Свое исследование о людях, переживших клиническую смерть, американский психолог Раймонд Моуди назвал «Жизнь после жизни». Примерно так можно описать и состояние сотрудников Моздокского военного госпиталя, переживших чудовищный теракт 1 августа. И хотя умом они понимают, что их госпиталя больше нет, но память вновь и вновь воскрешает знакомые картины: чистенькие светлые коридоры, просторные палаты, цветы в горшочках, стенгазету в вестибюле, где рядом с рубрикой «Поздравляем с днем рождения!» кто-то из раненых пририсовал букетик роз. Во дворе тоже цвели розы, георгины, астры — сотрудники приносили цветочную рассаду из дома, и каждый старался по мере сил ухаживать за клумбами, над которыми кружились бабочки, пчелы. Из столовой доносился запах вкусного обеда, шоферы возились с машинами — во время взрыва из госпитального автопарка уцелела лишь «Газель», как раз выезжавшая в город. Врачи после сложных операций покуривали во дворе, обсуждая работу, обмениваясь новостями. Нянечки драили полы, раненые смотрели телевизор, играли в шахматы. В общем, протекала обычная жизнь, нарушаемая лишь поступлениями раненых,— в последнее время в Чечне участились нападения на российских военных, подрывы бронетехники. И тогда все приходило в движение: солдаты из рабочей команды несли раненых в операционные, хирурги принимались за работу, спасая подчас самых безнадежных. Военные медики помнили почти каждого пациента, например, солдата-срочника, прозванного «Толстым»: при росте 162 см он весил только 42 кг — сейчас в армию призывается все больше таких вот ребят-гипотрофиков, больных, анемичных, как правило, выходцев из неблагополучных семей: родители побогаче стараются сыновей от армии «откосить». В итоге армия у нас рабоче-крестьянская — униженная, бедная, она, как показатель состояния общества в целом. Худосочного «Толстого» в госпитале откормили, здесь он и дослужил до дембеля в рабочей команде.

     Всего в госпитале на момент совершения теракта находилось около 100 раненых. Ребят нередко доставляли с передовой грязными, завшивленными, оголодавшими. Раненые боевики — а в госпитале лечили и таких пациентов — были не в пример упитаннее и здоровее. «Иной раз складывлось впечатление, что в Чечне одна Российская армия воюет против другой. Армия поменьше — чеченская — снабжается российским же оружием, причем современным, прямо с конвейера, получает деньги, продукты , транспорт, оборудование, направляемые в республику. Короче, имеет все необходимое. Большая армия— Российская, тут и вооружение устаревшее, и денежное довольствие похуже, и отношения со стороны властей иное», — делятся медики неожиданным наблюдением.

     Несмотря на ведомственную разобщенность — госпиталь принадлежал Министерству обороны, — сотрудники не отказывали в помощи солдатам и из других соединений. 1 августа хирург Кнышенко проводил операцию по удалению аппендикса солдату-срочнику Алексею Костамарову, призванному во внутреннеи войска 20 июня этого года.

     Лечились в госпитале не только военные, но и гражданские, в том числе и жители Чечни. Здесь проводились уникальные, на уровне столичных клиник, операции. В день теракта пенсионерке из станицы Червленная Наурского района Валентине Соломиной была удалена часть стопы, пораженной диабетической гангреной. Оперировал бабушку питерский врач Василий Назарчук. За час до взрыва ее перевели в палату инфекционного отделения: хирургия была перегружена, и это спасло ей жизнь. Оперировавший пенсионерку хирург погиб.

     Сейчас Валентина Григорьевна долечивается в Моздокской райбольнице, там же находится и жительница станицы Гвардейская Надтеречного района Чечни 72-летняя Киржан Хасбулатова, которую тоже оперировали в госпитале. Лечились там и ветераны войны, как, например, свекор медсестры госпиталя Саши Филипповой, которого она забежала навестить после смены. Оба они погибли.

