховного Совета России на лацкане голубого пиджака, со страниц красочного рекламного заводского проспекта соловьем заливается о мощи и перспективах предприятия.

     Вместо «процветания» быстрыми темпами пошло отвратительное, гнусное «отцветание». И к этой позорной странице истории завода причастен он сам...

     Теперь-то мы, как таблицу умножения, знаем схему разрушения неугодного предприятия. Сначала его лишают централизованного снабжения. Затем — госзаказов. А когда оно, предприятие, начинает брыкаться, как норовистая лошадь, пытаясь выкарабкаться из трясины, куда загнала его рыночная помойка, на него тут же накидывают аркан, чтобы стреножитъ ничем не оправданными тарифами энергетических материалов, сырья, транспорта, условиями реализации изготовленной продукции.

     А еще — собственные, доморощенные жулики и махинаторы, почуяв легкую добычу, рвут его на куски, отбросив за ненадобностью и партийность, и совесть, и честь... Именно таким оказался тогда гендиректор ПО «ЮМЗ» Есаулов.

     Потянулись руки к госсобственности и у нижних чинов, подавая пример в свою очередь рядовым «несунам».

     Вот так «по винтику, по кирпичику»... Эх, да что же это такое?! Да кто, скажите, позволил вот так, походя, с белозубой есауловской улыбкой, с ельцинско-путинским «пересмотра приватизации не будет» надругаться над нашим детищем, которому многие из нас отдали в годы войны и после нее и тяжелый труд, и здоровье, а то и саму жизнь?

На рельсах

     В мае 1998 года Юргинский машзавод вслед за шахтерами Анжеро-Судженска перекрыл Транссиб. Причина вроде бы на поверхности: многомесячная задержка и без того низкой зарплаты, детских пособий, регрессивных выплат... Те же беды испытывали в тот момент учителя, врачи, культработники, пенсионеры, которыe и духовно, и практическими действиями поддержали машзавод.

     Но для машзаводчан это была не причина, это было следствием причинных обстоятельств. Следствием резкого обвального спада производства, затовариванием продукцией (весь заводской двор был заставлен самоходными кранами и погрузчиками-экскаваторами), лишением собственных оборотных средств...

     По моей просьбе заводские товарищи снабдили меня «исторической» цифровой информацией о выпуске гражданской продукции, которая в общей программе заказов к моменту краха предприятия составляла всего одну треть. Просматривая эти производственные графики — когда, чего, сколько, — видишь, что именно на 1997—1998 годы приходится наименьшее, иногда буквально катастрофическое снижение производства продукции. Особенно наглядно, разительно сравнение с лучшими советскими годами. Например, если в 1985 году валков холодной прокатки (очень ходовой, высококачественный товар!) было изготовлено более 5 тысяч штук, то в 1998-м — всего пятнадцать! Кранов КС-4361: в 1987 г. — 1523 шт., а в 1997 году — 23. Погрузчиков-экскаваторов (тоже одной из основных гражданских продукций завода) в 1988 г. сошло с конвейера 10 600, а в 1997 г. — всего 5 (пять!).

     До единиц (два-три) или двух-трех десятков штук упал в эти годы выпуск таких изделий, как маслопресс, раскатные кольца, штамповки и слитки, поковки с металлообработкой, других, выпускавшихся в советские, «доперестроечные» годы тысячами и десятками тысяч в год.

     «Цифровая история» рассказывает и о том, что именно после крушения Советской власти и прихода правительства Ельцина на заводе прекратился выпуск ряда так называемых товаров народного потребления: распредвалов для автомобилей «Жигули», посудомоечной и стиральной машин, электрорадиаторов...

     Да, но ведь это всего лишь «присказка». А «сказка» обрушившейся на завод беды с приходом к власти «дерьмократов» в том, что военный завод начисто лишили права выпуска военной, то есть основной его продукции! А ведь она, как можно понять из сказанного выше, составляла две трети общей его программы. Причем поначалу делалось это подло, иезуитски. Официально военные заказы не снимались, но и не оплачивались... Явно для отвода глаз (боялись взрыва?) на заводе побывали в те годы ельцинские «вице-премьеры» Чубайс и другие, врали, обещали, лицедействовали...

     Я беседовал со специалистами завода, хорошо знающими его экономико-технический потенциал «изнутри». Так вот, они поведали, что значила для предприятия потеря этих заказов.

