Все, что вы сейчас прочтете, — чистая правда. Вымысла, может, всего процента полтора, не более.

     Сколько этого ни ждал частный детектив Виктор Петрович Кусов, особенно в последнее время, после того как «органы» под благовидным предлогом отобрали у него десятизарядный ПМ, все равно появился убийца неожиданно и в неожиданном, неудобном месте — на даче, появился в тот момент, когда Виктор Петрович, закончив работу, усадил в свой «мицубиси-спейс-вагон» жену, дочь и двух нанятых плотников и уже хотел было запускать двигатель, но неосознанно тянул время: в кустах смородины, в саду у соседа, заливался соловей. До того мощной, до того страстной была его песнь, будто за минуту до смерти, что бывший подполковник милиции, бывший начальник шестого, «бандитского», отдела РУБОПа заслушался, как какой-нибудь студент-орнитолог, и хотел дождаться конца песни и потому находил себе всякие мелкие причины, чтоб потянуть время с запуском мотора, — тут он и появился, тот, в черной спецназовской маске, с прорезями для глаз, лихо вырулив из-за ближайшей лесопосадки и развернувшись в семи-восьми метрах перед носом кусовского «мицубиси». Распахнув дверь своей машины, парень дернул с сиденья автомат АКС-74У с укороченным стволом, прозванный в народе «сучкой», и прямо с пуза, как в голливудских фильмах, повел блестящим раструбом дула в сторону Кусова. Тот, не сводя взгляда с киллера, крикнул сидящим в машине: «Ложись!», и в тот же момент перехватил взгляд убийцы, который был излишне самонадеянно-циничным, чуть ли не заносчиво-мальчишеским. Это не был холодный, расчетливый взгляд профессионала, это скорее был взгляд самонадеянного дилетанта, нахватавшегося вершков, который и сам-то, похоже, не понимал, во что сдуру ввязался, кто он реально и с кем взялся тягаться, в какую смертельную игру вздумал играть, притом с самим Кусовым, грозой криминала, и когда взгляды их пересеклись, жертвы и убийцы, что-то дрогнуло во взгляде киллера, и вместе с этим дрогнули и его руки, и дрогнуло блестящее дуло-раструб автомата, и потому первая очередь пошла ниже, чем предполагалось. Тра-та-та-та-та — и пули легли по капоту и радиатору кусовского «мицубиси», который совсем по-человечьи охнул от этого и немного как бы осел; странно, помимо воли, отметил профессионально Виктор Петрович, детектив до мозга костей, как говорится, по жизни, приучивший себя замечать такие ничтожные детали и нюансы, на которые простые смертные не обращают внимания, странно, но соловей будто бы и не слышал этих близких трескучих выстрелов, он продолжал шпарить с прежней силой: тляу-тляу-тляу! тррр! тррр! тррр! Киллер же после такой вопиюще-непрофессиональной очереди словно бы протрезвел и даже как будто слегка засмущался, он вскинул автомат к плечу, и Кусов видел теперь его взгляд, черный, горящий, через прорезь прицела, и теперь пуля должна была лететь точно в его голову, прямехонько в глаз, в зрачок. И в то самое мгновение, когда спусковой крючок был уже тронут и почти нажат, Кусов в это мгновение резко убрал голову — одну голову — влево и в следующее мгновение почувствовал, как подзаголовник справа словно бы пропороли горячей спицей; взгляд убийцы по ту сторону прицела как будто бы сказал, несколько даже виновато: ничего, сейчас исправимся, — и стрелок сделал поправку на это уклонение, но в тот же миг Кусов ушел вправо и почувствовал, как теперь уже слева от головы подзаголовник проколола горячая игла, отметив про себя: седьмая пуля, еще двадцать три осталось в магазине и одновременно странным образом слыша раскаты, мощные хлыстовые стукотни и изощренные оттолчки соловья, который, как ни в чем не бывало, «кричал», как принято выражаться среди «птичников», в соседских кустах смородины: тю-лит, тю-лит, тю-лит! клю-клю-клю-клю! И Кусов даже вспомнил, как бы само собой вошло в голову, что эти рулады у соловьятников называются «дудками», и ему совершенно не верилось, что, может, это его последние мысли, последние секунды, мгновения жизни, не верилось, вообще не укладывалось в сознании, что его могут убить, прямо сейчас, сей миг, как не верилось в это во время первого покушения, когда в него бросили гранату из-за гаражей, и она, закатившись под лавку, разворотила, расщепила ее, а Виктора Петровича, который в момент взрыва закрылся пакетом с замороженным мясом, лишь посекла вскользь мелкими осколками. Он тогда кинулся преследовать киллера и стрелял в него из пистолета, который недавно у него отобрали. Не верил и во второй раз, когда вторая граната разорвалась над головой, застряв-запутавшись в ветвях тополя, и тогда он тоже преследовал бомбометателя и тоже стрелял, не верилось, когда под машиной обнаружил фугас в виде двух толовых шашек, прикрепленных