"Советская Россия" - независимая народная газета _________

Приближается не рядовая дата отечественной истории — 50-летие со дня смерти И.В. Сталина. В связи с нею хотелось бы поделиться с читателями воспоминаниями о весьма нелегких вопросах моего отношения в разное время к этому незаурядному человеку и крупному политическому деятелю. А оно складывалось неоднозначно, порой очень сложно. Я давно об этом хотел написать, но долго сдерживал себя, особенно когда читал или слушал по радио и телевидению так называемые сочинения или воспоминания многих современных авторов. Боялся, честные люди скажут: вот еще один «борец» против культа личности нашелся задним числом.

Далеко не уверен, что какая-нибудь газета опубликует мою фактическую исповедь. Она как бы не подходит ни к обслуживающим власть изданиям, коих подавляющее большинство, ни к оппозиционным, коих совсем мало. Но все-таки решил отправить в «Советскую Россию», которую считаю наиболее серьезной и объективной газетой, предоставляющей свои страницы разным точкам зрения.

ИТАК, была детская, точнее, пионерская эйфория по поводу Сталина, как великого вождя, и к власти, которую он олицетворял. Помню наш ежедневный спор с бабушкой по материнской линии, которая жила вместе с нами. Она нападала на него, обвиняла во всех трудностях, которые имели место в стране раньше и во время войны, особенно после взятия немцами летом 1942 г. Армавира на Северном Кавказе, в котором ей длительное время пришлось жить. Я с пеной у рта защищал Сталина, говорил, что военные неудачи носят временный характер, что наша страна — лучшая и сильнейшая в мире, и т.п.

Но постепенно, начиная где-то со второй половины шестого класса, стали наступать разочарования и сомнения. Первым толчком в этом направлении для меня явилось то, что не сбылось обещание Сталина или предвидение, высказанное, по-моему, 6 ноября 1941 г. после заявлений Англии и США открыть второй фронт в Европе в 1942 г., что именно в этом году окончится война и для нашей страны. Дальше — больше. Я стал задумываться, что наше отступление зашло слишком далеко и в этом виноват и Сталин, что вообще не все ладно в нашей стране, особенно с точки зрения демократии, свободы слова и т.п. Эти вопросы мы постоянно обсуждали во время наших бдений у печей, которые мы топили сами, и при охране школы, что тоже было возложено на наши детские плечи. Я занимал все более антисталинские позиции. Где-то в шестом или седьмом классе это проявилось в весьма своеобразной форме: во время одного дежурства я на спор ткнул штыком в скульптуру Сталина с девочкой, стоявшую, пожалуй, в каждой школе и олицетворявшую собой счастливое детство в нашей стране. В самого Сталина я не попал, а отбил нос девочке. Был, конечно, скандал, разбирательство, угрозы «сообщить куда следует». Но до этого дело не дошло, меня для профилактики исключили на две недели из школы, и конфликт был исчерпан. Сейчас, вспоминая этот случай, я понимаю, что это была просто ребяческая бравада, не более того.

В восьмом классе у нас образовалась группа из пяти человек, оппозиционно настроенная к существующему режиму. Мы собирались в военном городке в квартире одного майора, сын которого имел свою комнату, отделенную от остальной квартиры широким коридором. Обычно наши встречи затягивались допоздна, мы говорили и спорили по поводу положения в стране, отсутствия в ней демократии, о Сталине и его роли во всем этом. Во время вечеров каждый должен был встать на табурет и прочитать вольнолюбивые стихи Байрона, Пушкина, Лермонтова и др. Дальше этого наши встречи не пошли и с переводом майора на новое место службы прекратились.

Мой критический настрой к существующей власти и И.В. Сталину не могли не заметить преподаватели, прежде всего по истории, и особенно в 10-м классе, которая посвящалась XX в. и, следовательно, давала много оснований для моих негативных высказываний. Тем более что историю в этом классе преподавал первый мой школьный учитель с настоящими глубокими знаниями. Какое-то время он пытался направить меня на путь истинный замечаниями, которые чаще не поправляли меня, а как бы «покрывали», чтобы не поняли другие ученики. Но открытое столкновение между нами должно было произойти, и оно действительно произошло на почве учебника по «Истории ВКП(б)», который мы изучали параллельно с учебником по «Истории СССР».

