| "СОВЕТСКАЯ РОССИЯ" | N 17 (12360), 13 февраля 2003 г. |
Отечественные записки
Уже устоялся в современном языке эпитет, несущий определенный, не временной и уж тем более не национальный смысл, — «новый русский». Не стану объяснять его понятное и проклинаемое многими значение, замечу лишь, что все чаще поглядывал на карту нашей равнины и название города Старая Русса, как бы желая открыть и наполнить жизнью другой эпитет — старорусский, без всяких кавычек, без огульного осуждения, да боялся обмануться. Но время приспело, начитался книг, узнал, что тамошнему курорту исполняется 175 лет, что в Музее Северо-Западного фронта, единственном таком (отдельного фронта!) в России, готовится новая экспозиция к годовщине освобождения многострадального города-воина 18 февраля 1944 года — поехал впервые в жизни. И не ошибся: снова дорога подарила яркие впечатления, непростые раздумья. Спешу поделиться...
Южное Приильменье, подлинная колыбель русов, как еще раз я убедился, окунувшись в море легенд и краеведческих изысканий, составляет приозерную живописную часть Приильменской впадины (низины), которая очерчена границами Валдай — Великие Луки — Порхов — Новгород. Ну а центральная часть впадины со знаменитым центром Старая Русса имеет самые низкие отметки над уровнем Балтийского моря: Валдайская возвышенность — свыше трехсот, а здесь — двадцать метров. Но это сухие цифры, а стоит глянуть на окраину города за курортом, на бесконечную плоскую равнину с опустившимся небом пасмурного зимнего дня, как упорный ветер и свинцовый блеск незамерзающих соленых озер сделают эту истину осязаемой.
Сразу соглашаешься с исследователями, которые считают Приильменскую впадину самой напряженной зоной, говоря по-научному, Русской платформы, частью которой являются Главное девонское поле и подземное море, которое образовалось 250 миллионов лет назад и простирается подо всем Северо-Западом. Просто и доходчиво сказала об этом Валентина Коровина — заведующая музеем курорта: «Наш город — как будто посредине ладони, в углублении, а бугорки ладони — Валдайские и Псковские горы». Потому-то и является Старая Русса главным и волшебным районом разгрузки, естественного выхода высоконапорных минеральных вод.
В центре курорта «Старая Русса» бьет сильный фонтан, вокруг стоят и сидят отдыхающие, вдыхают влажный, соленый и йодистый воздух, который и в морозы возле наледей на плитах пахнет морем. Только не Черным, а... Девонским.
У многих ученых и краеведов есть мнение, что огромная земная вмятина — само озеро Ильмень, низменность Околорусье и возвышенности вокруг нее, наконец, удивительный глинт, то есть могучий уступ с обнаженным Девоном — пластом геологической истории, которая началась 400 миллионов лет назад, когда в морях появились первые рыбы и кораллы, на суше — папоротники, а в недрах — нефть, газ, каменные и калийные соли, представляет собой еще необъясненную загадку. «Так вот в Приильменье, — считает помощник генерального директора курорта “Старая Русса” Виктор Квиклис, имеющий три высших образования, — слои Девона, явно перемещенные наверх и наглядно покрытые более древними породами Кембрия и Силура, расположились таким чудесным образом в результате мощнейшего внешнего воздействия, каким могло быть столкновение с космическим объектом — гигантским метеоритом или кораблем. В результате из спрессованных неземным воздействием слоев Девона, как из мокрой губки, стали бить естественные фонтаны соленых минеральных вод древних подземных морей».
Испокон веков здесь добывали, вываривали из воды древних морей соль — золото Средневековья. По дошедшим источникам эта соль стоила во много раз дороже меда: без него-то можно обойтись, а без соли, да еще в рыболовном крае — никак. Кстати, первые дороги в Европе — соляные, первые связи с Ганзейским союзом, тогдашним ЕС — через соль. Первая скважина в районе Верхнего озера нынешнего курорта датирована 1370 годом — за 10 лет до Куликовской битвы. Так что Старая Русса — родина русского бурения и солеварения, то есть отечественной промышленности на берегах Порусьи, которое назвалось «русским промыслом». Так что многие ученые справедливо считают Приильменье очагом и прародиной термина, корня «Рус». Но меня волновали не столько историко-этимологические изыскания, хотя и они захватывающе интересны, сколько те ощущения и узнавания, которые позволяют по-прежнему твердо называть этот край Русской платформой.