     Патриоты, видевшие на телеэкране прошедший однажды сюжет о советском железнодорожном ракетно-космическом комплексе, наверняка восхищались его ударной силой, маневренностью и маскировкой. Этот своего рода «летучий голландец» на стальных колесах, закамуфлированный под обычный товарняк, мог неожиданно для врага возникнуть в любой точке нашей необъятной страны и всей своей огневой мощью, если надо — и ядерной, сразить намеченные цели. Но мало кто знает, что эти надежные державные щит и меч ковались на нашем Юргинском машзаводе! Стоимость изготовления одного такого комплекса тянула на миллионы весомых советских рублей...

     — Кому было нужно убрать такие заказы? — вопрошает участник Великой Отечественной войны, бывший секретарь машзаводского парткома, а ныне председатель заводского Совета ветеранов Валерий Федорович Токарев, и сам себе отвечает: — Известно, кому! Не патриотам, не радетелям во благо державы! Вот сейчас приди к власти державник типа Сталина и прозвучи клич сделать что-то, пусть даже очень трудоемкое для защиты страны, мы, старики, грудью встали бы у печей и станков и выполнили бы этот заказ, как выполняли заказы армии во время войны! Все, что произошло с заводом, это делалось осознанно, — продолжает ветеран. — Должно быть, тогдашнему президенту Ельцину сказали «там»: «Вот вам списочек оборонных предприятий стратегического назначения, которые нам неугодны. Будьте любезны, действуйте...»

     — Да одни только зарубежные заказы были для нас золотым дном, — вступает в беседу другой ветеран, работавший в последнее время заместителем начальника производства, Леонтий Иванович Шурпик. — Я тогда контролировал исполнение этих заказов и знаю, что они превосходили стоимость нашиx внутренних заказов в два-три раза! Особенно, если поставки шли в капстраны. У нас оставались заделы на запчасти для поставки на экспорт еще с 60-х годов! Можно было их доделать и продать. Тем более что нас просили это сделать...

     Так что осознанно или только осознавая происшедшее, это злоумышленное умерщвление еще живого, животрепещущего заводского организма, машзаводчане вышли на защиту своего детища. Без которого им не выжить... Вышли, несмотря на то, что снятого наконец по неоднократным требованиям жителей области, ельцинского холуя Кислюка заменил, как тогда казалось, борец за рабочее дело «красный» губернатор Тулеев. Люди стали понимать, что без смены центральной власти в отдельной области даже при кажущемся «хорошем» ее руководителе ничего кардинально не изменится.

     И над рельсами в районе ст. Юрга был поднят транспарант: «Президента Ельцина — в отставку!».

     Кстати, в мае был лишь первый этап «рельсовой войны». Когда же побывавшая в Кузбассе правительственная «пожарная команда» во главе с тогдашним первым заместителем главы правительства Олегом Сысуевым требования восставших не выполнила, машзавод в июле того же года вновь перекрыл Транссиб.

     Доводилось порой слышать такое: мол, на рельсах собрались придурки, бездельники, бомжи, забулдыги...

     Это ложь!

     ...Одну из тех июльских ночей я провел вместе с заводчанами. В поисках своего родного цеха, которому отдано десять лет, может быть, лучших лет жизни, я переходил от палатки к палатке, присаживался на ящики и самодельные скамейки, a то и просто стоя у дымного костра, беседовал с пикетчиками, молодыми и пожилыми. И, поверьте, не нашел среди них ни одного бомжа, ни одного так называемого придурка, ни одного забулдыги. Это были рабочие и работницы, пришедшие дежурить на рельсах после смены.

     Глядя на огонь костра, мы говорили, что представить случившееся с нами сегодня — чтобы мы здесь, на рельсах, словно вражеские, останавливали свои поезда, тогда, в «советские годы», было совершенно немыслимо, дико! Но вот случилось... Не по нашей вине. Мы знаем, что наносим урон и железной дороге, и себе. Но иначе нe можем... Это крик отчаяния, и мы хотим, чтобы его услышали там, «наверху». Неужели это непонятно тем, кто нас корит, предлагая бороться с беспощадным чудовищем какими-то другими «конституционными» методами?

     Да ведь пробовали применить для этого уже все: обращения, митинги, забастовки, голодовки...

     И что же?

     — Надо работать, а не бастовать! — выговаривал приехавший на встречу с забастовщиками Тулеев. — Поезжайте в Москву, там и перекрывайте, если кому-то этого хочется.

     — На кого работать? — отвечали ему. — На «новых русских»? А главное — за что работать? За ожидание светлого рыночного будущего? Без зарплаты? Без хлеба? Без штанов?