Я всячески задирал учителя «провокационными» вопросами, но особенно разошелся, когда подошли к знаменитой главе IV, параграфа 2 «Истории ВКП(б)» «О диалектическом и историческом материализме», поставив под сомнение многие его утверждения. В конце концов учитель сорвался и при всем классе объявил мне, что я плохо кончу: в лучшем случае меня исключат из школы, в худшем — посадят. Тем не менее, он оставил меня для беседы и по-дружески попросил прекратить эту опасную «игру», т.к. я ставлю под удар не только себя, но и его. На этом мы и разошлись. Я понял так, что многие мои суждения он разделяет в душе, но, как учитель, не может об этом говорить.

Естественно, что мои антисталинские настроения после поступления в институт не уменьшились, а, напротив, продолжали усиливаться. В комнате общежития, в которой я жил, были еще 4 студента, в том числе два бывших фронтовика-офицера. Один из них, участвовавший в освобождении Чехословакии и проведший там в составе наших войск два года, был настроен примерно так же, как я. И вот часто наша комната превращалась в арену ожесточенных споров, где мы высказывались довольно откровенно. Нередко в этой полемике участвовали и студенты из других комнат. Одним словом, это была неплохая школа для политического ликбеза. Правда, как выяснилось позже, в отдел кадров поступило несколько заявлений — доносов на эти наши разговоры, но кадровик не дал им ходу, ограничившись собеседованием со мною и одним из соседей по комнате.

Вообще, на моем жизненном пути в советский период встречалось немало порядочных людей. Вот еще один факт такого рода из моей биографии. Случилось это на первом курсе института во время встречи нового, 1949 г. Я приехал в свой родной город Свободный, и меня пригласили в компанию молодых офицеров с их подругами (один из них был женихом моей старшей сестры). Во время застолья завязался, как это всегда у нас тогда водилось, политический разговор, в том числе и о Сталине: я высказал свою позицию, многие офицеры (а может, и все) со мной не согласились. Тогда я, выпив лишнее (стаж в этом деле был невелик) и совсем потеряв контроль над собой, стал кричать во весь голос, что я не верю в величие Сталина, что он диктатор, тиран и т.п. Это было уже опасно, так как квартира была коммунальная и соседи могли услышать. Тогда мне связали руки, но так как я продолжал кричать свое, то заткнули рот какой-то тряпкой и положили на кровать до полного отрезвления. Настроение утром было самое препоганое, я был почти уверен, что кто-нибудь из офицеров доложит о происшедшем куда положено и уж на этот раз мне не избежать самого худшего, тем более что уже исполнилось 18 лет. Но ничего подобного не случилось. Все офицеры (а их было около 10 человек) оказались людьми порядочными.

ОПИСАННЫЕ выше (а еще больше не описанные) сюжеты моей биографии дают мне право опровергнуть утверждения, что при Советской власти, особенно в сталинскую эпоху, мы были забитыми, охваченными постоянным страхом людьми, этакими оловянными солдатиками. Нет, несмотря на материальные трудности и, как сейчас говорят, тоталитарный режим, мы жили нормальной жизнью мыслящих людей, а не роботов, много читали, думали о высоких материях, не боялись спорить и высказывать точки зрения, далеко не всегда совпадающие с официальными. По сравнению с нынешним поколением молодых людей, мы были в своей массе более начитанными, больше интересовались историей, политикой, общественной жизнью страны, были большими ее патриотами. Мы не были зомбированы телевидением, радио, рекламой, пропагандирующими американский образ жизни. Для нас главными были не деньги, не материальный успех в жизни, а духовный и образовательный рост, мера полезности своей стране. Мы презирали торгашество, искренне считали, что торговать в магазинах и на рынках должны в основном женщины, а мужчина должен стремиться к героическим, физическим и ученым профессиям. Таковыми были и наши девушки — в 30-е гг. они восхищались героями покорения Северного полюса, беспосадочных перелетов, стахановцами и ударниками; во время войны и после нее — военными; в 50—70-е гг. — учеными, кандидатами и докторами наук, физиками и лириками. Профессия торгаша была позорной для мужчины, профессия проститутки — для женщины. Сейчас, к сожалению, все наоборот.

