Ю.А.Квицинский — человек, хорошо известный во внешнеполитических кругах России. Да и не только России. По-видимому, лучше всего его характеризуют оценки, данные ему в свое время западными газетами и политиками. Приведем лишь некоторые из них. «Очень немногие советские представители отстаивают с такой твердостью — знающие его собеседники говорят даже о дерзости и резкости — роль СССР как мировой державы» (Ле Монд). «Квицинский — не перевертыш. Он не пытается создать впечатление, будто он был демократом или участвовал в тайном сопротивлении. Он был советским патриотом» (Эгон Бар). «Квицинский, который почти всю свою жизнь был представителем великой державы, слыл жестким переговорщиком, которого нередко побаивались, и говорил на равных с американцами» (Штутгартер-цайтунг).

     Итак, Запад относится к этому человеку с немалым уважением. Но наши избиратели мало знакомы с ним. Попробуем восполнить этот недостаток за счет интервью с ним.

     — Юлий Александрович! Большинство лиц в избирательном списке КПРФ хорошо известны. Вас же знают недостаточно. Причина тому вполне объективная. Вы много лет работали за рубежом. Вы потомственный дипломат?

     — Нет. Мои родители были преподавателями. Отец — лесовод, мать — почвовед. К дипломатии и политике отношения не имели. Очень не советовали мне идти по дипломатической стезе и поступать в МГИМО. Хотели, чтобы я занимался естественными науками. Я и сам был настроен пойти на физфак МГУ. Но в конце концов сделал выбор в пользу МГИМО. Поступить туда помогло довольно приличное знание немецкого языка, которым я по настоянию матери стал заниматься еще в детстве.

     — А почему именно немецкий язык?

     — Так уж получилось. Я-то предпочел бы в то время английский или французский. Шла война, и все немецкое было сильно не в моде. Но в Красноярске, где я рос, не удавалось подыскать хорошего преподавателя по этим языкам, а по соседству жила старушка-немка из Прибалтики. У нее я и начал учить немецкий. Сначала играючи, потом всерьез.

     — А почему именно МГИМО?

     — МГИМО в те годы был одним из лучших гуманитарных вузов страны. Там преподавали Тарле, Крылов, Дурденевский, Эпштейн и многие другие именитые советские ученые. Выпускники получали основательную историческую, правовую, экономическую, философскую, страноведческую и лингвистическую подготовку. Учиться было трудно, но интересно. Кроме того, институт открывал перспективу последующей работы в таких престижных и романтических ведомствах, как МИД, Минвнешторг, КГБ, Минобороны, ведущие центральные газеты. Все это привлекало в МГИМО много талантливой молодежи. И конкурс был соответствующий. В те годы дело обходилось без «волосатых рук» и взяток. Порядки были строгие. Все решали знания и способности. По окончании меня послали переводчиком в наше посольство в ГДР.

     — Интересно было работать там?

     — Да. Вернее, сначала работа могла показаться скучноватой и суховатой. От традиционных представлений о дипломатии как череде торжественных приемов, переговоров о высоких материях и бесед с великими мира сего вскоре мало что осталось. Приходилось заниматься прозой — работой местных органов власти, МВД, судов, сельским хозяйством, культурой. Но все это было очень увлекательно и познавательно. Прежде всего можно было видеть подноготную работы партийной и государственной машины ГДР, проблемы внутреннего положения в республике, ее отношений с другими соцстранами. Во-вторых, Берлин был местом, которое лежало в буквальном смысле на стыке Варшавского Договора и НАТО. Работая в западноберлинской группе посольства, я имел возможность постоянно соприкасаться с вопросами политики ФРГ, вникать в отношения СССР и трех западных держав по германскому вопросу. Он был в то время основным для всей европейской политики СССР.

     Так что ГДР была хорошей школой. К высотам внешней политики мне довелось прикоснуться намного позднее. Сначала — на переговорах четырех держав по Берлину, затем — в качестве главы делегации СССР на венских переговорах по сокращению обычных вооруженных сил и вооружений в Европе. Потом были переговоры по ядерному оружию и по космическим вооружениям, работа послом в ФРГ, переговоры об окончательном урегулировании в отношении Германии 1990 г., начало югославского кризиса...

     — Что, по вашему мнению, подкосило, казалось бы, достаточно прочный режим в ГДР, который ни на какие горбачевские реформы не пошел?

     — ГДР не шла на горбачевские реформы потому, что за несколько лет до нашей перестройки опробовала большинство изобретений наших будущих прорабов ее и пришла к выводу об их неэффективности и опасности для дальнейшего существования республики. Подкосил же ГДР отказ СССР от дальнейшего осуществления социалистической модели. Коли строительство социализма переставало быть целью для старшего брата, то и дальнейшее существование социалистической ГДР в глазах большинства восточных немцев теряло смысл. Воссоединение же с ФРГ представлялось способом вмиг зажить припеваючи. Позже наступило протрезвление. Как, впрочем, и у нас.

     — Мы знаем, что в августе 1991 г. вы были первым заместителем министра иностранных дел СССР, а 19 августа в связи с болезнью министра А. Бессмертных исполняли обязанности главы МИД СССР. Что происходило в МИД в те дни и чем это для вас закончилось?

