Ошибок и просто грубых «ляпов» хватает на каждом канале ТВ, хватает, причем, каждый день. Но самое грустное, что всяких «перехлестов», тенденциозности и просто элементарных ошибок чуть ли не больше всех на канале «Культура». Нет желания анализировать передачи этого (к великому сожалению, не только этого) канала, но не могу не остановиться на двух-трех, предмет которых мне знаком и как специалисту в области литературы, так и в силу личных обстоятельств, о которых читатель узнает чуть ниже. Связано это в первую очередь с передачами, посвященными годовщине смерти В.П. Астафьева, прошедшими в последние дни ноября.

     Дело в том, что в свое время я внимательно изучал творчество этого талантливого литератора — от первого его романа «Тают снега» (1958 г.) и все последующие написанные им вещи. А потом судьбе было угодно свести нас, и отношения наши стали такими, что Виктор Петрович дважды подолгу жил у меня в Душанбе, где я в ту пору работал заведующим отделом литературы и искусства главной газеты республики и опубликовал в ней несколько статей об Астафьеве. Конечно, Астафьева в Душанбе привлекал не только я. Мало кто знает, что у Виктора Петровича было одно легкое, а второе проткнул ему еще в пятидесятые алкаш, нанятый теми, кто попал на острое перо журналиста В. Астафьева, работавшего тогда, если мне не изменяет память, в «Чусовском рабочем». Виктору Петровичу нужен был теплый и сухой климат, каковым он и был в Таджикистане. Естественно, мне было интересно общаться с таким человеком. Могу гордиться тем, что Виктор Петрович работал за моим столом, писал отдельные главки к «Затесям», вошедшие потом в книгу «Зрячий посох», написал вступительные статьи к некоторым книгам молодых сибирских писателей.

     Мы много о чем говорили, естественно, и о литературе и о нравственном состоянии русской нации. Каждый из нас придерживался своей точки зрения, и, кажется, мне на какое-то время удалось убедить В.П., что причина нравственной деградации лежит не в сфере погрома русской деревни, сокращения числа жителей на селе. Я приводил ему сравнительные данные числа работающих в сельском хозяйстве у нас и за рубежом, ссылался на опыт английской буржуазной революции, когда в результате «огораживания» сотни тысяч крестьян были изгнаны со своих земель, а потом, их, бездомных, вылавливали на дорогах и тут же вешали. Однако сей печальный факт не лишил Англию ее пуританской морали, точно так же, как кровавые подавления крестьянских восстаний в Германии, когда была уничтожена чуть ли не половина сельских жителей, не сломали основные моральные ценности немцев.

     Может быть, поэтому, в восемьдесят втором году, когда Виктор Петрович последний раз жил у нас, он, вернувшись в Красноярск, куда незадолго перед этим переехал из Вологды, остановил работу над романом о войне и срочно (я бы сказал спешно) написал «Печальный детектив».

     Неверующим могу дать прослушать три кассеты, на которых вместе с другими проблемами есть и рассуждения о войне, о романе о ней.

     Так что утверждения канала «Культура» о том, что к роману о войне В. Астафьев вернулся в самом конце и так спешил его закончить, что отправлял в журнал даже от руки написанные главы, необоснованны. Думаю, переработка романа, уточнение своих политических взглядов и взглядов на войну после контреволюционного переворота в 1991 году, заставили писателя сделать выбор. Он его сделал, и мы знаем какой. Он всю жизнь носил в себе обиду на Советскую власть за раскулачивание семьи и потому примкнул к лагерю ее хулителей, что развело его со многими людьми, с которыми он дружил десятки лет и к некоторым из которых он питал глубокие чувства, особенно к писателям-фронтовикам.

     Ну что ж: Россия в двадцатом веке пережила три колоссальных потрясения, и семнадцатый год с двумя революциями развел по разные стороны баррикад не только друзей и знакомых, но и близких родственников — братьев и сестер, отцов и детей. То, что произошло в девяносто первом, не менее тяжело отозвалось для нас всех (не считая кучки грабителей, дорвавшихся до дарованных им режимом Ельцина богатств России). Окончательный выбор В. Астафьева и внес, по-видимому, сильные коррективы в замысел романа, потребовал уточнения и, видимо, существенных переделок, с чем и была связана задержка с публикацией романа.