И напрасно небезызвестный В.В. Познер в беседе в программе «Разговор со страной» (Радио-1, 26 августа 1999 г.) пытался опошлить всех советских людей, низводя их помыслы и устремления до примитива: «Людям раньше было одно лишь важно, чтобы была колбаса да деньги в кармане, это рабская психология». А может, эта характеристика больше относится к сегодняшнему дню нашей жизни? Советские же «рабы» заполняли до отказа залы театров, музеев, кинотеатров, были самой читающей в мире публикой. Самолеты, поезда, автобусы были переполнены пассажирами, стремящимися познать красоты всех уголков нашей необъятной Родины, а не перевезти, как сейчас, побольше необъятных тюков с турецким и китайским ширпотребом. Я ужасаюсь, будучи в аэропорту Шереметьево-2, когда прилетают самолеты из Турции, и вижу наших бедных женщин, толкающих перед собой тележки с такой горой грузов, что их самих не видно, а встречающие «рыцари»-мужчины жадно пересчитывают количество неподъемных сумок, привезенных их женами или подругами. Нет, они не любовались красотами других стран, не отдыхали в них, а только покупали и, надрываясь, переносили с одного места на другое. Это и есть «блага» рыночной экономики по-российски?

КОНЕЧНО, были и другие люди, такие, например, как Е. Гайдар, который живописует, как он обиделся на Советскую власть, когда ему не хватило сосисок в магазине. В нашем доме живет такая же «обиженная» прежней властью пара, которая на вопрос, чем же вам она так нелюбима, ответила: а мы при ней на заводе дрались за кусок масла. Ну что тут скажешь? По-моему, в комментариях оба эти факта не нуждаются.

Пиком моих антисталинских настроений были годы учебы в вузе. У меня вызывало иронию празднование 70-летнего юбилея Сталина, когда все первые и вторые страницы газет изо дня в день в течение нескольких месяцев печатали поздравления в его адрес — от самых больших до самых маленьких коллективов. Славословию не было предела, подпевалы изощрялись друг перед другом. Помню, какой смех вызывал у меня и моих товарищей, например, такой лозунг: «Да здравствует товарищ Сталин — лучший друг физкультурников!». И таких глупостей в газетах, журналах, на плакатах и лозунгах, впрочем как и сейчас, было написано немало. Еще больше их говорили с утра до вечера по радио. Сегодня я понимаю, что всю вину за это возлагать на Сталина не следует, у нас такая страна, в которой всегда было и есть достаточно лизоблюдов, бездумных подпевал, а то и просто дураков.

В 1949 г. возникло «Ленинградское дело», а в 1952 г. — «дело врачей». Я не верил ни первому, ни второму. Чтобы поглубже разобраться в них, прочитал в читальном зале институтской библиотеки опубликованные стенограммы процессов над «врагами народа» (троцкистами, правыми и т.п.) 1936/38 гг. И пришел к выводу, что шиты они были белыми нитками, что никакими «врагами народа» они не были. Об этом поделился со своими товарищами, они тоже прочитали протоколы, и часть согласилась со мной. В связи с этим вспомнился отрывок то ли из воспоминаний, то ли из какого-то интервью поэта Е. Евтушенко. Там он утверждал, что вплоть до 1956 г., т.е. XX съезда КПСС, верил в достоверность этих процессов. Я, конечно, ему не поверил: если мы, ребята с Дальнего Востока, разобрались что к чему, то он, фактически наш ровесник, живя в Москве и учась в элитном институте, наверняка узнал или должен был понять это раньше. В противном случае надо быть круглым идиотом. Но здесь другой случай: просто Евтушенко не хотелось признаваться, ведь он привык переворачиваться вместе с изменениями политической линии правящих кругов страны, что он еще раз продемонстрировал после известных событий августа 1991 г.

Когда один мой коллега во время заседания кафедры пытался доказать, что советские люди не могли свободно мыслить в течение 70 лет, так как велась якобы тотальная слежка, я ему ответил, что если человек по натуре трус, да еще и обыватель, то таким он был и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе, таковым он остается и сегодня. И наоборот.

ТАК, судьбе было угодно, что меня пригласили в качестве лектора в Амурский обком КПСС, а через год рекомендовали в Академию общественных наук при ЦК КПСС, и мне удалось успешно сдать экзамены при большом конкурсе (6 человек на одно место). Моим научным руководителем стал крупный ученый-обществовед, историк Великой Октябрьской социалистической революции Иван Федорович Петров. У меня с ним сложились товарищеские отношения, мы вели бесконечные собеседования на исторические и современные темы. Во время одного из них он рассказал мне интересный факт, ярко характеризующий Сталина как руководителя страны.

