Александр Харчиков известен в России как поэт-патриот, исполнитель собственных яростных песен. Но немногие знают, что его юность прошла на флоте — в те самые годы, когда Советский Союз укреплял свои позиции на Ближнем Востоке, заручаясь союзниками, расширяя мировое влияние, как и полагается великой державе. Сегодня, когда все это осталось в прошлом, когда американская военщина несет на крыльях своих ракет агрессию и гибель целым народам, нам необходимо знать, что давала наша страна миру, как ее внешняя политика отражалась на жизни простых людей в «полуденных странах». Александр увидел это по-своему — глазами матроса, поэта, далекого тогда от геополитических проблем. Но тем ценнее его человеческие свидетельства в канун общего праздника всех моряков Отчизны — Дня Военно-морского флота. Сам Александр не видит особой своей заслуги в былых походах, хотя он был ранен, имеет боевые награды. Но тысячи таких же, как он, мужественных, патриотичных ребят укрепляли границы и могущество нашей Родины. Из их будничной флотской службы складывался коллективный подвиг всего ВМФ.

     Да, если меня попросят рассказать о службе на сильном советском флоте, я начну с главного...

     Искусственно созданное государство Израиль, которое в 1948-м и в 1956 годах при поддержке своих англо-французских и американских покровителей уже совершало агрессию против арабов, в 1967 году снова интенсивно готовилось к войне. В конце мая вся мировая пресса, радио и телевидение только и говорили об этом. Тогда же и экипажу нашего корабля стало известно, что мы пойдем в Средиземное море.

     Рано утром вышли из Либавы. За нулевым (Гринвичским) меридианом мы узнали, что Израиль начал ближневосточную войну. Было 5 июня 1967 года...

     ...И вот — Бискайский залив. Корабль лежит в дрейфе, двигаясь по замкнутой траектории со скоростью 3—4 узла. Ждем танкера для заправки мазутом и водой. Муторная килевая качка. Многих мутит. Мы с Вовой Межевым сидим на своем посту. На полу стоит ведро с соком, на столе — кружка. А те, кто к качке привык и сейчас не на вахте, как наш Фирудин Мамедов (он еще и ал Мамед-оглы, а для нас просто Федя), смотрят в седьмом кубрике фильм «Аршин мал алан»...

     Глубокой ночью проходим Гибралтар. Тишина и полный штиль. Слева — горы Испании, справа возвышается Африка. Идем к заливу Хаммамет (Ливия), здесь встаем на якорь и узнаем, что шестидневная израильская агрессия закончилась. Было 11 июня 1967 года. В Суэц вошли корабли Черноморского флота и вместе с арабскими кораблями заняли позицию вдоль канала от Порт-Саида до Исмаилии и Эль-Кантара. Говорили, что точку в этой войне поставил крейсер «Дзержинский», который на входе в канал сбил ЗУРСом вражеский самолет «Скайхок». Израиль за счет Египта, Сирии и Иордании увеличил свою территорию в шесть с половиной раз! Его надо было ставить на место, пока не захватил весь Ближний Восток. Мы понимали это.

     Средиземное море тогда активно патрулировалось советскими кораблями. На базе Черноморского, Северного и Балтийского флотов 14 июля 1967 года была образована Пятая Средиземноморская эскадра, которая по силе и мощи ни в чем не уступала шестому американскому флоту, а своим человеческим фактором и превосходила его.

