ВЕЛИКОМУ русскому поэту Ф.И. Тютчеву 5 декабря 2003 года исполнилось 200 лет со дня рождения (1803—1873). Столь памятная дата человека, который так много сделал для прославления родного Отечества, — желанный повод для рассказа современному читателю о его жизни и творчестве. К тому же путешествие по биографии знаменитости всегда дает много пищи для ума и воображения. Как, откуда и почему приходит к людям земная слава? Каким образом она пришла к Тютчеву, когда сам он к ней не стремился, а, точнее сказать, всю жизнь был попросту равнодушен и к славе, и к почестям, и к богатству, что и тогда чрезвычайно удивляло современников, а мне представляется удивительным и поныне. Когда ему уже было к семидесяти, друзья настояли на издании книги стихотворений, на что он дал согласие с полным безразличием, оставаясь безучастным к своему литературному наследию. Как он был не прав в этом! Насколько жизнь последующих поколений была бы беднее без стихотворений Тютчева! Мы знаем их с детства. Какой ребенок не перечитывал с тайным или явным восторгом «Люблю грозу в начале мая...», «Еще в полях белеет снег...», «Зима недаром злится...», «Чародейкою зимою...», «Есть в осени первоначальной...». Сколько в них ясности, веселья, прозрачной чистоты и свежести! Когда мы вступаем в пору зрелости, нас привлекают другие стихотворения поэта. Кто из русских людей не знает: «Умом Россию не понять...», «Ты долго ль будешь за туманом...», «Эти бедные селенья...», «Два голоса», не помнит строчки: «Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет...», или не слышал знаменитый романс на стихи Тютчева «Я встретил вас, и все былое...». Воистину прав был Л.Н. Толстой, заявлявший: «Без стихов Тютчева нельзя жить». В XIX веке творчество Тютчева получало самые высокие оценки от наиболее выдающихся людей той эпохи. За год до смерти А.С. Пушкин с изумлением и восторгом встретил стихотворения Тютчева, «исполненных глубины мысли, яркости красок, новости и силы языка». Ф.М. Достоевский называл Тютчева великим поэтом. Л.Н. Толстой полагал, что «Тютчев, как лирик, несравненно глубже Пушкина». Н.А. Некрасов писал, что стихи Тютчева принадлежат к «немногим блестящим явлениям в области русской поэзии». Интерес к поэзии Тютчева оставался чрезвычайно высоким и в XX столетии. Огромные тиражи изданий его стихотворений быстро исчезали с прилавков магазинов. Не ослабевает любовь к его творчеству и в наши дни. Свидетельством тому является прекрасное издание большим тиражом в Москве полного собрания сочинений в шести томах. Если расставлять места на поэтическом пьедестале России XIX века, то Тютчев, на мой взгляд, войдет в тройку лучших, рядом с Пушкиным и Лермонтовым. К тому же он не писал прозы, в его наследии всего один томик стихов, несколько статей, наброски трактата «Россия и Запад» да множество писем.

     Дело в том, что Тютчев вовсе не относился к своим стихам как к первостепенно важному делу своей жизни. Стихи не писались, они возникали как бы между прочим в результате жизненных раздумий и переживаний. Как созревшие плоды падают с дерева, так возникали из-под пера Тютчева стихи. Поэт по призванию, он никогда не писал специально, то есть не выбирал времени для творчества, не садился за стол, не ждал приливов вдохновения. Не случайно многие стихи написаны им в дороге. Поэзия для него — это продолжение жизни, нашедшее отражение в поэтическом слове. «Он не знал, что значит сочинять стихи; они создавались в ту минуту, когда созвучием нужно было высказать мысль или чувство, наскоро он набрасывал их на клочке бумаги и затем ронял, позабывая о них, на пол, а жена его подбирала...», — писал современник. Стихи возникали как рифмованное материальное созвучие его мыслей. Тютчев всегда считал невозможным воплотить в слове то, что происходило в его душе, и потому стихи сами по себе не могли удовлетворить его. Он весьма скептически относился к собственным творениям, так как всю жизнь был убежден в невозможности отобразить на бумаге тот сложный мир его внутренних переживаний, которые испытывал.