В 1944 г. И.Ф. Петров работал главным редактором «Политиздата» и некоторое время исполнял обязанности директора этого издательства, который заболел. И вот однажды в его кабинете раздался звонок секретаря И.В. Сталина Поскребышева, сообщившего Петрову, что с ним будет разговаривать Сталин по поводу только что вышедшей брошюры с его докладом на торжественном заседании, посвященном 27-й годовщине Октябрьской революции. Я, вспоминал мой научный руководитель, обомлел, встал из-за стола, лихорадочно соображая, какие ляпы мы допустили в публикации. Но Сталин повел речь о другом, упрекнув Петрова в том, что опубликовали его доклад на глянцевой бумаге, а не на простой, и заключил, что хорошую бумагу надо прежде всего использовать для школ, т.к. война идет к концу и нам понадобится много хороших учебников. Что можно сказать в качестве комментариев к этому факту? Только одно — он явно не в пользу нынешних наших руководителей.

Естественно, что при выборе темы диссертации И.Ф. Петров попросил меня заняться одним из сюжетов Октябрьской революции, а именно положением в большевистской партии в марте — начале апреля 1917 г., т.е. до возвращения В.И. Ленина из эмиграции, и его деятельностью в ней. Это был период, подвергавшийся тогда яростным нападкам очернителей истории КПСС, которые все ошибки и колебания партии в этот период приписывали Сталину. После тщательного обсуждения и обдумывания я согласился, так как работа на острие борьбы соответствовала моему характеру.

Как же так, спросите вы, долголетний критик Сталина согласился фактически защищать его? Это объясняется следующими причинами: во-первых, русскому характеру присуще защищать обиженного и гонимого, в роли которого у нас давно выступает И.В. Сталин; во-вторых, речь шла вообще не о защите, а о разоблачении клеветы; в-третьих, у меня еще до АОН постепенно стало меняться отношение к Сталину как к политическому лидеру и к его деятельности.

Это изменение началось, пожалуй, после XX съезда партии (1956 г.). Партактив был ознакомлен с содержанием доклада Н.С. Хрущева быстро. Я бы не сказал, что меня он слишком шокировал, так как ко многому был готов, о чем писал выше. Но в то же время доклад оставил какое-то тягостное и тревожное впечатление. Я, как международник, и в том числе по коммунистическому движению, быстро понял, что это вызовет смятение, а возможно, и кризис в его рядах; неоднозначно доклад будет воспринят и в стране. Так, как мы знаем, и случилось. Не вызывали доверия и некоторые факты, приведенные в докладе, тем более что они были сконцентрированы только на Сталине. А какова мера ответственности остальных членов политбюро, Центрального комитета, правительства, самого докладчика?

Еще больше сомнений и вопросов стало у меня возникать, когда со всех сторон начались нападки на Сталина и по другим проблемам. Редко в каком выступлении Хрущев не упоминал в негативном свете Сталина, причем порой ни к селу, ни к городу. То расскажет байку о том, как растерялся и испугался Сталин в начале Великой Отечественной войны; то о том, что у него не было никаких полководческих талантов и он руководил военными действиями по глобусу, не выезжая на фронт, или определял момент начала наступления, понюхав горсть земли. Ну а наш агитпроп, наши лизоблюды развернулись в этом плане вовсю, стараясь перещеголять друг друга в фантазиях, а то и просто в клевете. Весьма некрасиво вели себя иные полководцы и политические деятели, наперегонки переписывая свои мемуары и делая чуть ли не главным архитектором победы то Н.С. Хрущева, то Л.И. Брежнева.

Венчало борьбу с культом личности решение XXII съезда КПСС о выносе гроба Сталина из Мавзолея. Этот акт, так же, как кампания по сносу памятников, переименованию городов, улиц, площадей и т.п. в эти годы, повторенная в еще большем масштабе после 1991 г. (в Москве переименовали даже некоторые улицы и станции метро, посвященные великим русским писателям и поэтам, например, ул. Герцена, Огарева, Чехова, ст. метро «Лермонтовская»), говорит лишь о низком этическом и историческом уровне инициаторов этих деяний. Вы постройте свое и называйте как хотите, не трогайте то, что не возведено вашими руками. Возьмите французов — они как поместили Наполеона в «Дом инвалидов», там он покоится и сейчас, несмотря на все зло, принесенное им своему и другим народам; как назвали одну из площадей и одну из станций метро в Париже Сталинградскими, так они называются и теперь, несмотря на все перипетии борьбы с культом личности в нашей стране.