     ...После трехдневной стоянки в Хаммамете нам была поставлена задача сопровождать группу американских авианосцев во главе с авианосцем «Саратогой». Что такое сопровождение авианосца? Это сумасшедшая гонка за ним, приноравливание к его ходу, курсу, бесконечные (и днем, и ночью) облеты нашей палубы вражескими самолетами и очень часто, в нарушение Женевской конвенции, ниже главной корабельной мачты. Бывало и такое: утром стоим в точке (на оперативных картах все море условно было разделено на точки, которые имели цифровую нумерацию), идет физзарядка, и вдруг на высоте 8 — 10 метров над головой проносится «Шекилтон», или «Орион», или «Канберра». Незнающему надо представить самолет «кукурузник», только раза в три побольше. Скорость этих «моревоздушных» монстров небольшая (до четырехсот км/час), а грохоту много, да еще на крыльях (по двое-трое на каждом), вцепившись в леера, стоят наглые англосаксы и скалятся во все 32 зуба каждый. Наш старпом Виктор Петрович Рождественский по громкоговорящей связи при очередном их заходе над палубой во всю мочь клянет Америку на «англо-русско-матерном наречии».

     Обычно после недельного сопровождения авианосца советскому кораблю на замену приходил другой корабль — и это в «застойные», как их обозвали, времена происходило изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Американцы были полностью под советским контролем. Кстати, в случае начала натовской агрессии против нашей страны кораблю сопровождения предписывалось таранить авианосец, то есть погибнуть, но выполнить свой долг. Американцы знали, кто есть русские и на что они способны, поэтому дело до открытых конфликтов не доводили, ну а русские изначально, по своему, как сейчас говорят, менталитету, на провокации неспособны, хотя отвечали на них адекватно всегда. (В 1969 году в Баренцевом море у советских берегов наша атомная лодка под командованием товарища Лебедько протаранила лодку американскую, и американцы на всех уровнях промолчали и «утерлись», потому что именно они были в данном случае провокаторами и явными нарушителями. Кто знает, может, наш «Курск» — это их месть обессилевшей России за ту лодку?)

     После этого похода нам было приказано вернуться в Севастополь. Корабли, возвращающиеся с боевой службы, встречали тогда цветами и оркестрами.

     Ласковый месяц сентябрь. В Севастополе в это время на Учкуевском пляже загорают, купаются. Здесь же продаются шашлыки по цене 50 копеек, сливы по 12 копеек килограмм и сухое виноградное вино по 90 копеек литр...

     В конце октября наш корабль становится в док. ...В ноябре корабль, почти как новый, стоит у Угольной стенки.

     В конце этого месяца и в начале декабря больше недели гонялись за штатовцами. Два их эсминца «Вуд» и «Гудрич» вошли в Черное море и проводили радиолокационную разведку наших берегов. В общей сложности два с половиной раза пробежались мы за ними по всему Черноморью и наконец-то проводили незваных гостей в Босфор. (Общеамериканская, штатовская, «янки-натура» по сути — натура вредная, подлая и наглая, особенно, повторяю, когда чувствует свою полную безнаказанность.)

     Да, скажу я вам, гонка в декабрьском Черном море — занятие изматывающее, но все равно приятное. Потому что нервы щекочет, потому что ветер и брызги в лицо, потому что качает, а ты уже не укачиваешься и снисходительно смотришь на тех, кто к морю еще не привык, потому что ход — 30 узлов, корабль дрожит и режет волну, и потому, что ты знаешь, что здесь ты — на своем месте и делаешь нужное дело!

     Вторая боевая служба у нас началась в январе 68-го.

     Секретность в армии и на флоте была в то время на хорошем уровне (не то что сейчас, когда секреты выдаются сплошь и напропалую, причем на уровнях самых официальных). Как-то у нас в БИП пропал секретный документ (лежал на планшете — и вдруг — нет его, какая-то мистика). Особист орет: «Я вас, ребятки, туды-растуды, под трибунал отдам, по пять лет у меня получите!» Все, каждый квадратный сантиметр обыскали, на душе кошки скребут, а листок этот оказался под сейфом. Его воздухом, когда кто-то дверь на пост открыл, сдуло, и он прямо ко дну сейфа прилип. Радовались все, и больше всех — особист.