     В истории нередко случается так, что признание приходит к людям после их смерти. Именно так произошло с Тютчевым. Для современников он был прежде всего личностью и только потом поэтом. И всенародное признание, и осознание значимости его поэтического наследия пришло к нему после смерти. В памяти потомков он остался великим поэтом, но заслуги Тютчева очень весомы и в других областях жизни, а именно: в области внешней политики. Выдающийся дипломат, сподвижник знаменитого канцлера А.М. Горчакова, горячий патриот своей страны, он в 50—70-е годы XIX века сумел внести значительнейший вклад в выработку важных внешнеполитических акций Российского государства, о которых мы еще мало знаем. Поэзия не была единственным делом его жизни, она являлась одним из основных выражений его личности, но все-таки не главным.

     СПОСОБНОСТИ Тютчева проявились с детства. Он рано начал писать стихи, обладал способностью чрезвычайно быстрого чтения, отличной памятью и потому был очень начитанным мальчиком. Окончив курс Петербургского университета за два года, он вступил на дипломатическое поприще в 1822 году, когда был назначен сверхштатным чиновником при русской дипломатической миссии в Мюнхене. В Германии Тютчев прожил около двадцати лет, не считая редких кратковременных приездов в Россию. В первой половине XIX века Германия была центром культурной жизни Европы, а значит, и всего мира. В те годы творили Гете, Бетховен, Кант, Гегель, Шеллинг, Гейне и ряд других деятелей европейского масштаба. Оказавшись у родника европейской культуры, Тютчев в полной мере пытался освоить достижения германской мысли, прежде всего в философии и поэзии, внимательнейшим образом изучал европейскую дипломатию и историю. В первые годы пребывания за границей он много времени уделяет переводам Шиллера, Гете, Гейне, много путешествует, черпает впечатления из книг, газет, дипломатических приемов, из рассказов и споров с собеседниками. Стремление к всеобъемлющим знаниям привело к тому, что за несколько лет он знал Европу так, как если бы прожил здесь долгую жизнь. За короткое время из скромного юноши он превратился в человека, достигшего духовной и творческой зрелости. Один из немецких друзей Тютчева вспоминал о нем в 1830 году: «За исключением Шеллинга и премьер-министра Баварии в течение многих лет не находил себе равных собеседников, хотя едва вышел из юношеского возраста». Тютчев не только изучает жизнь, он творит сам. Около половины своих высших поэтических творений приходится на время пребывания в Германии. Много лет спустя русский современник удивлялся: «Одного, брошенного чуть не мальчиком в водоворот высшего иностранного общества, окруженного всеми соблазнами большого света, искушаемого собственными дарованиями... Как, казалось бы, этой 18-летней юности не поддаться обольщениям тщеславия, даже гордости? Как не растратить себя в этом вихре суеты? Не следовало ли ожидать, что и он, подобно многим нашим поэтам, поклонится кумиру, называемому светом, приобщится его злой пустоте и в погоне за успехами принесет немало нравственных жертв в ущерб правде и таланту? Но здесь-то и поражает нас своеобразность его духовной природы». На рубеже 20—30-х годов Тютчев вырабатывает собственный взгляд на исторические судьбы России, причем этот взгляд обогащен европейским историческим опытом.

     Молодой дипломат писал о себе: «Я русский... русский сердцем и душою, глубоко преданный своей земле». Тютчева, пожалуй, можно назвать первым русским проповедником общечеловеческих ценностей. Он отнюдь не замыкался на проблеме Запад — Россия. Проблема для него заключалась в борьбе добра и зла, а зло Запада он видел в превознесении, эгоизме человеческого я. Запад ушел от истинного христианства, приняв католицизм и протестантство. В своей жизни он уже не руководствуется этикой, для него главное — хотение собственного я, возведенное в культ, и потому во многом исчерпал свою роль в истории. Русская жизнь строится на православной этике, где главными ее составляющими являются справедливость и совесть. В способности русского народа к самопожертвованию, в стремлении к общему, всенародному, всечеловеческому Тютчев видел главное отличие от Запада, где господствует апофеоз человеческого я. Он не был и не мог быть ненавистником Запада. Более того, в идеале он жаждет духовного сближения Запада и России. Вражду он испытывал лишь к тем силам Запада, что определяли антироссийскую направленность. Россия всегда хотела лишь существовать и никогда не замышляла завоевательных походов на Запад. Одновременно враждебность Европы, полагал он, должна способствовать углублению понимания сути России, самосознанию русских людей. Тютчеву ни в малейшей степени не присуще и националистическое превозношение России, ибо в русском народе он видел те нравственные основы, которые в извечной борьбе добра и зла должны иметь не национальное, а общечеловеческое значение. Ясно осознавая язвы и пороки русской жизни, основываясь на понимании тысячелетнего пути ее, он стремился заглянуть в будущее. «...Он и Россия — одно целое, и он не помышляет ни о чем другом, кроме как о величии, процветании и совершенствовании, нравственном и материальном, своей страны», — писал современник Тютчева.