     А в Москву поезжай сам. Нас там никто не ждет...

     Вы, «мудрые», из числа тех, кто нас корит, кто не верит в протестные акции, кто считает, что, перекрывая в отчаянии железнодорожные и автомобильные магистрали, мы рубим сук, на котором сидим. Да его уже давно срубили, этот сук! Мы уже давно плюхнулись в помойную яму лжедемократии и не знаем, как из нее выбраться. Неужели вы не видите закрытые или простаивающие и разграбленные (не рабочими!) предприятия, тысячи людей в поисках работы и куска хлеба, детей, лишенных детства, рабочих, не получающих зарплату, пенсионеров, которым начисляют жалкие, ниже прожиточного уровня, пенсии...

     Вы говорите, что мои однополчане-машзаводчане бездельники и экстремисты. А я вижу такие знакомые — то серьезные, то улыбчивыe лица своих товарищей по цеху. То ли это всю смену, как заведенный, ни минуты бесполезного прoстоя — старший мастер (имел в свое время звание «стахановца») Василий Лавренов. То ли вечно с застенчивой улыбкой, какой-то мирный, незлобивый (а воевал на фронте!) долбежник Леня Безденежных. Вижу, как уверенно лежат на рычагах управления станка привыкшие к металлу руки сверстников Жени Субботина, Вити Пахоменко, Гены Романова, Саши Дубчака, Мишки Баталова... Не хочу громких слов, но именно эти «совки», «бездельники и экстремисты» в свое время сковали такой ракетный щит Родины, что ее самые сильные недруги не решались разговаривать с нами с позиции силы, как это происходит сейчас.

     Это не верно, что «рельсовая война» не дала ничего, кроме ущерба стране и самим восставшим. Перекрыв тогда Транссиб, юргинцы, анжерцы и поддержавшие их земляки-кузбассовцы других городов перекрыли «кислород» не только себе. Одновременно они перекрыли (жаль, что ненадолго!) путь грабежа, если хотите, богатств нашей страны ее внешними и внутренними врагами.

     Кроме того, «рельсовая война» показала, что, когда в борьбу с ненавистным режимом вступают не герои-одиночки, а коллективы предприятий, население городов — все вместе, плечом к плечу, этот режим при всем нежелании, выдвигая встречные условия, все-таки вынужден считаться с протестующими.

     «Рельсовая война» показала также, что, пока у власти в стране режим оккупантов, даже при «хорошем» губернаторе, каким в то время считали Тулеева, Советскую власть в отдельно взятой области восстановить мирным путем невозможно...

     Сегодня, спустя четыре года, ищу подтверждения своих мыслей в беседе с членом тогдашнего забасткома Сергеем Михайловичем Гузком.

     — Может, и впрямь не стоило «ломать копья», выводить тогда на рельсы целый завод? — задаю ему провокационный вопрос. — Ведь кардинально действительно ничего не изменилось — попугали ельцинских чиновников и ушли? А завод в конце концов обанкротили...

     — Ну, нет! — категорически парирует Гузок. — Всего четыре дня хватило, чтобы нам зарплату тогда выдали. А прояви мы еще большую решительность в своих требованиях, сумели бы изменить ситуацию.

     Но, во-первых, ряд предприятий нас не поддержал.

     Во-вторых, после почти месячного противостояния кое у кого из членов забасткома начали сдавать нервы. Одни были за полное перекрытие путей. Другие соглашались на частичное: там надо срочный груз пропустить, там холодильники портятся, там топливо везут... А тут Тулеев прикатил с «поддержкой» наших требований и просьбой уйти с рельсов. В общем, мы стоим, а составы идут один за одним. Я говорю: «Мужики, что мы делаем? Зачем стоим?» Нет, надо было жестче действовать. Принял решение коллектив — все должны его выполнять! Умри, но стой за правое дело.

В огне брода нет?

     Итак, теперь очевидно, что нормально планово работавший огромный оборонный завод некими внешними и внутренними силами под девизом «конверсия» сознательно доведен до банкротства... Лишив его основной продукции — заказов для военных, перекрыли кислород, и еще вчера богатый, могучий промышленный гигант стал задыхаться от безденежья, от безработицы, от невозможности «плавать» в океане насквозь криминальной «рыночной» экономики.

     На фоне этого неслыханного погубительного действа (или бездействия?) федеральной и местной властей, пришедших на смену «коммунякам», горькой пародией звучит краткий исторический очерк о «достижениях» ОАО последних лет, сочиненный, видимо, по заказу заводского юбилейного комитета.