На набережной Перерытицы — Мемориальный музей Достоевского — дом и сад старика Карамазова. В этом двухэтажном доме с 1873-го по 1880 год жил и работал писатель, создавший тогда «Подростка», «Братьев Карамазовых», «Дневник писателя», здесь он написал свою потрясающую речь о Пушкине перед поездкой в Москву. За Федором Михайловичем был установлен негласный надзор. Уездный исправник писал в рапорте губернатору: «Имею честь донести, что отставной поручик Ф.М. Достоевский прибыл в Старую Руссу 17 августа... По болезненному состоянию он должен еще несколько лет пользоваться минеральными водами». Но, увы, тогдашние слишком соленые воды были ему противопоказаны. «Вот если бы раньше открыли 11-й и 12-й источники с хлоридной, натриево-магниевой водой меньшей солености — Федору Михайловичу и в Эмс не надо было ехать», — сказала с сожалением заведующая музеем Валентина Яковлевна Коровина, как о вчерашней упущенной возможности.
Давно замечено исследователями, что Достоевский почти повсюду выбирал себе квартиры так, чтобы правый угол его рабочей комнаты и письменного стола непременно смотрел на купол храма. Прочитал это наблюдение и тут же побежал на набережную Достоевского: а как в Старой Руссе?.. Из уютного углового кабинета писателя видна Перерытица, строения на другой стороне, в том числе и дом, в котором, по преданию, жила Грушенька, но храма не наблюдается. То ли какой-то малый храм напротив был разрушен в войну, то ли прибрежные вязы были меньше и в правом окне виделся Воскресенский собор. Зато из спальни Анны Григорьевны видать сразу три храма, может, Федор Михайлович лучший вид любимой жене уступил...
Георгий Иванович Смирнов — покойный создатель и директор музея, не только дома-музея, но и всего пространства города, пронизанного образами и действием «Братьев Карамазовых», возмущался, что большинство посетителей великого романа не читали — только фильм смотрели: «Вот тут-то экскурсанты и обязаны «Великого инквизитора» в подлиннике прочесть! Я фильм без «Великого инквизитора» и старца Зосимы не принимаю, простите».
Ленинградский праправнук великого сына и певца Замоскворечья Аполлона Григорьева — инженер и писатель Александр Гутан вспоминает, как задерганный ремонтом и пьянством рабочих Смирнов встретил его негостеприимно, а потом смягчился и разоткровенничался: «Смеются здесь, негодуют — зачем я им лопухи у заповедных мест развожу, зачем крапиву на проулке содержу и берегу! А что такое — мемориал, спрашивается? Здесь нельзя без крапивы и нельзя без лопухов. Почему? Вспомните-ка, цитирую Федора Михайловича: “В одну... сентябрьскую светлую и теплую ночь, в полнолунье... у плетня, в крапиве и лопушнике, усмотрела наша компания спящую Лизавету...”. А вы, как пройдете мостком через Малашку, гляньте перед самой Дмитровской на эту крапиву, эти лопухи, стоят! Стоят! И ожечь — ждут! Двадцать пять лет отдано всему вокруг, с женой разведен — ей чужд Достоевский! — пятнадцать печатных листов написано, каждое слово горит...».