     Январским днем вышли из Севастополя. Утром следующего дня прошли Босфор. Наши военные корабли всегда утром проходили этот пролив, идя в Средиземное море, и обычно в три часа дня, когда возвращались назад. Каждый день два корабля шли туда и два — обратно. В конце января дрейфовали в северо-восточной части Средиземного моря. Болтанка была ужасной. Вдобавок ко всему наш эсминец оказался всего в семи милях от турецкого берега, а это уже грозило «какими-никакими» дипломатическими осложнениями. Об этом тут же было сообщено в вышестоящие инстанции, а мы срочно стали выбираться в нейтральные воды (кстати, турки о нарушении своей морской границы не узнали). Через некоторое время нам приказали взять курс на Порт-Саид.

     ...Когда входишь в Суэцкий канал с севера, то справа открывается Порт-Саид, слева — небольшой городок Порт-Фуад. Входили мы в канал под рукоплескания и заздравные возгласы тысяч арабов, столпившихся на его западном берегу. Звучит команда: «Баковым — на бак, ютовым — на ют!» Лоцман получает в презент от нашего командира бутылку «Столичной» и большую банку селедки пряного посола. Все довольны и веселы. Корабль разворачивается кормою на юг. Капроновый канат с бака заводится на банку, якорь со скрипом опускается на дно канала. Все. Мы пришли...

     Порт-Саид в то время был городом с населением в 240 тысяч, довольно грязным. По своей захламленности и дурному запаху он мне напоминает большинство сегодняшних городов России. Мы стоим в 10 — 15 метрах от берега. Слева, почти рядом, постамент от памятника Суэцу (главному строителю канала), за ним, в южном направлении, пустующее здание американского консульства в копоти и с выбитыми окнами (негодующие египтяне разгромили его еще в прошлогоднем июне), около него — функционирующее и днем, и ночью казино «Палас отель». Из ЦДП (центрально-дальномерный пункт) отлично просматривается вся прибрежная часть Саида и Фуад. Сразу за Фуадом, в семи километрах от нашей стоянки, — израильские позиции. Там, в капонирах, стоят захваченные у арабов в первые дни войны танки советского производства Т-54 (всего вместе с боезапасом было захвачено 250 танков) и время от времени ведут по арабам огонь. Советские корабли в этих баталиях участия не принимают, их задача — начать боевые действия в случае высадки еврейского десанта на западный берег Суэцкого канала и уничтожить этот десант. Враги, естественно, об этом осведомлены, знают, чем рискуют, и поэтому в Порт-Саид и даже в Порт-Фуад живой силой не суются.

     Когда не было воздушных налетов и молчала артиллерия, нас организованно, группами по пять человек во главе с офицером, на 4 часа отпускали в город (в среднем это получалось не чаще 1 раза в 15 — 20 дней). Полицейские и джундии (солдаты) подходят, просят сфотографироваться вместе с ними, простой народ по отношению к русским добродушен и не вреден. Вот старик-феллах, по-нашему — крестьянин, хоть он и мусульманин, увидел группу моряков, подбегает, что-то бормочет по-своему, обнимает русского и, вдруг опустившись на колени, целует ему руку. В 68-м году такие случаи не были редкими. Это смущало и трогало наших моряков, они просили не делать так, хотя понимали, что иначе крестьянин не может выразить своей благодарности за защиту его земли...

     По каналу туда и обратно каждый день ходит трудяга-корабль «Рамзес-2», чистит канал. От восхода до захода солнца каждые 15 минут в воду с каждого военного корабля бросаются гранаты с тем, чтобы воспрепятствовать возможной подводной диверсии. У аквалангиста от взрыва такой гранаты в радиусе 200 метров должны лопнуть ушные барабанные перепонки. Корабль после каждого броска содрогается, особенный грохот — в кубриках и в трюмах. Но, честно говоря, бессонницей никто не страдает ни в море, ни у стенки. Это сейчас за ночь сто раз перевернешься и двадцать раз проснешься. А тогда... Только дошел до койки — упал и отключился. И просыпаешься лишь от тревоги и от тишины (бывает, приточная вентиляция отключится), и, если пришло время идти на вахту, твой товарищ только собирается тебя будить, а ты уже встал. Это уже твои внутренние биологические часы срабатывают.