     — В августе А. Бессмертных уехал в отпуск в Белоруссию. У него было два первых заместителя — А. Ковалев и я. Ковалев подолгу болел. Так что на хозяйстве оставили меня. О подготовке ГКЧП я ничего не знал. В последний момент был проинформирован А.Бессмертных, которого срочно вызвали в Москву. Он предпочел, однако, на работу не выходить, ссылаясь на болезнь. МИД СССР в те дни работал в обычном режиме, несмотря на попытки Ельцина и его людей взять его под свой контроль. С возвращением из Фороса полностью деморализованного Горбачева накат на МИД еще более усилился. Ельцин руками Горбачева вел линию на разрушение союзных органов и ликвидацию СССР. В конце августа меня освободили от обязанностей первого заместителя министра. Пару месяцев я был без работы, а потом был назначен на незначительный пост в одном из управлений МИДа.

     — А почему и когда вы были окончательно уволены из МИДа РФ?

     — В мае 1992 г. я получил приглашение выступить на съезде правящей в Баварии партии ХСС. Я там сказал, что политический, экономический и социальный курс Ельцина — Гайдара будет иметь для страны тяжелые последствия. Заявить такое в 1992 г. было непросто. Не успел я вернуться в Москву, как мне было «высочайше» предложено уйти из МИДа.

     — Что делали после ухода из МИДа?

     — Работал вице-президентом Внешнеполитической ассоциации, читал лекции, пытался заняться консалтинговой деятельностью, потом работал советником у председателя Совета Федерации Е.С.Строева, писал книги. В 1993 г. вышли мои мемуары «Время и случай». Потом взялся за трилогию «Иуды» («Искариот», «Генерал Власов — путь предательства», «Отступник»), которую закончил в этом году. Главная тема трилогии — исследование феномена измены, психологии и становления предателей и отступников.

     — Каким образом вновь вернулись в МИД?

     — В МИД меня вернул в 1997 г. Е.М.Примаков, предложив поработать либо в центральном аппарате, либо послом. Речь шла, в частности, о Скандинавии. Поскольку я с институтских времен знал норвежский, я попросился в Осло, где и проработал шесть лет.

     — Вы ведь уже были кандидатом в депутаты Госдумы по списку союзного КПРФ патриотического блока «Народовластие»?

     — Да, в 1995 г. был в списках «Народовластия», но этот блок успеха на выборах не имел.

     — Идут разговоры о вашей принадлежности к стану олигархов. Так ли это?

     — Некоторые газеты сейчас гадают, чей я ставленник. Не ЮКОСА ли? Не Потанина ли? Да ничей я. С Потаниным незнаком и никакого отношения к его концерну не имею. И к ЮКОСу тоже.

     — Почему решили вновь пойти на выборы, теперь уже по списку КПРФ?

     — Я не планировал идти на выборы. Я прежде всего профессионал в своей области. Политических амбиций у меня никогда не было. Но, находясь в отпуске в Москве в августе этого года, получил предложение руководства КПРФ войти в центральный список. Это предложение отвечало моим взглядам и убеждениям. КПРФ во внешнеполитических делах последовательно стоит на государственных, патриотических позициях. Обладая определенными знаниями и опытом в этой области, думаю, что смог бы быть полезен в роли депутата и партии и Госдуме, и МИДу, где проработал более 40 лет.

     — Юлий Александрович! Какие основные внешнеполитические проблемы стоят сейчас перед страной?

     — Проблем много. Из того капкана, в который Россия угодила после 1991 г., она не скоро выберется. Слишком велики и невосполнимы потери. А волшебных решений нет и не бывает, хотя у многих руководителей появляется искушение создавать впечатление, будто именно им удается обыгрывать всех, что ни день совершать «исторические повороты» и, одним словом, держать Господа Бога за бороду.

     — Почему заморожено создание союза России и Белоруссии?

     — Ответ прост. Вхождение Белоруссии в состав России на предлагаемых российской стороной условиях, скорее всего, привело бы к обвальной приватизации, расхищению народного достояния республики нашими нуворишами по схеме Гайдара — Чубайса. Возможно, с последующей перепродажей белорусской собственности иностранцам. Уроки российской приватизации широко известны и являются предметом недоумения, а нередко и откровенных насмешек за рубежом.

     Белорусское руководство справедливо полагает, что народ его за такой результат не похвалит. Отсюда понятно желание Минска сохранить известную автономию в рамках союза с Россией и нежелание Москвы такую автономию ему давать. Итогом же является замедление интеграционного процесса, что, впрочем, вполне отвечает интересам наших западных партнеров, не оставляющих планов дальнейшего распространения сферы НАТО и ЕС на Восток, последовательного цементирования — покрепче и на века — результатов Беловежской Пущи. Ускорение процессов слияния Белоруссии с Россией, создание необратимых фактов на этом направлении диктуется интересами обоих государств. Нельзя упускать время.

     — Так что же делать дальше?

     — Потребуются годы и десятилетия осторожного и целенаправленного маневрирования, активного использования рычагов двухсторонней и многосторонней дипломатии при обязательной опоре на возрождающийся потенциал страны, чтобы что-то существенно поправить. Многие позиции на международной арене придется выстраивать заново. Сейчас мы прежде всего должны выигрывать время, создавая благоприятные условия для нашего возрождения, т.е. осуществления соответствующей экономической, социальной, оборонной, научно-технической и культурной политики внутри России. Без этого все ухищрения дипломатии мало что дадут. Необходимость перехода к активной и решительной политике возрождения России как великой державы, подведения черты под периодом великой смуты носит срочный характер. Иначе нас могут смять.

  В.ТЕТЕКИН