Иван Георгиевич сгорел на этой истовой работе. Лопухи вдоль заветной тропы летом, говорят, еще попадаются. Я побрел от дома-музея, повторяя путь Мити Карамазова, скользя по тропе и мостику через Малашку, у которого почему-то безжалостно отломаны перила, вышел на Дмитровскую (ныне улицу Красных командиров). Да и справедливо, пожалуй, потому что в останках бывшего храма Дмитрия Салунского, заложенного Дмитрием Донским, когда он шел воевать Новгород, теперь — автомагазин. В центре города, недалеко от библиотеки имени Достоевского, на добротном трехэтажном доме советской поры № 21 по улице Карла Маркса красуется теперь мемориальная доска в честь почетного гражданина И.Г. Смирнова. Под ней, конечно, — ни лопухов, ни крапивы: все-таки центр города, напротив сквера и мемориала, где, как и во многим городах России, погашен Вечный огонь.
Взял в курортной библиотеке книгу Глеба Алехина «Белая тьма» (Лениздат, 1971), до того зачитанную и растрепанную, что раскрывать было боязно. Начал читать — первая же фраза: «Словно камень, брошенный в лужу, происшествие взбаламутило курортный городок. Не важно, что голодный двадцать первый год уплотнил Старую Руссу иногородцами, которые прежде всего интересовались местным базаром...». И сразу потянуло читать дальше: ну разве прочтешь сегодня добросовестную книгу о тех годах, о перипетиях понятной сегодня классовой борьбы, нэпе и председателе укома, который поучает местных чекистов, которые хотят тут же все перекроить, отрешиться от прошлого, сдать Старорусскую икону в музей: «Нельзя спешить! Эта икона — не только ценнейший памятник ранней живописи, но и, сам знаешь, святыня верующих. Церковный староста Солеваров вылечил ноги местной грязью, а фунтовую свечу поставил Чудотворной... Верующие, а их пока большинство, возненавидят нас, коммунистов. Учти, массовая ненависть хуже стихийного бедствия!». Уполномоченный губчека Громов записывает в дневнике 10 мая 1921 года: «Война мало разорила старорусскую землю, каждый сотый горожанин — торгаш». Они, эти суровые романтики, лично познакомившиеся на курорте с Горьким, хотели наполнить жизнь высоким смыслом, разогнать тьму, пускай и белую.
В 1885 году вышла толстая книга Марка Полянского «Историко-статистический очерк г. Старой Руссы», которую назвали чудом российской статистики. Там были и скрупулезные сведения обо всем, и живые выводы, острые оценки. Генерал-майор инженерных войск сообщал, что в течение 1884 года получено 100.655 нумеров газет и журналов, или больше 275 экземпляров в день, а в городе живут 60 чиновников, 60 офицеров, до 40 духовных лиц и 15 учителей, таким образом, считая, что лица вышеперечисленных сословий должны выписывать хотя бы по экземпляру, «на 12-тысячное коренное население остается не более 100 экземпляров периодических изданий (в день. — А.Б.). Словом, город живет своими торговыми, желудочными, эротическими и всякими другими интересами, кроме умственных. Исключение представляет самая ничтожная часть населения» — таков грустный вывод делает бытописатель.
Понятно, что за минувший век многое изменилось, исключение становилось правилом, через век в городе получали 44 тысячи периодических изданий, но уже на 42 тысячи населения (чуть больше 1 газеты или журнала на каждого горожанина, включая грудных). Теперь эта цифра резко уменьшилась до 6,7 тысячи — в 7 раз меньше, чем в 1987 году! Люди, как и по всей России, снова сползают к торгашеству, «желудочным и эротическим интересам», к выживанию любой ценой. Как рассказывала образованная рушанка: «Самое большое унижение: ты никому не нужна, твой технический институт — тоже. Я и в котельной дежурила, и билеты на аттракционы продавала (а ведь все друг друга знают — стыдно!), и в коммерческих структурах работала, пришла на курорт. Тоже деньги небольшие, но хоть с людьми пообщаться можно».