     Я не берусь осуждать В. Астафьева за его политические взгляды — это было его личным делом. В конце концов мы зачитываемся произведениями писателей девятнадцатого века, мало задумываясь над тем, были ли они сторонниками монархии или республиканского строя. Разве что над полемичным гением Ф. Достоевского, часто используемого как левыми, так и правыми в подтверждение своих доводов, особенно его публицистики.

     И меня интересует не это, а твердокаменное убеждение творцов передач на «Культуре», что к теме войны писатель обратился в самом конце своей жизни. Эх, знатоки, знатоки! Первое же произведение, принесшее В. Астафьеву всесоюзную известность, была повесть о войне — «Звездопад». И задолго до романа «Прокляты и убиты» была и повесть «Пастух и пастушка» — одно из лучших произведений писателя, совсем не случайно включенная даже в школьные программы.

     Пробовал Виктор Петрович себя и в других жанрах на тему войны в драматургии (пьеса «Черемуха»), и в кинодраматургии (сценарий фильма, известный мне еще из рукописи «Последний патрон», который он привозил «на обкатку» мне, как занимающемуся кинокритикой, и кинодраматургу Ю. Харламову).

     Как известно, поставлена была и «Черемуха», и сняты фильмы по его киносценариям — и «Последний патрон», и по инсценировке повести «Звездопад».

     Теперь хочу коснуться утверждения, что В. Астафеьв был последним писателем-деревенщиком. Лично мне этот термин кажется типичным проявлением творчества теоретиков от литературы.

     Помню, завели мы с Виктором Петровичем разговор о так называемых деревенщиках. В.П. не стал долго рассуждать об этом ярлыке. Он сказал примерно так: «Да это в Москве сидят, им делать нечего, вот они и придумывают. Какой я, к черту, деревенщик? Ну раз им так хочется называть, это их дело». Так вот, даже оперируя понятиями таких теоретиков, скажите, пожалуйста, творцы передач о писателях с «Культуры», куда подевались — В. Белов, Б. Можаев, Н. Личутин да и другие, например, М. Алексеев с его книгами «Хлеб — имя существительное» и особенно с «Драчунами»?

     Столь же нелепы утверждения, что В. Астафьев «был последним писателем-фронтовиком». Куда же подевались здравствующие М. Алексеев, Ю. Бондарев, романы которого, возможно, и не читали культурологи с ТВ, но наверняка видели фильм по этому роману — «Горячий снег», не раз демонстрировавшийся по нашему ТВ? Жив и друг писателя Е. Носов. Помню, как В. П. говорил мне и сотруднику отдела: «Как я завидую вам, что вам предстоит такое счастье, как чтение «Усвятских шлемоносцев». Живы Г. Бакланов, автор целого ряда прекрасных произведений о войне и В. Карпов — Герой Советского Союза. Это я называю только самых видных, которые у всех на слуху.

     Коснусь еще одного вздорного разговора, устроенного в своей «Культурной революции» нашим потрясающим министром культуры М. Швыдким. Он касался темы: писатель и власть. Как и большинство передач министра, и эта построена, мягко говоря, на незнании, подтасовках и неграмотности.

     Только безграмотностью можно объяснить, что близость к власти чаще всего губительна для художника. Да это смотря где и в какие времена. На всем мусульманском Востоке в средние века поэты и писатели входили в круг людей, приближенных к правителю больше, чем его визири (министры). Только им было позволено не вставать с места, когда входил правитель, и не кланяться ему. Мы знаем сотни блистательных имен в арабской, иранской, азербайджанской и узбекской литературах: Фирдоуси и Низами, Хайям и Джами, Навои и Бедиль и множество других.

     Но нас интересует не это. Как видно было из потуг М. Швыдкого, он пытался очернить годы Советской власти и ее «ужасного тирана» И. Сталина, от которого пострадал «сам» Мандельштам, хотя он и сторонился власти. Позвольте! Но в мемуарах его жены прямо сказано и о дружбе с Ф. Раскольниковым — одним из крупных военачальников периода Гражданской войны, и особенно с Н. Бухариным — одним из самых влиятельных политиков.

     Можно предположить, что Бухарин, будучи оппонентом Сталина по многим вопросам политики и считавшийся любимцем партии, сам стремился к верховной власти. И этой группе, видимо, казалось, что вот-вот Сталина свергнут (не буду касаться известного острого пленума ЦК партии, на котором Сталин попросил освободить его от должности руководителя партии), и у Бухарина было немало шансов занять пост генсека, если бы пленум удовлетворил просьбу Сталина. Мы приводим эти перипетии только для того, чтобы было понятным появление в это время оскорбительных стихов о «конопатом горце», засевшем в Кремле.