     Здесь у меня небольшое лирическое, если можно так сказать, отступление.

     Вот сегодня молодежь всячески старается избавиться от службы в армии, даже инструкции издают, как «закосить». А в моей молодости было наоборот. У Феди-Фирудина была болезнь. Эпилепсия. Но он из своего села попал (как — не знаю, не буду врать) во флот. В селе у него была любовь. Чимназ ее звали. И вот Федя всем, а в селе все друг друга знают, и своей любимой в первую очередь, хотел доказать и доказывал, что он совершенно нормальный и без отклонений. Командир наш Валентин Иванович Онюшкин был его земляком (из Баку), и, видно, между ними была какая-то договоренность по этому поводу. Когда у Феди случалась падучая, к нему всегда подходили «папа» (так на корабле за глаза называли командира) и начальник медслужбы. Такое, в бытность моей службы с Федей. случалось с ним несколько раз, а демобилизовался он чуть позже меня.

     Главным бичом в Суэце были для нас не столько израильтяне, сколько крысы. От крыс наш корабль избавился благодаря судовому медику, старшему лейтенанту Т. Готовилась какая-то отрава, разводилась в воде, затем в этот раствор крошился хлеб и разбрасывался по кубрикам. Мерзкие твари жрали отравленный хлеб, испытывали мучительную жажду. Сначала по ночам, затем и днем, внаглую пили воду из стоящих рядом обрезов, по-гражданскому — тазиков, раздувались и постепенно, где-то недели за полторы, все передохли. До самого конца своей службы крыс на корабле я больше не видел. А медика (хороший был человек и врач!) после офицерского суда чести с 4-й боевой службы, уже из Александрии, отправили на попутном сухогрузе в Союз. За то, что пытался отоварить на фунты чемоданчик с сигаретами, а очередной замполит (вот уж кого матросы не жаловали, из них — из их когорты, наверное, и произошли потом пресловутые перестройщики) его «заложил». Замполит на БС (боевой службе) — это человек, не знающий вахт, изнывающий от безделья, проводящий для галочки пресловутые политзанятия — сухие и безжизненные. Может быть, мое мнение излишне субъективно, но и с других кораблей ребята о своих «замах» были не лучшего мнения.

     Если говорить о сегодняшних днях, то армия и флот, во многом благодаря и своим «замам» (один недоброй памяти Волкогонов чего стоил!), предали советскую присягу и сдали врагам нашу Родину.

     ... Порт-Саид был в то время городом-побратимом нашего Сталинграда, и в нем находился музей обороны. В основном там были представлены экспонаты, относящиеся к 1956 году, когда против Египта после национализации им Суэцкого канала была предпринята англо-франко-израильская агрессия. Арабская страна с помощью Советского Союза отстояла свой суверенитет, и канал, построенный египтянами, стал в полном смысле египетским каналом. После этого ОАР — Объединенная Арабская Республика, в состав которой входила тогда и Сирия, стала нашим надежным союзником. В Египте с нашей помощью начали строить Асуанскую плотину, им были закуплены у Союза танки, самолеты и корабли. Так вот, арабы в 42-м году в Сталинграде не были, но полагали, что их Порт-Саид совершил в 56-м подвиг не меньше сталинградского. Мы их не разочаровывали, ведь для любого народа освободительная война свята.

     В деморализованной миллионной армии ОАР в июне 1967 года были налицо все признаки хаоса и капитуляции, и, если бы наши корабли тогда не заняли Суэц, крах Египта, вероятно, был бы неизбежен. А сейчас только в канале находились вместе с арабскими порядка десяти-пятнадцати наших военных кораблей. Наши специалисты трудились в Асуане и на Александрийской судоверфи, а из Югославии в период кризиса всегда могла оказать им помощь советская воздушно-десантная армия.

     В конце апреля очередная вахта нашего корабля завершилась, и мы вернулись в Севастополь.