И все-таки в Старой Руссе этому сползанию пытаются противостоять, сохранять лучшее, открывать детишкам мир прекрасного, поддерживать художественную самодеятельность. Библиотеки продолжают выписывать многие журналы и газеты, приобретают книги (на 500 тысяч рублей в год, как рассказал глава администрации Рябов), с 1997 года успешно работает Центр художественных промыслов, которым руководит коммунистка Элеонора Серафимовна Ефимкина, в мае 2000 года открыт научно-культурный центр (будущий музей романа «Братья Карамазовы») в реставрированном особняке Беклемишевских и, наконец, к 9 Мая того же 2000 года открыта экспозиция Музея Северо-Западного фронта в специально выстроенном здании. Сегодня ее обновляют на высоком научном и художественном уровне. За такую помощь Министерству культуры можно даже простить некоторые телеслабости его главы. Хотя лучше бы — подобными очагами культуры серьезнее занимался.
В Старой Руссе создан и развивается уникальный музей — одного прославленного фронта. Как поется в песне на стихи воевавшего здесь Михаила Матусовского «Наша военная молодость — Северо-Западный фронт». Город стал одним из символов войны, краеугольным камнем огненного фронта, так и вписано в историю: бои под Старой Руссой. Прежняя экспозиция размещалась в Воскресенском соборе, потом в 2000 году было построено новое двухэтажное здание рядом с обелиском «Орел», к 16 февраля вместо временной экспозиции коллектив художников и музейных работников создавал денно и нощно новую, так что и на гостя не хотели отрываться, но я все-таки напросился, окунулся в понятную запарку.
Старший научный сотрудник Ася Иванова кратко рассказала о сути «принципиально новой экспозиции»:
— Раньше мы собирали материалы только о героизме и стойкости наших солдат, старались показать связь с сегодняшним днем. Сегодня этот музей должен быть не только как бы для ветеранов, но прежде всего для новых поколений, которые вообще ничего не знают о войне. И вот с этих позиций, чтобы быть более объективными, мы строим экспозицию, как бы сопоставляя обе воюющие стороны. Если раньше у нас вообще не было ни одного экспоната, связанного с немецкими солдатами, было наложено табу на сбор подобных вещей в 60 — 70-е годы (странно! — мы столько знаем и о допросе Зои, и о действиях гестапо на оккупированной территории, столько видели немецких любительских снимков и подлинных фашистских документов под стеклом! — А.Б.). Кроме того, для нас были закрыты многие архивы, теперь мы получили материалы, связались с немецкими ветеранами, получили личные вещи, документы, фотографии. Поэтому мы и строим все витрины экспозиции по принципу: они и мы. Если прежде мы давали материалы о немецких солдатах только как о зверях, то теперь образ врага, которым мы были начинены, меняется, показывается с общечеловеческих позиций...
— Но как ни сострадай, ни очеловечивай, а все-таки фашисты зверствовали? Мы ведь рядом с бывшим концлагерем! Да и письмо прекрасно известно солдата вермахта, который писал, что этот город никогда не будет восстановлен!
— Безусловно, мы показываем и зверства врага. У нас есть отчет по виселицам, расстрелам. А что касается того письма... К нам приезжает один молодой немец, который очень интересуется историей Старой Руссы, и, когда мы рассказали о суждениях немцев, что город возродится только через 50 лет или вообще не возникнет вновь, он был просто в шоке: «Они что, господь Бог?». Но все-таки мы хотим показать, что война ужасна по своей античеловеческой сути, какая бы она ни была — победная или не победная для одной из воюющих сторон, все равно она несет страдания всем людям, срывает всех с мест, несет массу моральных и физических утрат. Это, можно сказать, — антивоенный музей, который показывает, что с войнами надо кончать вообще...
Эх, услышал бы эти рассуждения Аси Федоровны, которая, как и многие в Старой Руссе, пишет стихи, тот же Буш-младший, который, даже в дни траура по погибшим космонавтам, твердил, как заведенный: война с Ираком неизбежна! А может ли пацифистка из многострадального русского городка представить себе, например, музей «Буря в пустыне», где показаны страдания иракских солдат «с той стороны» и глаза гибнущих мирных детишек. Я — нет! Потому мне показалось странным и опасным такое совпадение во фразеологии. Владимир Путин: «Учащаяся молодежь должна получать объективную информацию по истории», Ася Иванова: «Мы строим экспозицию более объективно, с общечеловеческих позиций». Объективна только одна фраза: 9 августа захватчики, которых никто не звал, вошли в Старую Руссу. Все предыдущее и дальнейшее — сверхнеобъективно, с болью и кровью, с вынесением приговоров и уроков, которые нам, похоже, впрок не идут. А немцы, повторяю, свою вину осознают и знают, по-моему, лучше нашего: военный фронт не может быть объективным!