     ...От военных заказов, от изделий для космической отрасли осуществлялся переход к производству горно-шахтного оборудования и другой необходимой гражданской техники...

     Сейчас машзавод производит широкий спектр горно-шахтного оборудования. Пользуется спросом... Уж если сегодняшняя продукция завода «пользуется спросом», имеет высокое качество, то почему ее выпуск идет буквально на единицы, а некоторые изделия, как, например, валки холодной прокатки, выпуск которых был начат еще в 1954 году и которые шли на экспорт, сняты с производства? Прекращен выпуск конвекторов, деревообрабатывающих станков, стиральных и посудомоечных машин... И случайно ли «хороший» губернатор, при котором, кстати, машзавод был обанкрочен окончательно, вынужден пускать в ход «административный ресурс» главноуговаривающего, чтобы заставить директоров шахт отдать машзаводу деньги за поставленную продукцию? Это что же, цена вранью о необозримых перспективах завода, которые рисовал на ближайшие 50 лет его бывший гендиректор Есаулов?

     Минуло десять лет. И вот... завод — банкрот! Банкрот, несмотря на то, что еще в 1991 году объединение в числе ряда других предприятий области стало учредителем ассоциации «Кузбассуглемаш» по изготовлению механизированного проходческого комплекса КМ-138 с автоматизированной системой управления и наладило было его производство с перспективой роста. Банкротом под руководством зарубежных советчиков, и в первую очередь немцев, повадившихся в перестроечные годы торчать на предприятии. Помогали разрушать!

     Так где же наш брод? Где переправа? Чтоб не из огня да в полымя. Чтоб выйти на твердый желанный берег. Снова становиться на рельсы? А кто поведет? Авторитет профсоюзного лидера, вчерашнего руководителя забастовочного комитета Геннадия Карманова тает на глазах. Поражает порой политическая малограмотность и мягкотелость протестующих. Одновременно с резолюцией «Выражаем недоверие правительству» принимают Обращение к тому же правительству. Эту политическую, а также юридическую малограмотностъ рабочих могли бы восполнить высокообразованные итээровцы. Но... у «трудовой интеллигенции» на этот счет свое особое мнение, как сказал мне однажды знакомый начальник цеха, когда-то начинавший станочником. Почему особое — догадаться нетрудно. Власть (дирекция) для устойчивости своего кресла подкармливает своих подручных, и они ей верно служат.

     Правда, и им приходится вздрагивать, когда сильно припечет их лично. Вот зам. директора, некто Сыров, верноподданный нынешнего режима. Пришел на завод новый шеф — Сыров оказался в списке перемещенных сверху вниз. И тут же побежал в суд искать «справедливости». Для себя. Несколько же рабочих, поддерживая протест против несправедливого повышения квартплаты, обратились в суд с требованием отменить грабеж и без того бедствующих машзаводчан, и не только их. Добьются ли?

     Все, что сейчас происходит на заводе после прихода туда новой руководящей команды, подается местными СМИ как «путь к оздоровлению предприятия». Никакого сомнения, никакого желания узнать, кто, с какой целью и зачем явился в Юргу. Известна лишь нерусская фамилия внешнего управляющего (Давбер) да то, что исполнительный директор Калиевский молод. Да название инвестиционной компании «Анграм-Групп»... Не германские ли «друзья»?

     ...Прошлогодним августом на заводе в сопровождении тулеевского представителя в Совете Федерации Сергея Шатирова вдруг появился председатель наблюдательного совета Среднегерманского общества управления горной промышленностью, представитель правительства Германии Генрих Бонненберг. Целью его визита было — ознакомиться с предприятием как его потенциальным инвестором, то есть собственником. Собственника бывшего советского военного завода... Завода, который в годы войны помогал нашей армии отражать нашествие сородичей этого «собственника»... Какое «очевидное-невероятное» продолжение романа Дудинцева «Не хлебом единым»!

     А губернатор? Если ты такой «радетель» за народное добро, каким хочешь себя показать, почему отдаешь мой завод — уникальное предприятие, единственное такое за Уралом! — в частные, неизвестно какой чистоты руки? Почему не взял в региональную собственность, о чем настаивал коллектив? Или вы с Путиным — ведь это ты помог ему вознестись до небес — уже все давно решили?

