|
||
|
60-летие Сталинградской битвы могло бы послужить единению российских граждан вне зависимости от их политических убеждений на основе патриотизма. Но этого не произошло. После разрушений ельцинского десятилетия патриотизм в России надо объяснять заново. «Два чувства с детства близки нам, в них обретает сердце пищу: любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». О чем эти пушкинские строки? Да о том, что патриотизм, как и любовь, чувственен, а значит, логически недоказуем. И патриотизм, и любовь впитываются с детства — они или есть, или их нет. Но и жизнь в не меньшей степени недоказуема. Однако ее противоположность — смерть. А потому все нормальные, то есть психически здоровые, люди во всех странах мира почитают любовь, и в частности любовь к Отечеству своему, то есть патриотизм, за ту основу, на которой держится жизнь. В противном случае надо бы было поклоняться смерти. Живым защитникам Сталинграда уже под 80 или за 80, бывшим детям военного Сталинграда — от 60 до 70 с лишним. Возраст, когда с особым трепетом вспоминаются те, кого нет, но благодаря кому ты дожил до таких лет. И если человек — это не только бренное тело, разве можно не думать о душах павших за Родину? И разве могут успокоиться души защитников Сталинграда и жертв фашистских бомбардировок города (более миллиона двухсот тысяч соотечественников), зная, что того города, что защищали они и в котором погибли, больше нет на земле? Именно это, а не надуманный сталинизм подняло живых сталинградцев (возможно, в последний раз) на защиту памяти сталинградцев павших и «родного пепелища», за которое отдали последние свои жизни. По большей части не удостоившись после смерти даже гробов. И этот вполне патриотический порыв подхватили, к счастью, многие из тех, кто появился на свет уже после Великой Отечественной, но еще не дошел под воздействием нынешней российской действительности до «интеллектуального маразма» (выражение кинорежиссера Соловьева, 3 февраля 2003 г.). Вслед за «Советской Россией» самые разные издания и телеканалы с осени 2002 г. начали обращаться к сталинградской теме, и... власть почувствовала себя неуютно.
Для патриота в отечественной истории важны все страницы: и героические, и горькие, кои в России по большей части совпадают. Но официальная Россия живет по другим законам. А начала жить, увы, не сегодня и не вчера. В школе я учился по «Истории СССР» с замазанным чернилами портретом маршала Блюхера. В студенческие годы пришлось знакомиться с материалами ХХ съезда партии, после которого рушили памятники Сталина, а история Великой Отечественной была переписана «под Хрущева», он-то, презираемый в Сталинграде за трусость, в 1961 г. и переименовал Сталинград в Волгоград. При Брежневе появилась еще одна «история» — «под Ильича Второго», где Хрущев в позитивном смысле уже не упоминался. Горбачев исключил брежневские годы из российской истории, назвав их «застоем». Бывший партийный начальник Ельцин уже в открытую боролся с коммунизмом, а значит, и со всем советским периодом российской истории. Его преемник продолжает ту же линию — абсолютно партийную, но выдаваемую за общенациональную и патриотическую. Творцов этой линии и поставило в тупик 60-летие Сталинградской битвы. Точнее, то, как отреагировал на сталинградский юбилей народ. Понять затруднения кремлевских политологов нетрудно. Ну как не уделить внимание Сталинграду, если сам Франклин Рузвельт, президент США, сам Георг VI, король Великобритании, сам Уинстон Черчилль («СР», 1 февраля 2003 г.) и пр., если станция метро в самом Париже, только что выпущенный самими немцами одноименный телефильм и пр., и пр.? А с другой стороны, как можно уделить — ведь сражались, умирали и побеждали в этом самом Сталинграде «коммуняки»? Это что же: лить воду на мельницу КПРФ? К тому же «коммуняки» требуют вернуть Сталинград на карту России! Как можно-с?! Противоречие в рамках буржуазно-властного эгоизма действительно неразрешимое. И власть пошла одновременно в разных направлениях.