     Уходя в тот день домой, сотрудники госпиталя даже представить не могли, что со многими своими коллегами видятся в последний раз. Военные медики — народ особый, не сентиментальный, готовы выполнить любую самую сложную работу с максимальной отдачей, ночью и днем, получая при этом за свой нелегкий труд порой довольно скромные оклады. Гражданский персонал госпиталя — а они составляли большинство, при этом еще и проигрывали в денежном отношении. Даже назначенные за повышенную нагрузку в 1999 г. двойные командировочные, примерно по 20 — 40 тысяч рублей на человека (в целом за все эти годы), гражданский персонал так и не получил, несмотря на соответствующие приказы и решение Моздокского суда от 17 мая 2002 г. Не помогли и многочисленнные обращения по инстанциям, вплоть до президентской администрации. Поначалу именно высокие, по сравнению с гражданскими, оклады привлекали людей на работу. Но после того, как примерно два года назад Минобороны отменило боевые льготы и надбавки,— и это несмотря на то, что война в Чечне далека от завершения, — материальный стимул исчез. Остались лишь преданность коллективу и ответственность за подчиненных, раненых, которым медсестры и санитарки подчас заменяли родных. Именно благодаря этим высоким нравственным качествам сотрудников коллектив госпиталя не распался. Может, хоть сейчас, после всего произошедшего, об обманутых сотрудниках, с честью выполнивших свой долг, наконец вспомнят?

     Но даже не отсутствие денег волнует людей более всего, а будущее самого госпиталя. Его обещают восстановить, но когда это случится, неизвестно. Временный госпиталь разместился на авиабазе неподалеку от взлетно-посадочной полосы. «Грохот стоит такой, что оглохнуть можно», — жалуются сотрудники. Степной воздух напоен зноем, и температура в брезентовых палатках, не имеющих никакой термоизоляции, порой зашкаливает за 50 градусов. По ночам, наоборот, прохладно. Но, не дай Бог, зарядят дожди, непрорезиненные палатки тут же начнут намокать. И если восстановление госпиталя затянется, что вполне вероятно при скудном финасировании, придется людям зимовать в чистом поле, когда даже печки не спасают от лютых холодов. Интересно, а где знаменитые медицинские модули, которые моздокские врачи видели в эмчеэсовском госпитале и которые, по слухам, есть у чеченских боевиков, — с теплоизоляцией, с различными наворотами? Во временном палаточном госпитале нет элементарных удобств ,— питьевую воду сотрудникам приходится возить из дома. Негде отдохнуть, переодеться. Пыль такая, что, несмотря на все усилия санитарок, невозможно добиться чистоты даже в операционных. «Недавно фильм показывали «В любви и на войне» — о госпитале Красного Креста времен Первой мировой, так мы, честное слово, позавидовали тамошнему персоналу, у нас условия хуже даже по сравнению с той войной,— говорят медсестры.— В нашем госпитале можно шоу на выживание проводить, вроде тех, которые по телевизору показывают, и чтобы приз победители выбивали в Минфине или Минобороны. Захватывающее зрелище получится».

     Несмотря на то, что штат сотрудников обещано сохранить полностью, многие могут уйти, не выдержав этих экстремальных условий. И обратиться за защитой не к кому: на место арестованного начальника госпиталя Артура Аракеляна пока никто не назначен. Сотрудники госпиталя неоднократно обращались к руководству страны с призывом освободить подполковника Аракеляна, который был утвержден на должность буквально за три недели до теракта вместо ушедшего на повышение полковника В. Сухомлинова. Вменять ему в вину отсутсвие дополнительных заграждений на подступах к госпиталю просто нелепо: госпиталь (до 1995 года это был административный корпус мебельной фабрики) находился на оживленной трассе, ведущей к нескольким промышленным предприятиям города, так что перекрыть все подъезды к нему было невозможно. Не было должной охраны и вдоль дороги, ведущей из города к аэродрому, где 5 июня террористка-смертница взорвала автобус, доставлявший на работу гражданских сотрудников, но ответственности за это никто не понес. Так что арест Аракеляна многими воспринимается как очередной поиск стрелочника.

