«Паче иных человек»

     Черкасову 100. Как подступиться к этой глыбище? Слишком уж о многом хотелось бы сказать, чтобы увиделся этот замечательный, разносторонний, «напряженный кусок жизни», а не человек, как сказал Луначарский, был Николай Константинович Черкасов.

     Истинный коммунист, актер театра и кино, член Верховного Совета РСФСР, «полпред» советского искусства, агитатор, гражданин и патриот своего Отечества, обладатель орденов Ленина и Трудового Красного Знамени, заслуженный, народный артист РСФСР, невероятно популярный и любимый человек своего времени, жил исключительно по принципу «без народа актерской профессии не существует».

     Черкасов всем существом ощущал, как бьется сердце нового времени, как с каждым днем взрослеет, хорошеет его Советская республика. Он творил, как жил, а жил, как гражданин Советского Союза. Это единство в Черкасове художника и гражданина было замечено и обсуждалось зарубежной печатью, называвшей его «самым политическим актером нашей эпохи». Даже те буржуазные газеты, которые придавали этому понятию осуждающий смысл, были вынуждены признать необыкновенный талант артиста-коммуниста. Он стал одним из самых известных представителей советской культуры за рубежом. С полным правом заявлял Черкасов перед иностранной аудиторией:

     — Я никогда не играл ролей, призывающих к грабежу, убийству или разврату. За всю свою жизнь мне ни разу не пришлось со сцены или экрана подстрекать зрителей к изменам и предательствам, к подлым, черным делам. Никогда не в чьих интересах ни мне, ни моим товарищам не приходилось унижать историю и искусство, облекая в соблазнительные формы гнусные человеконенавистнические идеи.

     Действительно, Черкасов — лицо эпохи, эдакий советский Александр Невский: огромный рост — «паче иных человек», сильный низкий голос — «акы труба в народе» — древний летописец остался бы доволен. Он один из немногих сумел заявить своим творчеством на весь мир, что русский человек своими корнями — коммунист, что идея коммуности, общинности — наше единственное спасение. Актер, просто влюбленный в социалистическую новь, в человека, эту новь возделывающего, всю свою жизненную силу отдал на создание неповторимой галереи образов, восславляющих русскую землю: Александр Невский, Иван Грозный, Петр I, царевич Алексей, Дон Кихот; прекрасная галерея образов современников: профессор Полежаев, великий Горький, неповторимый Маяковский, агроном Завьялов, председатель колхоза Бесштанько, сержант Остапенко, старик-сторож Лукич, известный ученый-садовод Мичурин, кинорежиссер Громов, академик Дронов и многие другие! Можно только восхищаться тем рвением, энтузиазмом, огоньком, с которым над всеми этими ролями работал Николай Константинович. Он посвящал, дарил, раздавал, разбрасывал, раскидывал свой огромный талант. Он был большой и щедрый, неуклюжий и добрый, озорной и задумчивый. «Что сохранил — то пропало, что раздал — то осталось твоим навсегда» — таков был нравственный и художественный канон не только нашего юбиляра, но и всей передовой советской культуры в целом.

     Черкасов, наверное, как никто иной, достоин пышного симфонического оркестра — хвалы его творчеству, литавров — восхищения и восторженных криков «Виват!». Но я предлагаю скрипку — лирику. Слишком уж близок стал нам Николай Константинович за эти 100 лет. Он прочно вошел в каждую советскую русскую семью — этот долговязый, благородный человек с открытым, честным взглядом, с такой славной, хитрющей улыбкой и неизменной папироской в углу рта. А его смех? Удивительный, звонкий, такой искренний: ха-ха-ха, помните в «Весне», эдак хорошо, раскатисто: «Так это были вы?! Ха-ха-ха!» Я вижу, вы уже улыбаетесь. Конечно, все мы прекрасно помним!