     Но вскоре стало ясно, что и сам Бухарин, и его окружение стремительно теряют властные рычаги. Мандельштам, который в это время был в «ссылке» в Воронеже ( вот сделали тьмутаракань из крупного города России, родины И. Никитина и А. Кольцова, И. Бунина и А. Платонова, городе, где в то время выходило несколько газет, функционировал ряд культурно-просветительских учреждений). И до Москвы — чуть более пятисот километров. Но это же ссылка, ссылка! — вопят правозащитники. Миллионы русских людей жили и работали в таких городах, но Мандельштаму — нельзя! Ссылка!

     Поняв, что он лишился могущественного покровителя, Мандельштам стал замаливать свои грехи перед Сталиным. В то же время, когда передавали воспоминания — стенания жены Мандельштама, мне посчастливилось услышать комментарии по поводу этой книги по одной из зарубежных радиостанций. Ведущий рассказывал, что Мандельштам написал более пятидесяти (!!!) хвалебных стихов о Сталине. Но на вождя народов эти стихи не подействовали. Тогда Мандельштам сочинил оду Сталину. Этим поступком он окончательно вывел Сталина из себя, и он приказал отправить его подальше от столицы. Так Мандельштам оказался во Владивостоке. Заметьте: не на лесоповале, как, скажем, прекрасный русский поэт Б. Ручьев, а тоже вполне в современном городе. (Одна только песня Б. Ручьева «Ваниннский порт» стоит сотни стихов, так пропагандируемых некоторыми средствами массовой информации некоторых поэтов).

     Теперь об отношении Астафьева к власти. Мы не раз поднимали эту тему, я даже спрашивал, приходилось ли ему встречаться с руководителями партии и государства? На что Виктор Петрович ответил почти резко: «Нет. Да и зачем они мне нужны? Самое высокое начальство, которое мне приходилось видеть, это наши генералы из Генерального штаба. Однажды они пригласили меня на предмет поучения, как надо «правильно» писать о войне. Я выслушал их и сказал: «Спасибо за советы, но я как-нибудь и без ваших наставлений обойдусь». Они начали извиняться, что вы, мол, неправильно нас поняли и тому подобное. Я ответил, что понял все так, как мне было сказано. С тех пор я ни к какому начальству не ходил и не собираюсь идти».

     И вот теперь я хочу коснуться самой щепетильной темы — о характере В. Астафьева. После смерти из писателя (по контексту) видно, что они его изображают чуть ли не ангелом, мудрецом, который выше мирских отношений. Это далеко не так. Виктор Петрович был резок, иногда просто несправедлив, но я никогда не слышал, чтобы он извинился хотя бы после необдуманно сказанной резкости. Был он непоследователен и в своих отношениях с властью. Так, например, живя в голодной Вологде 60—70-х годов, он никогда не ходил в спецраспределитель, куда был прикреплен как писатель. Но Мария Семеновна (супруга писателя), сказала, что ходила она, так как к ним приезжало много народу, в том числе и из-за рубежа, и гостей чем-то нужно было угощать. С другой стороны, он имел «Волгу», которую можно было купить только с разрешения самого высокого начальства в данном регионе, и возил его нанятый шофер.

     Нелюбовь к руководству партии тут же пропала, как только власть приблизила его к себе. Горько было смотреть на его отношения с Горбачевым, при котором он получил звание Героя Социалистического Труда и было видно, что он просто красуется с этой наградой. И вообще он ошарашил меня уже в самом конце восьмидесятых, когда уже всем было ясно, что собой представляет Горбачев как руководитель партии и государства, и что вот-вот власть у него перехватит Ельцин. Выступая по ТВ в явно ангажированной сторонниками Горбачева телепередаче, на вопрос, как он относится к Горбачеву, с которым немало общался, В.П. ответил буквально следующее: «Этому человеку можно верить». Вот вам и нелюбовь к власти!

     Но еще более странными стали его хорошие отношения с Ельциным — врагом Горбачева.