     Столкнулись сотрудники госпиталя и с другими проблемами, среди которых сложности с проездом на работу. Выделенный для этого автобус медики нарекли «гробиком на колесах» — из-за полной изношенности. Но на просьбы выделить другой транспорт последовало предложение «добираться на работу за свой счет», а откуда такие деньги у бюджетников?

     И все же, несмотря ни на что, госпиталь продолжает действовать, как бы в память тех, кто погиб в тот страшный день. Этот скорбный список, далеко не полный, включает имена врачей Арсена Абдуллаева, Татьяны Сипович, Ирины Кущевой (20 августа она должна была вылетать на повышение квалификации по специальности анестизиология и реанимация в Военно-медицинскую академию Санкт-Петербурга), Андрея Кнышенко — ему недавно исполнилось 32 года, он считался талантливым хирургом, писал кандидатскую, Василия Назарчука, Алика Дзуцева. Погибло и несколько медсестер: Саша Филиппова, Лена Халицкая, Таня Филатова, Тайбат Куразова, санитарки: Алексеева, Волкова, Герман. У всех остались дети — у Андрея Кнышенко— двое, у Иры Кущевой мальчики-погодки 6 и 7 лет должны были 1 сентября пойти в школу. У Саши Филипповой осталась пятилетняя дочь, у Арсена Абдуллаева младшему ребенку едва исполнился год... Осиротевшие дети — один из самых страшных итогов этой трагедии.

     Всего погибшими числится 50 человек, хотя, судя по всему, жертв было больше. Рядового Сергея Тарануху незадолго до трагедии приезжали навестить родители, 1 августа он разговаривал с ними по телефону, когда связь неожиданно преравалась. А вскоре пришло сообщение о взрыве, и родители поняли, что их сын погиб.

     Санитарка Елизавета Саркисова во время взрыва заканчивала уборку в палате, где после операции по поводу аппендицита находилась 15-летняя дочь полковника Хакимова из станицы Калиновская Наурского района. Родители девочки и ее 13-летняя сестра только что вышли из палаты и спускались по лестнице, когда в здание госпиталя врезался грузовик со взрывчаткой. Вся семья, за исключением прооперированной девочки, погибла. Ей вместе с санитаркой Лизой каким-то чудом удалось выжить, сейчас они долечиваются в Ростовском госпитале... Медсестру Юлю Куликову, которая была в инфекционном отделении, взрывом оглушило, посекло осколками. Но буквально на следующий день после трагедии она вышла на работу. Всего из сотрудников хиргического и терапевтического отделений, расположенных в главном корпусе, уцелели лишь трое: отделения были полностью разрушены взрывом. Но все медики, выжившие во время теракта, и те, кто примчался, узнав о случившемся, немедленно подключились к спасательным работам: распределяли раненых по машинам «скорой помощи», помогали персоналу райбольницы. До сих пор моздокские врачи вспоминают, как их коллеги, сами израненные, контуженные, оказывали помощь пострадавшим и соглашались на обработку собственных ран лишь после того, как основные работы по спасению были закончены. Никто не ждал слов благодарности, высоких наград (хотя многие из сотрудников госпиталя их вполне заслуживают): людьми двигало единственное желание помочь попавшим в беду. И больно ранили сотрудников обвинения в мародерстве, когда они пытались извлечь из-под развалин уцелевшее медоборудование и инструментарий, добытые с таким трудом в разные годы. Вместо благодарности людей в очередной раз незаслуженно обидели. Не получили пока реальной помощи и семьи пострадавших, как не дождались ее и родные жертв предыдущего, июньского, теракта, уже подзабытого. Хотя, на бумаге деньги выделены но до людей они так и не дошли.

     Пациенты Р. Моуди во время короткого периода клинической смерти видели свет в конце туннеля. Этот свет надежды придает силы и выжившим сотрудникам Моздокского госпиталя, которые вопреки всему не сломлены и намерены поднять из руин свой госпиталь. Как символ убиваемой, но несломленной России...

  Елена БАДЯКИНА.
Северный Кавказ.