     Однако его дипломатическая деятельность не была в те годы успешной. Непосредственное руководство высоко ценило служебную деятельность Тютчева, но на протяжении четырнадцати лет он оставался все в той же должности, что и при въезде в Германию. В этом была своя закономерность, так как министерство иностранных дел России возглавлял Нессельроде, который в большей степени заботился об интересах Австрии, нежели России. К началу 30-х годов Нессельроде уже очень хорошо представлял политическую позицию молодого Тютчева, и потому все предложения последнего не находили поддержки у министра. Один из друзей Тютчева писал его жене: «Канцлер (Нессельроде) рассматривает, возможно, слишком пылкие речи, произносимые Тютчевым в салонах на злободневные политические темы как враждебные ему выступления. Считаю своим долгом вас об этом предупредить, чтобы вы убедили Тютчева утихомириться». В 1850 году поэт написал разошедшийся в рукописях памфлет на Нессельроде: «Нет, карлик мой! Трус беспримерный!..». Нессельроде был хорошо осведомлен о тютчевских выступлениях против него и пытался задабривать поэта. После трехлетних «поисков» должности в 1848 году он дал ему малозначительный пост цензора при МИДе, обязанностью которого был просмотр газетных материалов по внешней политике. В этой должности он пробыл 10 лет.

     Несмотря на то что Нессельроде ставил перед Тютчевым надежный заслон, тот в период 1844—1850 гг. принимает самостоятельное участие в политической жизни Европы. Он публикует за границей ряд политических статей о взаимоотношениях России и Запада. Статьи выходили без имени, с указанием, что их писал «русский человек» или «русский дипломат». То, что автором был Тютчев, Европа узнала лишь в начале Крымской войны. Публикации вызвали настоящий переполох. Еще бы! Впервые Европа лицом к лицу столкнулась с незнакомым ей русским общественным мнением. Никогда еще Европе не приходилось слышать от русского автора таких мужественных, обличительных и аргументированных слов. В полемику с Тютчевым ринулись виднейшие политические и религиозные деятели Запада. Выходили книги, множество откликов было опубликовано в английской, бельгийской, французской, немецкой, итальянской печати. Резонанс Запада на тютчевские выступления был столь обширным, что публикации продолжались вплоть до конца XIX века. Это объяснимо. Западу приходилось объясняться и отбиваться от напора неизвестного русского. Это был неслыханный акт прямого и нелицеприятного для Запада разговора. Да, любезный читатель, в истории России, начиная с А.Курбского, мы найдем немало деятелей, которые из-за рубежа учили или поучали, как нам следует жить. Но лишь один Тютчев, находясь в России, сумел сказать Западу, что есть Россия и русский народ на самом деле. Не преклоняясь, не унижаясь, не лакействуя, а твердо, мужественно, последовательно указывал Западу на беспочвенную агрессивность, на пороки и заблуждения, на отказ от христианских начал в жизни. Доводы Тютчева были убедительными еще и потому, что он, как никто другой в России, всесторонне и глубоко знал историю и современную жизнь обеих сторон.

     Но Запад не был бы Западом, если бы он отрекся от своего отношения к России. «Мы обязаны вас ненавидеть, ваше основное начало, самое начало вашей цивилизации, внушает нам, немцам, западникам, отвращение; у вас не было ни феодализма, ни папской иерархии, вы не испытывали ни борьбы религиозной, ни войн империи, ни даже инквизиции; вы не принимали участия в крестовых походах, вы не знали рыцарства; вы четыре столетия тому назад достигли того единства, к которому мы еще теперь стремимся; ваше основное начало не уделяет достаточного простора личной свободе, оно не допускает возможности разъединения и раздробления».