Не одним Достоевским славна и знаменита Старая Русса, сюда приезжали многие писатели, артисты и художники — от Максима Горького и Константина Станиславского до Бориса Кустодиева.
Николай Добролюбов был на курорте по совету врачей летом 1858 года. Пароход отходил от Новгорода в 9 часов, а прибывал в Старую Руссу в 14 часов. Молодой писатель-демократ снял комнату в доме Гольтяева на углу Дмитровской улицы (по церкви Димитрия Солунского) и Большого Дмитровского переулка (теперь это угол улицы Красных командиров и Комсомольского переулка). Общество на водах собралось веселое, но критик держался на отдалении: «Приезжих на воды здесь очень много, и все веселятся, кроме, впрочем, меня». Однако шуточное письмо в стихах Добролюбов все-таки написал:
Я лечуся
В Старой Руссе
От болезни,
Но, хоть тресни,
Золотуха,
Точно муха,
Так пристала,
Что ей мало
Ванн соленых,
Кипяченых,
Нужны грязи.
Писал письма редакторам Чернышевскому и Некрасову, стихи к Терезе Грюнвальд, признавался ей в нежных чувствах, упрекал, осуждал, сомневался даже в выбранной стезе журналиста, но подлечился и написал, вернувшись, свои лучшие статьи. В том числе «Луч света в темном царстве».
Теперь скульптура сосредоточенного Добролюбова стоит напротив дверей грязелечебницы с внушительными колоннами довоенной архитектуры и как бы повторяет последнюю строчку шутливых стихов: «Нужны грязи», хотя он вряд ли знал, что, как написано в серьезном документе под названием «Кондиции», «известный аналог сильно сульфидным иловым грязям озерно-ключевого происхождения подобрать трудно, поскольку они являются наиболее ярким и самым известным представителем данной разновидности грязей, получивших наименование «Старорусских».
Галина Колпакова — инженер-связист, окончила Ленинградский институт связи, работала на заводе «Старорусприбор», после долгих мытарств устроилась горничной на курорт. Узнала, что я — литератор из Москвы, принесла верстку своей книги, которую никак не может издать. Там есть много живых лирических строк, но я хочу процитировать бесхитростные строчки, которые выражают стремление русского человека запечатлеть то место, где он живет, работает, которое любит и потому прославляет:
Северная здравница — наш курорт,
Грязями целебными лечится народ,
Воды минеральные бьют из-под земли,
Кальцием и натрием насыщены они.
Воздух наш целительный лечит без лекарств,
А вокруг раздолье и цветов, и трав,
Озеро соленое — ну почти что юг,
Пряно пахнет мятою приозерный луг...
В этом бесхитростном стихотворении, по сути, перечислены все лечебные факторы уникальной Ильменской впадины и центра ее — соляных источников, испокон веков использовавшихся и для солеварения, и для лечения доморощенным способом.
От чего? В народном духе
Скажут без затей:
От краснухи, золотухи,
От любовныя присухи,
Ломоты костей.
