От границы до границы
Словно строгий дан приказ:
Пить, покуда будет питься,
Водку — в массы и для масс.
Будто нет другой заботы
Или совесть нечиста,
Пьем до чертиков, до рвоты,
До отключки, до креста.
Не обуты, не одеты
Ни жена, ни ребятня.
Хлеба, даже хлеба нету,
И без водки нет ни дня.
Неужель не понимаем,
Неужели не поймем,
Что Россию пропиваем,
Что себя вот-вот пропьем?
Алкогольная держава,
Самогонная страна...
Ну кого б она держала
И кому была нужна?
Территория — и только,
По которой взад-вперед
Бродит сам себе без толку
Горький пьяница-народ.
А с таким нетрудно сладить,
Из него веревки вить,
Стоит только штоф поставить
Да потом опохмелить
* * *
Впору с горя думать
не о трезвости,
Водку пить бы сутки напролет —
Оказался за чертой оседлости
Самый коренной в стране народ.
Власть еще по-русски выражается,
Пусть с произношеньем не в ладу,
А на деле, так уж получается,
Мы в России — как в чужом саду.
Нашего — ни самой малой ягодки,
Гонит прочь собачий злобный лай.
По-хозяйски собирает яблоки
Уринсон какой-то, Николай.
...Мы — никто, нас выгнали с позором,
Хоть о стенку бейся головой.
Наше место только под забором —
За чертой оседлости чужой.
Не богаты наши палестины,
Но всего за несколько минут
Средь берез отыщутся осины —
Дерево любимое иу.
* * *
Ни к чему на судьбу мне пенять,
Мол, на дне нахожусь социальном.
Мне тепло на трубе номер пять
Во втором переулке Подвальном.
Тишина, и не каплет совсем,
Только крысы шуршат втихомолку.
Мы — соседи, соседей не ем,
И они не укусят без толку.
Мы во всем перед ЖЭУ равны,
Заселив эту площадь чужую.
Посемейно живут грызуны,
Ну а я в одиночку бомжую.
Это было — семья и родня,
Но — давно. Если встретимся даже,
Верка точно не вспомнит меня —
Я ж не в галстуке и не наглажен.