     В 1844 году Тютчев с семьей окончательно возвратился на Родину. Ему было уже за сорок. Поселившись в Петербурге, он вошел в высшие круги общества. Петербургские салоны охотно принимали соотечественника, основательно забытого за годы отсутствия в России, ожидая от него европейских изысков. Каково же было удивление петербургской знати, увидевшей в Тютчеве вовсе не убежденного западника, а, напротив, уверенного во всемирном призвании русского человека, который сумел сохранить и развить в себе чистейшие народные начала и стремления. Перед обществом предстал человек, разговорами с которым на протяжении двадцати с лишним лет восхищались самые выдающиеся философы и политики Запада. Благодаря своим энциклопедическим познаниям в политике и истории, оставаясь поэтом во всех жизненных проявлениях, он владел замечательным искусством разговора и диалога, сам не придавая серьезного значения своей уникальной способности. В искусстве общения с собеседником ему не было равных в обществе. Писатель граф В.Соллогуб так отзывался о Тютчеве: «Он был едва ли не самым светским человеком в России, но светским в полном значении этого слова. Ему были нужны, как воздух, каждый вечер, яркий свет люстр и ламп, веселое шуршанье дорогих женских платьев, говор и смех хорошеньких женщин. Между тем его наружность очень не соответствовала его вкусам, он был дурен собою, небрежно одет, неуклюж и рассеян; но все, все это исчезало, когда он начинал говорить, рассказывать; все мгновенно умолкали, и во всей комнате только и слышался голос Тютчева». В короткое время Тютчев превратился в знаменитость, которую жаждали заполучить в каждом петербургском салоне. Речь его текла изящно и величаво, но только лишь до той минуты, покуда не задевали за живое русское чувство. Тогда уж о сдержанности не было и речи — здесь был и крик, и пыл, и жар. А по характеру был он человеком очень смиренным и добродушным, обладал исключительным остроумием и не любил никого осуждать. Но он не был добреньким. Да, у него не было врагов в обыденной жизни, но он мог порвать с человеком с чуждыми для него взглядами на жизнь. Он поддерживал внешне дружеские отношения с очень многими людьми из царского окружения, однако в 40—50-е годы единственными друзьями для него оставались друзья Пушкина: Вяземский, Жуковский, Чаадаев. Враги, во главе с Нессельроде, у него также были общими с Пушкиным, и только потому, что это были враги России. А за Россию он стоял так, как никто другой. Получив основное воспитание на Западе, он лучше излагал свою мысль на французском языке и одновременно являлся ярким истолкователем русской души и русского характера.

     Это остается настоящей загадкой, как, проведя лучшие молодые годы за рубежом, в отличие от многих, он не стал западником, не проникся высокомерием и пренебрежением ко всему русскому, не стал насаждать и восхвалять западный образ жизни, а укрепился и возмужал в своей опоре на родную русскую землю. И в этом тоже величие Тютчева как гражданина. Одновременно Запад стал для него открытой книгой. Всю оставшуюся жизнь он был вынужден терзаться тем непониманием и заблуждениями русской внешней политики по отношению к Западу. Вновь и вновь он указывает, что заискивание перед Европой вызывает там лишь насмешки и презрение.

     Вероятно, главным событием в жизни Тютчева оказалась Крымская война (1853—1856), в которой Россия потерпела тяжелое поражение, лишившись контроля над Черным морем. В этой войне против России выступила вооруженная коалиция в составе Англии, Франции, Турции и Италии при поддержке Австрии и Пруссии. Вопреки расхожему утверждению о том, что после каждого вторжения Россия становилась еще более могущественной, последствия Крымской войны были иными, и влияние России на мировую политику стало менее значительным, чем до войны. Эскадры союзников двинулись на нас со всех сторон: с севера, с юга, с запада, с востока и атаковали Одессу, Севастополь, Керчь, Соловки, Петропавловск-на-Камчатке, Кронштадт. Со стороны Финского залива существовала реальная опасность захвата англичанами Петербурга, однако основные военные события развернулись в Крыму. «Давно уже можно было предугадывать, что эта бешеная ненависть, которая тридцать лет, с каждым годом все сильнее и сильнее, разжигалась на Западе против России, сорвется же когда-нибудь с цепи. Этот миг и настал...» России «просто-напросто предложили самоубийство, отречение от самой основы своего бытия, торжественное признание, что она не что иное в мире, как дикое и безобразное явление, как зло, требующее исправления», — писал Тютчев.