     Людей больше всего, конечно, тревожат грозящие увольнения. В «перестроечные» годы число работающих (более 20 тысяч) теперь сократилось в два с лишним раза. И хотя новые хозяева обещают сохранить коллектив переводом на другой участок работы, переобучением, тревога не оставляет ни рядовых, ни ИТР.

     Подобные обещания выдавались при закрытии шахт, а что произошло на самом деле, всем известно. Людей, поселки и целые города просто выкинули из жизни.

     Всех же юргинцев (завод — город!) волнует неритмичная работа главного источника теплоснабжения — заводской ТЭЦ. Плата за тепло постоянно растет, а город постоянно ощущает нехватку тепла и не раз был на грани замерзания.

И все же рвануло

     ...Взрыв в 59-м цехе прогремел в пятом часу вечера, под самый нынешний Новый год. Как полагают, кто-то из сварщиков оставил открытым вентиль газопровода, ацетилен вырвался на свободу, искра, и... Рвануло так, что на месте сварочной кабины осталась пустота. Взрывной волной вышибло окна цеха. Один из рабочих был доставлен в реанимацию...

     Сибирский мороз в тот декабрьский день был под тридцать. А закрыть оконные проемы было нечем — на складах не оказалось ни стекла, ни пленки...

     А днем раньше по городу разнеслась весть: на машзаводе забастовка! Несколько цехов, не сговариваясь, встали, требуя обещанной частичной выплаты задержанной заработной платы.

     И если взрыв ацетилена можно отнести к разряду случайностей, то гнев рабочих, вновь обманутых теперь уже новой, недавно пришедшей администрацией, обещавшей погасить долги, случайным назвать нельзя. Измотанные многомесячной недовыплатой нищенской (полторы-две тысячи рублей в месяц) зарплаты, бесконечным повышением квартплаты, тарифов электроэнергии, теплоснабжения, телефона, транспорта, машзаводчане наконец решили сказать: «Нет!». Сказать еще раз: «Нет!» — заказному банкротству завода. «Нет!» — очередному обману о его «возрождении»!

     Когда грохнул забастовочный взрыв и ударная волна докатилась до областного центра, из Кемерова тут же прискакал зам. губернатора, он же — свежеиспеченный председатель комитета кредиторов завода А.И. Копытов. Деньги нашли (не все, конечно), страсти на время поутихли. Чтобы утихомирить волнения машзаводчан, местные СМИ, как по сигналу, тиражируют «успокоительные капли»: «У Юрмаша — будущее», «На завод пришел инвестор», «Без потрясений...» и тому подобное. Также состоялось несколько встреч новых хозяев предприятия с профактивом и представителями различных служб.

     Но заводчан волнует их будущее. Они хотят знать, что за люди и откуда пришли в их заводской дом. Куда и зачем вывозится из цехов оборудование, а цеха то ли консервируются до каких-то лучших времен, то ли закрываются насовсем? Кому теперь принадлежит контрольный пакет акций завода, которые накануне объявления о банкротстве «для блезиру» предлагали коллективу выкупить по явно неподъемной (50 тысяч на брата) цене?

     Что это все-таки за фирма-инвестор «Анграм-Групп», в частное владение которой переходит федеральная заводская собственность? И что вообще теперь будет с этой собственностью, с заводом? Вопросы без конца. А в ответ несется: «...Разработана программа реструктуризации предприятия...

     С реконструкцией металлургического производства объемы его продукции увеличатся в несколько раз!

     Подбирается вариант проходческого комбайна — первый, установочный экземпляр должен быть изготовлен в текущем году.

     Для продвижения на рынок заводской торговой марки решено создать в Москве и Санкт-Петербурге две торговые площадки...

     В 2003 году планируется произвести продукции на 1 млрд. 600 млн. рублей, почти вдвое больше прошлогоднего...»

     И так далее, и так далее. Вплоть до надежды, что «к тому времени» на завод обрушатся массовые заказы шахт, оборудование которых (скорей бы, что ли!) выработает свой ресурс, а их владельцы (конечно, частные), чтобы не упустить дальнейшего получения прибыли, кинутся в Юргу с протянутой рукой просить его замены...

     Звоню Токареву:

     — Верите в эти сказки?

     — Ни в коей мере!

     И вдруг перед самым Новым годом управляющая компания «Анграм-Групп» принимает решение к 60-летию предприятия, то есть к 6 февраля 2003 года, полностью погасить задолженность по заработной плате всем работникам.

     Это будет их последняя в жизни зарплата, перед тем как проходные завода закроют навсегда?

  Виктор ЧУРИЛОВ.
Юрга,
Кемеровская область.