     ... В июле на День Военно-морского флота СССР наш корабль был в Одессе. Вспоминается: cолнышко, хорошая погода, девушки улыбаются. На фасаде одного из домов огромный плакат со словами: «Моряк — любимец Родины!». К нам в гости пришел киноактер Михаил Пуговкин...

     Во второй половине августа нас опять и срочно направили в Средиземку...

     Во время затяжной, то вялотекущей, то с новой силой вспыхивающей войны с Израилем Египет декларативно увеличивал до пятидесяти миль ширину своих территориальных вод. Корабль, вторгшийся в 50-мильную зону, считался нарушителем и подвергался атаке. Мы несли круглосуточное боевое радиолокационное дежурство по обнаружению и сопровождению всех целей, вошедших в это пространство, и постоянно докладывали о них в штаб ВМБ дежурному арабскому офицеру.

     В одно из таких дежурств и был обнаружен еще за 50-мильной зоной корабль, шедший со скоростью более 18 узлов — значит, военный. Как потом выяснилось, это был израильский эсминец «Элат» — корабль 2 ранга, каких у Израиля имелось всего два. В атаку на него вышел советский катер серии «К» (в то время — новейший) со смешанным экипажем и первой же ракетой (а у него их две, по одной с каждого борта) утопил вражеский эсминец. Вторая ракета была не нужна, но тем не менее она была пущена и точно попала в то место, где за мгновение до этого был эсминец. Чтобы показать и доказать всему миру, что ЭТО осуществили они, арабы, формального командира катера, египтянина, Гамаль Абдель Насер наградил высшей египетской наградой — «Ожерельем Нила».

     Вообще 68-й год был напряженным, особенно в сентябре и октябре. Бомбежка и артобстрелы были постоянными. Резервуары с нефтью в окрестностях Порт-Саида, врытые в землю, от попадания израильских ракет горели днем и ночью, канал, по которому в город из пресного озера поступала вода, постоянно разрушался. Население постепенно покидало свой город, проклиная евреев и Америку.

     Наконец, мы снова выходим в море на сопровождение американского авианосца «Индепенденс». Что он собой представляет? Длина 335 метров, водоизмещение 75 тыс. тонн; осадка 11,3 м; 50 самолетов. Иногда он разворачивается на обратный курс, и тут уж нам приходится от него удирать, переходить при скорости в 30 — 35 узлов на параллельный курс и снова пристраиваться ему в хвост. Бывает, что расстояние до него сжимается в 250 — 300 метров (полтора кабельтова), невооруженным глазом хорошо видно людей, самолеты. Итак, гонка за авианосцем продолжается несколько дней, затем нас меняет свежий БПК из Севастополя, а мы берем курс на Александрию.

     На Александрийском рейде поражает большое количество затопленных арабских военных и гражданских кораблей. Все они были взорваны еще 5 июня 1967 года (четко сработала израильская разведка), и только один египетский СКР успел в этом кошмаре избежать потопления, по тревоге поменяв место своей стоянки. Второе, что неприятно поразило в Александрии, — это изможденные дети, на вид десяти-двенадцати лет, таскающие в плетеных корзинах щебенку, и надсмотрщик, в полосатом до пят халате, понукающий их плеткой. И третье, что тогда советскими людьми воспринималось как средневековье, — частная собственность на землю. Мы группой решили поискать место побезлюднее, где можно было бы искупаться, и уже заходили в воду — вдруг бежит cторож с палкой, что-то орет, показывает на рядом стоящий плакат и гонит нас прочь. Оказалось, что полтора километра этого пустынного пляжа являются частным владением!

     Вообще много странного для нас было в этом городе. Автобусы без дверей, с выбитыми стеклами гоняли по Александрии, как сумасшедшие, прохожие только успевали разбегаться в разные стороны; разносчики жвачки, сигарет и колы сновали по улицам, попрошайки выскакивали из-за каждого угла... И повсюду «купи-продай-сменяй», повсюду хорошо одетые господа и оборванцы, повсюду контраст между нищетой и богатством, повсюду магазины, помойки, мусор и грязь. Все это для нас было таким диким, что ни в какие рамки не лезло. И это все, и даже намного хуже, через тридцать с лишним лет сейчас культивируется в России. Тогда такое будущее и в самом кошмарном сне не могло присниться, и в самых невероятных грезах пригрезиться!