     Да, любезный читатель, и отдельная человеческая жизнь, и история в целом не приемлют сослагательного наклонения. Но как много общего между обстановкой в России того периода, когда жил и работал Тютчев, и нынешней, ведь и тогда, и сейчас фактически власть в России не принадлежала и не принадлежит русским.

     КАК НИ СТАРАЛАСЬ Россия умилостивить Запад, ее обвинили в стремлении к завоеванию Европы. Уже тогда Россию объявили «колоссом на глиняных ногах», а объединенный Запад был солидарен в желании загнать русских в глубь лесов и болот и возвратить ее границы к стародавним временам. Над Россией нависла еще большая опасность, чем в 1812 году. Тютчев очень тяжело переживал ход войны, она во многом изменила его взгляд на роль петербургской элиты в жизни российского общества. Точно так же, как в наше время, несмотря ни на какие преступления США против человечества, руководство страны послушно выполняет указания Америки, так же было и в период Крымской войны, с той лишь разницей, что кумиром петербургской верхушки был европейский Запад. После того как Нахимов разгромил турецкий флот, Тютчев пишет: «Пусть наши враги успокоятся. Наши последние успехи могли быть очень обидными для них, но они останутся бесплодными для нас. Здесь так много людей, которые готовы дать им полное удовлетворение в этом отношении и могут ей (России. — Ф.З.) сделать гораздо больше вреда благодаря своему положению...»

     Главных своих врагов он видит не столько на Западе, сколько в самой России. Наконец позорные итоги войны заставили царя пойти на решительные перемены во внешней политике государства. Вместо Нессельроде министром иностранных дел был назначен Горчаков, благодаря чему внешняя политика России во многом изменилась в лучшую сторону, стала исходить из русских интересов, а Тютчев получил возможность активного участия в ней, так как стал ближайшим неофициальным советником Горчакова. Они не были единомышленниками, но то уважение, что оба испытывали друг к другу, с годами росло, укреплялось, и их встречи вплоть до смерти Тютчева носили постоянный характер. Те знания и опыт, которые не могли быть востребованы при Нессельроде, смогли найти применение при новом руководителе МИД. Уже в апреле 1857 года Тютчев становится действительным статским советником, что соответствовало генеральскому званию. В 1858 году его назначают руководителем Комитета иностранной литературы, и эта должность сохранится за ним до смерти. Главные усилия Российского государства в то время были направлены на отмену унизительных итогов Крымской войны, причем сделать это было нужно не военным, а дипломатическим путем. С середины 50-х годов политические интересы страны для Тютчева стали определяющими в жизни. Он является инициатором многих внешнеполитических акций России, разворачивает кипучую деятельность, вовлекая в нее самых разных людей, начиная от сотрудников газет до министров.

     Общение с Горчаковым носило частный характер, так как Тютчев не занимал ответственных политических постов, а своим обязанностям в Комитете иностранной литературы он уделял мало внимания. С годами мнение Тютчева становилось все более важным и необходимым для Горчакова. В то же время Тютчев много раз терпел поражения, ибо зачастую антирусское влияние в правительственных кругах оказывалось сильнее. Тем не менее он с разных сторон воздействует на общественное мнение, пытается заострить внимание Горчакова на тех задачах, которые считает важными, убедить государственных деятелей и самого царя в правоте своей позиции. Как и прежде, Тютчев не жаждет популярности и славы, много усилий тратится на то, чтобы скрыть свою роль во внешнеполитической деятельности. Поэзия во многом становится для него подсобным инструментом в достижении политических результатов. В 1865—1873 годах он написал около сорока «политических» стихотворений. Это не обычные стихотворения, а скорее рифмованные письма, обращения, листовки. Художественная ценность их невелика. Для Тютчева они имели особое назначение: создать общественное мнение, выразить отношение к политическим деятелям для того, чтобы в конечном счете воздействовать на политическую ситуацию. «Политические» стихотворения становятся оружием Тютчева в его борьбе. Выстрелы этого оружия должны быть точными и своевременными, и потому, наперекор обычному для себя равнодушию к публикациям, здесь он стремится всеми возможными способами к скорейшему знакомству с ними петербургского общества. Но в эти же годы он сочиняет и стихотворения-шедевры, имеющие мировое значение: «Напрасный труд — нет, их не вразумишь...», «Два единства» и другие. Благодаря своему авторитету к середине 60-х годов он сумел существенным образом влиять на решения по внешнеполитическим вопросам. В 1865 году царь производит его в исключительно высокий ранг того времени — тайного советника. Опорой Тютчева в воззрениях на жизнь всегда являлась история. События современности были для него звеньями тысячелетней российской истории. Он обладал исключительно глубокими знаниями мировой истории и истории своей страны, постоянно пополнял их чтением, анализом политических событий в мире, спорами с видными отечественными историками.