Следует особо подчеркнуть, что 165 лет из 175 курорт — нынешнее ЗАО, вброшенное в дикий рынок на выживание, всегда был, по сути, государственным. Знаменитый доктор-гуманист Федор Гааз в 1815 году «занимался разложением старорусских минеральных вод» и исследовал их волшебные свойства при Александре I, который был женат на Елизавете, урожденной Луизе, принцессе Баден-Баденской, выросшей на прославленном курорте и, по слухам, поощрявшей подобные изыскания. В 1824 году, изучая следы каменной соли, старорусскими минеральными водами заинтересовался горный инженер Илья Чайковский — отец гениального композитора, о чем написал в «Горном журнале». Наконец, в 1828 году, который считается теперь рубежом основания курорта, сюда прибыл лейб-медик императорского двора Раух, его интересовали лечебные свойства источников для недорогого, близкого к военным поселениям лечения нижних чинов. Он увидел, как дети и взрослые «пачкались в грязной яме» заброшенного соляного источника. Тогда-то он объединил народный опыт и выводы медиков и написал докладную. Проект устройства лечебного заведения был одобрен военным министром князем Чернышовым. Минеральные воды к тому времени уже доставлялись в Санкт-Петербург, и после третьего посещения Старой Руссы Николай I одобрил проект устройства лечебного заведения.
Итак, 1828 год принято считать годом основания курорта. Он переходил от военного ведомства к удельному, ведавшему собственностью императорской семьи, лечил в бараках нижних чинов и состоятельную публику в апартаментах 1-го класса, но никогда не бросался на произвол судьбы, вписывался в ту или иную социальную политику. Например, до революции больным, имевшим годовой доход меньше 1000 рублей, грязи отпускались бесплатно.
После революции роль государства еще больше возросла, тем более что в 1918 году, 85 лет назад, «Старорусские минеральные воды» стали первым советским санаторием, который с 1925 года первым в России начал принимать пациентов зимой. Государственная опека кончилась в наше время. Когда курортная система начала рушиться, Ельциным в 1996 была подписана программа по развитию курортного дела в России. В Старой Руссе понадеялись хотя бы на восстановление знаменитого павильона над Муравьевским фонтаном, извергающим 73 кубометра соленой влаги в минуту с 1859 года в честь графа-министра государственных имуществ. Увы, ни копейки из нынешней казны не поступило.
Что же теперь, когда, по данным Госкомстата, Россия занимает одно из последних мест в Европе по ВВП (28 процентов от Португалии), а смертность населения выше только в Эфиопии, Конго и Анголе, хотя еще в 1990 году она была на том же уровне, что и в Великобритании?
Заслуженная слава и самоотверженность работников позволяли курорту не останавливать свою работу все 175 лет, — ни в 1918 году, ни в годы Гражданской войны. Исключением стал период оккупации, 9 августа 1941 г. в Старую Руссу вошли войска нацистской Германии, и территория курорта превратилась в передовую. Накануне Великой Отечественной на курорте «Старая Русса» отдыхали и лечились одновременно 1100 человек, после оккупации, когда были варварски разрушены все корпуса, взорваны все бюветы минеральных источников, дамбы и другие сооружения, после освобождения 18 февраля 1944 года, когда в городе осталось всего 4 дома и ни одного жителя, курорт был возрожден. Директор курорта с 1938 года Сергей Лохов, воевавший политруком, обнаружил после возвращения не вскрытый немцами сейф и счет в банке на 784 тысячи рублей — копейки по тем временам. Он издал приказ: считать директора вернувшимся из долговременной командировки и без всяких постановлений, образований юридического лица приступил к работе. В возрождении курорта участвовал тесть нынешнего генерального директора Петухова.
Уже в 1946 году в цоколе разрушенного 1-го корпуса были приняты первые 50 больных — молодых раненых мужчин, многие не могли сами передвигаться. Рушанки-медсестры носили их на процедуры, возили на себе грязь из соленого озера... В начале 1970-х годов довоенный уровень был превзойден — на курорте «Старая Русса» лечились одновременно 1150 человек. Сейчас — в два раза меньше.
Валентина Яковлевна Коровина водила по курорту высоких гостей из Генерального штаба, рассказывала историю курорта для нижних чинов и предложила продолжить гуманную традицию реабилитации солдат Отечества. В ответ высокие чины сослались на собственную сеть военных санаториев. Да, мне пришлось побывать, например, в военном санатории города Саки, где развернул свой лазарет во время Крымской войны гениальный хирург Пирогов. Это замечательная здравница, но насколько ближе по расстоянию, климату, характеру персонала среднерусский курорт: 500 километров от Москвы и 300 от Питера, а ведь в той же Чечне потеряли свое здоровье тысячи ребят Русской платформы. Зачем им ехать за границу?