     А вот взгляните-ка, такого Черкасова вы, наверное, еще не видели:

     Вечерние и утренние зори он проводил на воде с удочкой и спиннингом. Не раз он коротал недолгую летнюю ночь у костра на берегу Барсуковского озера. Похлебав горячей рыбацкой ухи, оставалось только не спеша выкурить папироску неизменного «Беломора» и поудобнее устроиться у костра. Восход солнца он встречал уже на воде. В это время брали крупные щуки. Когда в доме поспевал завтрак, удачливый рыболов с песенкой Паганеля «Капитан, капитан, улыбнитесь!» подгребал к причалу...

На съемочной площадке

     Вы знаете, что больше всего меня покоряет в советских артистах? В них нет голливудского китча, звездной болезни, центропупизма — идеала актеров-однодневок. Советский артист — прежде всего искренний человек, выполняющий свой долг перед народом честно и с достоинством. Советский артист будет сниматься в 40 градусов мороза в одной тонкой гимнастерке, будет ползать по снегу столько дублей, сколько понадобится, ибо он работает над образом героя Великой Отечественной, который полз в лютый мороз по снегу, и значит, он, народный артист Быков, будет ползти. От этого те фильмы хочется смотреть до бесконечности — они живые, там не играют любовь, там любят, чувствуют и ненавидят.

     Все, конечно, помнят очаровательного черкасовского Дон Кихота. Это тот образ, который буквально преследовал актера на протяжении всей его жизни. Он сыграл его в разных интерпретациях три раза. Ломанчский чудак стал неотъемлемой частью Черкасова-человека — настолько они похожи друг на друга в своем страстном желании любить весь мир: «А я говорю тебе, что верую в людей!.. Победит любовь, верность, милосердие! Да здравствуют люди! Да погибнут злые волшебники!» — кричит Дон Кихот, повиснув на крыле мельницы. Он такой смешной, но в голосе звучит победное, торжественное ликование. Пятидесятитрехлетний актер, несмотря на то что у него был дублер, сам снимался в этом эпизоде, вертелся на крыле мельницы и висел на шестнадцатиметровой высоте вниз головой. «Встаю ежедневно в 4.30 утра, — читаем в дневнике актера. — Обедаю в 7 вечера, ложусь спать в 10. Грим занимает один час 45 минут... Мы при всех обстоятельствах стараемся создать веселую атмосферу, которая помогает творить». Термометр показывал 50 градусов, латы Дон Кихота раскалялись, но Черкасов пробовал шутить:

     — Та-а-к, кому здесь надо зажарить яичницу.

     «Он очень любил рассказывать смешные истории, — вспоминает гример Черкасова. — Всегда вокруг него были люди, смех, шутки. Покуда его гримируешь, он тебе и расскажет, и рассмешит, и споет попутно. А иногда до того усталый был, что и заснет прямо в кресле...»

     «Это был гениальный актер, — говорил режиссер Зархи. — Он до такой степени вживался в образ, проникал в характер своего героя, что после команды «Мотор» я буквально физически ощущал, как на него накатывали десятки прожитых лет профессора Полежаева» («Депутат Балтики»).

     В 1938 году Черкасов начал сниматься в главной роли фильма Сергея Эйзенштейна «Александр Невский». Знаменитого режиссера Черкасов сначала побаивался, не без основания считая его диктатором. Он даже хотел отказаться, но режиссер настоял на своем. Согласитесь, что с ролью Черкасов справился просто блестяще. Его Невский особенно светлый, сильный и одновременно суровый, одержим одной лишь идеей о мощи и независимости Родины, он горит этой идеей и потому побеждает. Воссоздать этот замечательный, но, казалось бы, далекий от современности образ оказалось возможным во многом благодаря именно современности, насквозь пропитанной героикой патриотизма, оказавшейся единой для русского человека в любой исторический период. Отдавшись своей интуиции, Черкасов искал опору для воссоздания Невского в своем народе. Что вдохновляло его? «Из Ленинграда в Москву я вылетел на самолете, — вспоминает актер. — Трудно передать восхитительное зрелище, которое открылось перед нами. Огромные массивы колхозных полей, чистые, разукрашенные села, деревни, города. В этот раз с особым чувством снимался в «Александре Невском» — в фильме, воспевающем великий дух, доблесть русского народа!»

     — Идите и скажите всем, в чужих краях, что Русь жива. Пусть без страха жалуют к нам гости. Но если кто с мечом...