     ...На этой же боевой службе северо-восточнее острова Крит (кажется, этот сектор назывался 35-й точкой) в эскадре проводились учения по глубинному бомбометанию. В этом же районе бесследно пропала не в меру любопытная израильская ПЛ...

     Новый, 1969 год мы встречаем в Севастополе. «Дедовщины», о которой сейчас так много говорят и пишут, в мое время на флоте почти не было. Ну разве что последний год (на флоте не «старики», как в армии, и не дембели, а «годки») не бачковал, то есть не занимался мытьем посуды. По неписаной традиции «годки» тем не менее занимались бачкованием по праздникам, то есть обслуживая «молодых», должны были вспомнить, что и сами были недавно «молодыми». Констатирую, что, когда матрос и старшина занимались службой с утра до вечера, «дедовщина» на корабле прижиться просто не могла, а в море, на круглосуточной вахте, — тем более.

     ...В мае 69-го Порт-Cаид представлял собой угнетающее зрелище. Система пресного водоснабжения была разбомблена и уже не восстанавливалась, в городе осталось всего около полутора тысяч населения. В Александрии эсминец поставили на ремонт в док. Арабы кое-как помогали нам с ремонтом, но в основном «стреляли» у моряков сигареты. Арабский «пролетарий» мог полчаса выкручивать болт из вентиляционного грибка, не соображая, что вторым ключом с обратной стороны надо зацепить гайку, чтобы не крутить болт до бесконечности. Работать в цистернах им не доверяли, и к каждому их рабочему был приставлен наш матрос для сопровождения. Все это делалось для того, чтобы создать в Египте рабочий класс, но научить трудиться взрослого безграмотного люмпена — очень трудная задача, в чем мы и убеждались здесь неоднократно на собственном опыте.

     Что еще особенного запомнилось от службы на флоте?..

     Массированная бомбардировка, душное марево пустыни и голос из Москвы, усиленный динамиками: «Товарищи, Родина с вами, Родина вас не забудет!»... Обнаружение американской АПЛ и гидроакустический контакт с ней в течение 45 минут (отличился Ваня Ивакин из нашей команды и уже «допотопная» сейчас, гидроакустическая станция «ТАМИР-5Н»)... Очередное возвращение в Порт-Саид и знакомый дельфин, радостно играющий с рыбкой прямо по курсу корабля... Танкер с почтой в открытом море и долгожданные, полуторамесячной давности письма из дома... Встреча и расставание кораблей (один заходит в канал, другой уходит на север, домой) под протяжное: «По левому борту встать к борту!» и под марш «Прощание славянки», берущий за душу и не дающий ничего забыть... Строй белых форменок, капитан первого ранга на ГКП — рука у козырька, а по щекам — слезы... Швартовка к Минной стенке дома в громе морского оркестра и шуме ноябрьского дождя... Далекие, прекрасные, незабываемые годы — служба на Флоте!

     Да... Советский флот — это был ФЛОТ! Сегодняшний российский — лишь жалкий ЕГО остаток. Дай Бог нынешнему морскому офицеру за десять лет увидеть столько штормов и пройти столько миль, сколько видели и проходили их мы за один год!

     ...Осень на исходе, мелодия «Изабелла» над заснеженным аэропортом, сухой комок в горле и приветливые лица моих земляков... Знаю: в далеком краю раненый моряк и в липком сне, и в жарком бреду всегда вспоминал родимую мать и отчую сторонку... Вхожу в свой дом и уже в подъезде кричу: «Мама, мама!» Матушка с четвертого этажа спешит ко мне. Здравствуй, мама! Здравствуй, Родина!

  Александр ХАРЧИКОВ.