     Странными по меньшей мере оказались его отношения с новой властью. Помню, мы не знали, плакать или смеяться, когда на приеме у Ельцина увидели В.П., одетого, как оперный певец: в смокинге и при бабочке. Бабочку нацепил человек, который и галстуков-то никогда не носил! Мои друзья-писатели объяснили мне, что столь странное одеяние объясняется просто: так одеться посоветовали организаторы приема тем, кого оставят потом на закрытый правительственный банкет. И это — тоже Астафьев. Видимо, за послушание и лояльность к новой власти Ельцин, будучи в гостях у писателя в Овсянке, выделил от царских щедрот, как мне помнится, шестнадцать миллиардов (неденоминированных) рублей на издание полного собрания сочинений В. Астафьева. Ни одному другому писателю-фронтовику, например, тому же Ю. Бондареву, написавшему куда больше правдивых книг о войне, никаких денег на издание новая власть не выделила. Причина проста: умудренный жизненным опытом не меньше, чем Астафьев, он еще во времена Горбачева увидел и сказал открыто на съезде народных депутатов, что цель затеянных реформ — неясна и скорее всего приведет страну к катастрофе, как самолет, который подняли в воздух, но понятия не имеют, как его посадить.

     Но, может быть, такая непринципиальность — случайность? Судите сами: очень плохо относясь к М. Горькому (причины здесь объяснять очень долго), он тем не менее получил литературную премию его имени. Не отказался. Не любя Советскую власть и крывший ее почем зря в частных беседах, он из рук этой власти получил ...Государственную премию. Будучи блестящим психологом, он не рассмотрел внутренней драмы гениального русского поэта Н. Рубцова, круглого сироты и хлебнувшего в этой жизни куда больше Астафьева (у того, хоть и пьяница, но был отец. И была заботливая бабушка).

     Когда Виктор Петрович был первый раз у нас, в Душанбе, я спросил его о Рубцове, об их личных отношениях. Я тогда не знал о нелюбви Астафьева к Рубцову, как и не знал позорной сцены, о которой писали газеты. А тогда В. П. просто отмахнулся: «Рубцов — это по части Марии Семеновны». Я понял, что здесь что-то не так. И при случае расспросил Марию Семеновну. Она рассказала, что Рубцов (видимо, в самых крайних случаях, когда и на еду у него не было денег) заходил только навеселе (многозначительная деталь!) к Астафьевым. Принимала его Мария Семеновна на кухне (дальше ему, видимо, вход был запрещен). Кормила его. Он, я уверен, нуждался в домашнем тепле, в понимании его внутреннего состояния тоски и одиночества, чтобы были близкие по духу друзья, где можно было отойти и отогреться от накопившейся внутри боли. Не понял этого психолог В. Астафьев. Впрочем, к людям равным ему по таланту или даже выше его Виктор Петрович, так скажем, относился более чем прохладно. Об этом не раз писали в прессе еще при жизни В. Астафьева. Какой болью было пронизано предсмертное письмо донского поэта Б. Куликова, с которым Астафьев дружил много лет, к своему бывшему другу, поведшему себя так странно при новой, антинародной, власти, власти бандитов, коррупционеров и грабителей России. Думаю, далеко не случайно Законодательное собрание Красноярского края отказало ему в новой, персональной, пенсии. Тоже странно: требовать персональную пенсию человеку, так презиравшему всякие льготы...

     Творцы передачи «Памяти Астафьева» на канале «Культура» хорошо знали, что делали: они обратились только к одному произведению писателя — последнему роману о войне, в которой шельмуется наша армия, ее «бездарный» командный состав, хотя лестные отзывы о наших маршалах есть даже у наших врагов по Великой Отечественной войне. К сожалению, в этой книге В. Астафьев смыкается с разными волкогоновыми, для которых при Советской власти все было не так и не эдак.

     Создателям передачи о крупном русском писателе ХХ века нужно было обратиться к его многообразному и глубокому, со многими художественными открытиями творчеству. Но те, кто на словах радеет за поиск национальной идеи, на практике делают все, чтобы еще больше задурить и разъединить наш народ, еще больше ослабить, если не подорвать окончательно его нравственные устои. И я рискнул коснуться некоторых негативных моментов в характере такого крупного писателя, как В. Астафьев, чтобы не делали из него пророка или даже нравственный образец, а четко отделяли «бытового» Астафьева — обычного человека со своими слабостями и грехами от его в целом позитивного творчества.

  Виктор ЛЫСЕНКОВ.