Направление первое — всемерное уничижение Сталинграда. «В Сталинграде дрались солдаты. Это был их долг, их работа», — как заправский вояка из Иностранного легиона написал 23 декабря 2002 г. в «МК» небезызвестный Минкин. Что это были за солдаты, Минкина не интересует. Собрались, знаете ли, на Волге какие-то солдаты и решили подраться. Ну а тем, что средняя продолжительность «работы», а заодно и жизни защитников Сталинграда, как ни в одной из битв, составляла лишь сутки, Минкин, естественно, пренебрегает. 27 января «МК» публикует заметку Людмилы Дикуль «Нормальные герои всегда идут в расход» — о пленившем Паулюса генерале Ласкине. Факт, поведанный Дикуль, дочерью генерала, несомненно, интересен, но может ли понравиться последней то, как написал «МК» об ее отце? Однако «пофигизм» «МК» не идет ни в какое сравнение с «пофигизмом» «АиФ», опубликовавшими под заголовком «Неизвестный Сталинград» интервью с неким Бешановым. В нем и Чуйков, который «академиев не кончал», и Жуков, «который вообще-то под Сталинградом особо не светился», и полное незнание хронологии. Например, прорыв немцев к Волге датирован Бешановым 22 сентября, тогда как произошел он 23 августа. Как тут не вспомнить Владимира Высоцкого: «Я ненавижу сплетни в виде версий!» Но бог с ним, с Бешановым, тем более что ему в заметке «Неизвестный из табакерки» уже ответил профессор Матюхин («СР», 28 января 2003 г.). Гораздо «круче» попытка исказить сталинградские события, предпринятая каналом ТВС посредством показа так называемого «фильма-примирения» (немецкая телетрилогия «Сталинград» — 30, 31 января и 1 февраля 2003 г.). Содержание немецкого «Сталинграда» можно уложить в две фразы: «Хорошие во всех отношениях немецкие мальчики решили захватить русский город на Волге — почему бы и нет? — и были близки к цели. Однако упрямство диктатора Гитлера, жестокость диктатора Сталина и нехорошие русские снайперы, раскалывавшие своими пулями немецкие черепа, привели к тому, что хорошие немецкие мальчики попали в русский плен и испытали ужасные страдания». Этой исторической «сплетне в виде версии» можно бы было лишь снисходительно усмехнуться, если бы в России уже не выросли поколения, не знающие подлинной истории своей страны. В нынешней российской власти, федеральной и региональной, знающих, похоже, уже не осталось. И недаром ни один представитель власти, пусть и четвертой, не удосужился прокомментировать отнюдь не примирительную телеверсию. Отношение к патриотическим публикациям — иное. Звоню в Волгоград и слышу: — К вам волгоградский следователь не приходил?
Направление второе — псевдопатриотическое заигрывание с нынешним Волгоградом. Живя в буквальном смысле на костях защитников Сталинграда и его безвинных жертв, волгоградцы в отличие от жителей других российских регионов не помнить о Сталинградской битве не могут. Уже более 40 лет в городе и области существует движение за возвращение Сталинграда на карту России. В канун 60-летия Волгоградская областная дума обратилась к органам федеральной власти и президенту Российской Федерации с предложением восстановить историческую справедливость. Без намека или по крайней мере молчаливого согласия со стороны Москвы такое обращение вряд ли бы состоялось. Появилась надежда на то, что власть наконец-то примет решение в пользу Сталинграда. Но 19 декабря президент Путин в «телеразговоре с народом» роняет: «Мы же не Франция» и поясняет, что «переименование населенных пунктов отнесено законом к компетенции... регионального уровня». Но решение на региональном уровне уже есть! В чем же дело? А в том, разъяснил с телеэкрана помощник президента Ястржембский, что «глупо было рушить памятник Дзержинскому, но еще глупее его восстанавливать» (читай: глупо было переименовывать Сталинград в Волгоград, но еще глупее возвращать Сталинград). Однако при чем здесь памятник Дзержинскому? А при том, дорогой читатель, что игра Кремля со Сталинградом абсолютно аналогична предыдущей игре с московским памятником. Сначала кремлевские мудрецы вбрасывают в общество ту или иную патриотическую идею (восстановить памятник или возвратить Сталинград), затем «наивные» люди (мэр Москвы Лужков или Волгоградская областная дума) ее подхватывают, но следом в СМИ разворачивается «демократическая» свистопляска — и послушный «демократам» Кремль пятится назад. Вот и беседовавший с Ястржембским телеведущий оказался наивным человеком. И тоже спросил, как быть с обращением Волгоградской облдумы. На что, осерчав так, как не серчал он на чеченских и прочих террористов, помощник президента сквозь зубы процедил: «Пусть сначала референдум проведут». Тот самый, что вопреки конституции запрещен Госдумой. Впрочем, зачем нам эти референдумы, ежели нашей власти все известно и без них? Спустя пару дней после выступления Ястржембского в СМИ была запущена версия, что лишь 30 процентов волгоградцев выступают за возвращение Сталинграда. А почему не 3?