к днищу, — не верил и сейчас, потому что невозможно было поверить в собственную смерть, когда весь мир, все живое пространство полнила мажорная, жизнеутверждающая, прямо-таки Божественная песня, а киллер между тем приспустил автомат и рубанул длинной очередью прямо в грудь Кусову — и первую пулю он прозевал, хотя и видел, как приближалась она, похожая на крылышкующего шмеля. Пуля летела ему прямо в грудь, и он попытался уйти, уклониться, но за первой пулей следовала вторая, а за второй — третья. Первая пришпилила к сиденью куртку, вторая обожгла бок, и Виктор Петрович почувствовал, как раздирала она его мышцы, он услышал звук, будто с треском рвали холст, третья попала в правую руку и после сухого щелчка, как по ошкуренной и высушенной на солнце палке, срикошетила в крышу, две последующие тоже закрутились пропеллерами перед самым носом, попав в руль и в зеркало заднего вида. Кусов был все еще жив, ибо явственно слышал, как рассыпался в кустах соловей: ирь-ирь-ирь-ирь! го-го-го-го-го! Это называется «гусачок», помимо воли, непонятно к чему, припомнил Виктор Петрович, еще вспомнил где-то прочитанное, что соловьиная песня есть воплощение Святого Духа, который, значит, все еще оберегал его — для чего? Киллер в растерянности открыл левый зажмуренный глаз, не веря в то, что после такой, в упор, совершенно убойной очереди можно все еще оставаться в живых, но факт был налицо, и потому в побелевших глазах его плескался откровенный страх; в следующие мгновения он выпустил еще одну длиннющую очередь — в этот раз разброс пуль был еще большим: одна попала в наружное зеркало, другая — в привод левого «дворника», две — в приборную панель, потому что ствол у стрелка в руках уже стал плясать, но все-таки одна из пуль, пятая, опять угодила Виктору Петровичу в правое запястье, точнее, он опять закрылся рукою, и снова пуля, щелкнув по лучевой кости, ушла в обшивку, а Кусов, отметив про себя восемнадцатый выстрел, значит, осталось двенадцать патронов, опять услышал соловья. Лип-лип-лип-лип! — заливался «славный птах», выдавая безукоризненную «липушку», а киллер стоял с широко раскрытыми, распахнутыми в ужасе глазами, в которых читалось ошеломленное: не может быть! не может такого быть! И опять он полоснул без прицеливания, и опять Виктору Петровичу пришлось изловчаться, изворачиваться, но все-таки одна из пуль опять попала в руку, точнее, он опять словил пулю кистью, закрыв жену, как зонтиком, раскрытой ладонью: не было другого выбора, потому что пуля шла прямехонько в голову жены, а после его ладони она срикошетила в потолок. «Да, все-таки автомат калибра 5,45 в этом плане — ненадежная машина, — успел подумать Кусов, — человек может забежать в кустарник, или за забор, и станет неуязвим для стрелка, пули начнут сбиваться с курса от малейших препятствий», — крутилось в голове у Кусова, пока киллер вытирал обескураженно пот с бровей и поднимал виновато глаза, которые сделались у него совершенно круглые, белые, безумные, видно, он испытывал настоящий ужас, как при встрече с привидением или призраком. В отчаянии он полоснул короткой очередью еще раз в сторону Кусова, бросил автомат с недорасстрелянным, кажется, магазином в машину, прыгнул на сиденье и дал газу. Все его последние пули пошли «за молоком», кроме самой последней, которая достала-таки Виктора Петровича. Рано, видать, стал торжествовать он спасение, от последней-то как раз и не уберегся, она вошла ему повыше правого соска, он видел, как вспухла куртка в месте попадания пули, и его при этом очень сильно, будто мешком, толкнуло в грудь и перехватило дыхание, но это было всего лишь мгновение-секунду, в следующий миг он услышал явственно и очень четко: чричи-чу, чричи-чу, чричи-чу! клы-клы-клы-клы! То «клыкал» соловей, пел, заливался, не переставая, не прекращая вить бесконечную веревку жизни...

     А происходило все это в течение шести или семи секунд. Может, восьми.

     На месте происшествия насчитают потом двадцать семь стреляных гильз.

     Сидевшие с Виктором Петровичем в машине не пострадают, не будут даже оцарапаны. Ни один.

     В Кусова попадут пять пуль из двадцати семи выпущенных. И ни одна из пуль не станет смертельной.

     Незадачливого же киллера через две недели ликвидируют свои же — прямо у него на квартире, включив магнитофон с записями «звуков леса».

     А в чем же тогда полтора процента вымысла? — спросит дотошный читатель.

     А в том, что происходило все это в октябре, когда соловьи вообще-то у нас не поют.

     Но ведь что-то же пело, пело-заливалось у соседа в кустах смородины! Не херувимы же...

     Иначе сколько б у Виктора Петровича было шансов на выживание?!

  Вячеслав ДЁГТЕВ.
Воронеж.