Здесь хороший пример подают китайцы — они покритиковали негативные стороны в деятельности Мао Цзэдуна, в том числе и массовые репрессии в годы так называемой «культурной революции», и за ошибки в области теории и практики строительства социализма, но не вынесли его тела из Пантеона, он для них остался великим человеком, много сделавшим для победы китайской революции и вообще для страны и народа.

МОИ личные наблюдения показывали, что отрицательной позиции к критике, а часто просто клевете на Сталина, придерживались многие. Запомнился такой эпизод: в 1965 г. в дни празднования 20-летней годовщины Победы в Великой Отечественной войне в московском кинотеатре «Россия» впервые показывали кинофильм «Освобождение», и когда появился на экране Сталин, в зале вспыхнули довольно шумные аплодисменты. Зрители состояли в основном из молодежи (киносеанс был дневной). Но особенно не воспринимали, как не воспринимают и сейчас, огульную критику Сталина простые труженики: рабочие, крестьяне, рядовые служащие. Редкая лекция (а я их прочитал многие сотни в различных аудиториях в разных регионах страны) обходилась без вопросов, почему из Сталина делают злодея, о моем отношении к нему и его роли в истории страны, особенно в годы войны. И, как правило, мои объективные ответы находили одобрительный отзыв в зале.

Годы так называемых «реформ» привели к дальнейшему изменению моих положительных оценок этой крупной исторической личности. Сравнение его 30-летнего руководства партией и страной целиком или по любым периодам явно не в пользу нынешних горе-реформаторов. Он принял разрушенную Первой мировой и Гражданской войнами, отсталую во всех отношениях, малограмотную страну с низким уровнем жизни населения, а оставил высокоразвитую могучую державу, победившую во многом в одиночку в самой ожесточенной за всю историю мировой войне, страну сплошной грамотности, не знавшей безработицы и обеспечивавшей своим гражданам нормальные материальные условия и самые высокие в мире социальные блага. Он вновь собрал воедино все земли Российской империи, окружил нашу страну дружественными государствами. Иными словами, Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Совета Министров СССР И.В. Сталина можно смело назвать великим российским государственником -созидателем. В противовес ему, руководивших страной последние примерно полтора десятка лет М.С. Горбачева, Б.Н. Ельцина, В.В. Путина можно также смело, не боясь ошибиться, назвать президентами-разрушителями великой державы.

Конечно, личность Сталина противоречива. Безусловно, быстрая индустриализация и коллективизация страны в 30-е гг. XX в. были обусловлены исторически. А для этого нужны были твердые, порой жесткие методы руководства, его сосредоточение в одних руках. Но были ли исторически обусловлены массовые репрессии? Нужны ли они были вообще, а если да, то в какой мере и в какой форме? Я остаюсь на точке зрения, что процессы 30-х гг., как и конца 40-х — начала 50-х, во многом были инициированы искусственно. Но какие-то причины их все-таки были? Объяснять их природной подозрительностью или кровожадностью Сталина, как это делают часто сейчас, несерьезно, если не глупо. Результат борьбы за власть? Вряд ли, к середине 30-х гг. Сталин занял такое положение в стране, пользовался таким авторитетом в партии и народе, что, конечно, ни Зиновьев или Каменев, Бухарин или Киров, а тем более Тухачевский не могли быть ему соперниками. Страшное, жестокое было время: уже полыхали первые очаги Второй мировой войны, фашизм начинал свое победное шествие по планете. Может, в этом причина? Вопросы, вопросы.

Мне представляется, что все эти события, вообще история Советского Союза, особенно 20—50-х гг. нуждаются в новом, действительно объективном освещении. Нужен коллектив высокопрофессиональных, глубоко честных историков, политологов, философов, экономистов, который бы поставил своей целью решение этой задачи. Думаю, что его можно создать на базе газеты «Советская Россия». Такой коллектив мог бы разгрести ту кучу мусора, выражаясь словами Сталина, которую соорудили нечестные авторы вокруг его имени.