     В конце 30-х годов мальчишки долго играли в ледовое побоище, а в начале 40-х вчерашние подростки с оружием в руках ушли защищать Родину.

     Как молитву, без конца повторял Черкасов слова обращения Немировича-Данченко: «Работники искусств — вместе с народом». С весны 1941-го Николай Константинович Черкасов — желанный и частый гость моряков, летчиков и танкистов. Вся прежняя жизнь актера куда-то отодвинулась. Он решил вступить в народное ополчение. Политотдел Ленинградской армии народного ополчения поручил ему организовать и возглавить агитвзвод. Бригаду Черкасова всюду встречали с огромным воодушевлением, а его самого матросы называли депутатом Балтики. За 40 дней пребывания в блокадном Ленинграде черкасовская бригада дала более 30 концертов. Здесь же, в городе, погибли его старшая дочь и тесть.

     В общей сложности Николай Константинович принял участие в 400 шефских концертах и провел более 2000 творческих встреч, был удостоен медалей «За оборону Ленинграда», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».

Чтоб сказку сделать былью

     Многие современные люди, задавленные «новыми» порядками, заведя беседу о советском кинематографе, часто обвиняют его в неправдоподобности отражаемой действительности, что человек-де не может быть всегда таким счастливым и хорошим. Действительно, оглядевшись вокруг и увидев сплошь траур в замученных глазах простых прохожих, нет-нет да и усомнишься: случается ли вообще на этой земле счастье? Примерно то же ощутил на своей шкуре Маяковский, побывав в Америке. Самым ужасным впечатлением остались безжизненные, «замученные тяжелой неволей» человеческие маски, заполнявшие громаду Нью-Йорк. К счастью, Владимир Владимирович даже не подозревал, что такое окажется возможным в его любимой стране.

     Так что забывать о том, как было на самом деле, не стоит, не стоит причесывать все и вся под нашу «демократическую» трагедию. Люди, в независимости от статуса, действительно любили друг друга, были чище и откровеннее, добрее и отзывчивее. Безмерно любил людей, своих зрителей и наш герой.

     Темперамент Николая Черкасова не позволял ему находиться в состоянии отдыха. Он фактически не бывал дома, объехал всю Россию вдоль и поперек и везде был дома, везде — любимый и желанный гость. Остро и радостно переживал он гордое чувство гражданина необъятной могучей державы. Расскажу лишь только об одной поездке черкасовской бригады в Западную Белоруссию (1939 г.).

     Смертельно уставшие артисты — от толкания своих автобусов по размытым дорогам, буксовавших в непролазной грязи, избитые жестокой тряской на ухабах, уже побывавшие вверх ногами в кювете, в 23.00 все-таки добрались до назначенного места, где вот уже три часа переполненный зал ожидал своих любимцев. Черкасов с огромной шишкой на лбу вышел к публике, представление началось. Когда же концерт окончился, никто и не собирался расходиться, ведь всем хотелось узнать как можно больше о советском образе жизни (тогда Белоруссия была автономной). Прибывшие артисты оказались в роли агитаторов. Больше всего поразило людей то, что знаменитые актеры вообще захотели с ними говорить, а когда Черкасов сказал, что бригада выступает бесплатно, люди были просто обескуражены.

     — Народ аплодировал, кричал «Ура!», — вспоминает Черкасов. — Я никогда не видел такую возбужденную массу людей. А когда наши баянисты заиграли песню из «Искателей счастья», все начали петь и приплясывать.

     Люди настоятельно требовали присоединения Западной Белоруссии к Советскому Союзу...

     Черкасов не был аскетом. В его подвижнической жизни, в которой главным был труд, в достигнутом им редкостном единстве творческого и общественного, существование какой-то особой бытовой сферы было и невозможно, и не нужно. Он жил в мире больших идей и высоких гражданских чувств, его интересовало не «свое», а лучшее. Действительно, как чудесно: «Что сохранил — то пропало, что раздал — то осталось твоим навсегда» — в этом вся соль жизни. Как жаль, что кто-то сегодня этого не понимает.

  Маша МОНОМЕНОВА.