Здешний курорт можно считать первой детской здравницей России. В организации санатория для золотушных детей принял горячее участие племянник и тезка великого химика Менделеева — Дмитрий Иванович, и в 1882 году такая колония была открыта.
Только что в Новгородской области прошла диспансеризация детей, врачами были осмотрены практически все жители Северо-Западной области моложе 16 лет. Результаты — лучше, чем в среднем по России, особенно в экологически неблагоприятных регионах. Но посмотрите, что такое «лучше»: более 60 процентов детей имеют те или иные проблемы со здоровьем. Особенно распространены среди детей и подростков заболевания опорно-двигательного аппарата (в моем детстве, по-моему, такого не было!) и щитовидной железы, желудка и кишечника. Как раз всего того, что и лечится на своем же курорте «Старая Русса»! Такая ли утопия — безотлагательная российская, а тем более областная оздоровительная программа детей на базе уникальной здравницы? «Конечно, нет, — воскликнул глава администрации, — ведь лечились же дети круглый год и учились тут же!» Почему не возродить то, чем гордились и в царское, и особенно в советское время?
— Представляете, — вспоминает генеральный директор Петухов, — приезжает класс из сельской школы со своей учительницей, которая экономит свою жалкую зарплату, погружается совсем в другую атмосферу, отъедается, продолжает заниматься и принимать процедуры. А какие впечатления от города и курорта!
Ну сколько может стоить такая программа поочередного пребывания детишек Северо-Запада? Копейки, если сравнить, например, с тем, во что выльется помпезное празднование 300-летия Петербурга, вон кольцевую дорогу к юбилею еще строить не начали, а уже городская прокуратура возбудила уголовное дело о хищении 4,5 миллиона рублей. И так чего ни коснись, а тут — прозрачные затраты. На курорте, прежде чем поднять цену на путевку даже в допустимых пределах, сто раз взвесят: не потеряют ли клиентов в бедной и прибедняющейся стране?
Виктор Борисович Петухов — профессор, заслуженный врач России говорит: «Один рубль, вложенный в курортное дело, дает эффект на 7 рублей благодаря сохранению трудоспособности, один турист дает работу для 14 человек, африканский Тунис получает от туризма 40 процентов бюджета страны». Вот эффективность! Он умеет ее видеть и просчитывать — недаром предприниматели избрали его председателем старорусского представительства ассоциации производителей «Новгород».
Еврейские глаза, еврейские глаза,
Средь тысяч глаз
В толпе я вас узнаю.
Еврейские глаза — мамины глаза,
Пред вами я колени преклоняю.
Они глядят на мир сквозь сто веков,
Пылают страстно в сладостной истоме,
В них видятся пожары и погромы
И раны от ударов и оков.
Песню пел директор культурного центра с фамилией Иванов, и я, усмехнувшись, подумал о том, что вот напишешь с такой же долей хлещущего трагизма и любования какие-нибудь «Русские глаза» — обвинят в национализме, русопятстве или засмеют: да где они, русские глаза? Мол, поскреби любого русского — найдешь татарина с узкими глазами. На это и я, правнук пленного француза Теодора Борма, наверняка с немецкой, а может, и с другой кровью в жилах, не знаю, что возразить. Но в надрывной песне — завидный напор, неприкрытый восторг и — ни тени авторского сомнения: ну а что как поскрести любого еврея...
Наверное, тут заложено нечто не доступное нашему пониманию, что превыше поверхностных претензий на чистокровность. А вообще в Старой Руссе очень сильны бесхитростные поэтические и краеведческие традиции, причем хранят их не только такие увлеченные профессионалы, как методист Центра народных промыслов Муза Ильинична Емельянова или руководитель детского краеведческого клуба «Отчизна» Людмила Михайловна Рябинина, но и юная смена. Члены литобъединения показали мне яркое российско-финское издание, в основу которого легла творческая работа по краеведен