Не стоило президенту говорить про Францию и закон. Дело не в них, а в том, что «возвращение имени Сталинграда сегодня... породило бы какие-то подозрения в том, что мы возвращаемся к временам сталинизма». Какой сталинизм имел в виду президент России? Сталина нет в живых уже полвека. Его методы управления были осуждены в СССР более 40 лет тому назад. Ни одна сколь-либо заметная политическая сила, никто из известных политиков России к возврату этих методов не призывает. Кому в таком случае нужна сталинофобия? Поставив таким образом вопрос, невольно приходишь к выводу, что жупел сталинизма нужен в современной России прежде всего самой власти и обслуживающим ее СМИ. Нужен для оправдания бездействия и ухода от ответственности за судьбу страны и ее населения. Пусть рушится отечественное производство, растет безработица, процветают коррупция и бандитизм, падает уровень жизни — ни с одной из бед мы справиться не можем, но не хотим «подозрений» в том, что «мы возвращаемся к временам сталинизма». Пусть разваливаются армия и ВПК — что-либо исправить мы бессильны, но не хотим «подозрений». Пусть террористы взрывают Москву — для нас важнее отсутствие «каких-то подозрений». Сталинофобия — идеология бывшей номенклатуры, построившей дикий капитализм в некогда социалистической стране, и с патриотизмом несовместима.
Сталинградцев с каждым годом становится все меньше, и потому я не берусь предсказывать, сколько жителей современного Волгограда, случись референдум, поддержали бы идею возвращения Сталинграда, сколько — не поддержали, а сколько захотели бы жить в Царицыне. Но на то он и референдум, и его надо бы провести, а не гадать о его результатах по-Ястржембскому. Однако и Хрущев, переименовывая Сталинград в Волгоград, обошелся без референдума. Так что по большому-то счету дело вовсе не в референдуме. Ну что стоило президенту России объяснить своим избирателям, молодежи особенно, что Сталин и Сталинград — не совсем одно и то же, что защитники Сталинграда, по большей части 18—20-летние мальчишки, никакого отношения к сталинизму не имели, Царицын в Сталинград не переименовывали и защищали в Сталинграде не только город, по случайности (по крайней мере для них) носивший имя Сталина, но всю Россию, и не только Россию? Объяснить и — опираясь на исторические факты, мнение ветеранов, обращение Волгоградской облдумы, обращение волгоградских ученых («СР», 26 декабря 2002 г.), публикации в прессе и пр. и пр. — как гражданину России, патриоту и Верховному главнокомандующему, высказать собственное суждение о необходимости возвращения на карту Родины Города-героя Сталинграда. И сталинградцы от благодарности не сдержали бы слез, и никакое законодательное собрание не посмело бы возразить. И граждане многострадальной России поняли бы, что у них есть президент. Но, видимо, президент думал о чем-то другом или слушал кого-то другого и уклонился от ответа.
Лет через 10—20 в живых не будет не только защитников Сталинграда, но и свидетелей Сталинградских событий, и беспокоить власть по поводу Сталинграда станет некому. Но мемориал в Александровском саду останется. Открыт он был в «годы застоя». Вечный огонь на могиле Неизвестного солдата зажигал сам Леонид Брежнев. Слева от могилы — единственное мемориальное возвышение, на котором значится: «1941 ПАВШИМ ЗА РОДИНУ 1945». Что с несомненностью доказывает, что речь идет о павших в Великой Отечественной войне. Справа от могилы — двенадцать возвышений, посвященных городам-героям, на первом начертано «ЛЕНИНГРАД», на четвертом — «ВОЛГОГРАД». Последнее слово появилось под Кремлевской стеной потому, что Брежнев руководил страной после предавшего Сталинград Хрущева. Теперь доподлинно известно, что Леонид Ильич морщился от слова «Волгоград» и не раз грозился вернуть Сталинград на карту России, а заодно и на мемориальное возвышение под Кремлевской стеной. Но то ли тоже опасался «подозрений» в пристрастии к сталинизму, то ли слушал не тех — только слово так и осталось. Ну а потом, вестимо, Ельцин с Собчаком Ленинград переименовали. И вот представьте, что когда-нибудь (на самом деле хоть завтра) некий папа приведет в Александровский сад своего сына, находящегося в том возрасте, когда «сердца для чести живы», а «отеческие гробы» будоражат ум. И этот сын спросит: — Ленинград... папа, разве такой город есть?
Борис ОСАДИН.
|