     ТЮТЧЕВА поражала русофобия многих русских людей из правительственных кругов. По выражению тогдашнего министра внутренних дел Тимашева и шефа жандармов Шувалова, «так называемая русская народность есть не что иное, как вранье журналистов», и что Россия, по их мнению, может держаться как целое «только грубой силой, физическим подавлением... И подобные негодяи, — заключает Тютчев, — управляют Россией». В письме дочери в 1867 году он отмечает: «Можно было бы дать анализ современного влияния, приобретающего все более патологический характер. Это русофобия некоторых русских людей... Раньше (имеется в виду время Николая I. — Ф.З.) они говорили нам, и они действительно так считали, что в России им ненавистно бесправие, отсутствие свободы печати и т.д. и т.п., что именно бесспорным наличием в ней всего этого им и нравится Европа... А теперь что мы видим? По мере того как Россия, добиваясь большей свободы, все более самоутверждается, нелюбовь к ней этих господ только усиливается. Они никогда так сильно не ненавидели прежние установления, как ненавидят современные направления общественной мысли в России (имеются в виду мысли патриотического характера. — Ф.З.). Что же касается Европы, то, как мы видим, никакие нарушения в области правосудия, нравственности и даже цивилизации нисколько не уменьшили их расположения к ней... Словом, в явлении, о котором я говорю, о принципах как таковых не может быть и речи, действуют только инстинкты...»

     В 1870 году многолетние усилия Тютчева привели к желанному результату: Россия распространила циркуляр о расторжении Парижского трактата, устранявший последствия Крымской войны. И здесь поэта прямо-таки поразила реакция петербургской знати на это событие. «Жалкое и даже омерзительное поведение петербургских салонов. Они превзошли мои ожидания, а это много значит. Я встречал бывших министров и теперешних государственных деятелей, которые на основании разглагольствований иностранной прессы краснели самым искренним образом за ужасный скандал, в коем мы провинились, одной своей собственной волей отбросив статью трактата, и они же заявляли, что впредь не решатся смотреть иностранцам в лицо... Буквально так...».

     И сегодня, в XXI веке, мы солидарны с Тютчевым, и нам противно «омерзительное поведение петербургских салонов» того времени, но разве нынешние внешнеполитические акции России не пример угодничества Западу?

     Не перестаю поражаться, откуда у Тютчева — этого утонченного аристократа и дипломата — такая вера в русского человека? И ведь не слепая вера, а деятельная, убежденная, с годами все возраставшая. Даже в 1855 году после падения Севастополя он говорит: «...Возвращение на верный путь будет сопряжено с долгими и весьма жестокими испытаниями. Что же касается конечного исхода борьбы в пользу России, то мне кажется, он сомнителен менее, чем когда-либо». И это, несмотря на то, что в эти же годы он сам констатирует: «Жизнь народная, жизнь историческая еще не проснулась в массах населения. Она ожидает своего часа. и, когда этот час пробьет, она откликнется на призыв и проявит себя вопреки всему и всем».

     Ведь это все задолго до Октябрьской революции, когда час действительно пробил и после которой народ совершил небывалый взлет во многих областях человеческого духа. Еще не было итогов Великой Отечественной войны, явивших миру образец силы и сплочения новой общности людей. Еще не поднимался в космос Гагарин, еще не стояли на страже народа Советская Армия и ее могучий Военно-Морской Флот.

     Почему же в настоящее время многие русские люди отчаялись и перестали верить в свой народ? Разве мог он так быстро измениться? Нельзя поддаваться малодушию! Ведь именно сейчас, в эти дни, по итогам выборов в Государственную думу Россия может пойти по тому пути, который завещал нам Тютчев. Это путь борьбы за справедливость, бескорыстие, создание коллективистских, братских начал в жизни, за всестороннее развитие способностей человека, за труд на благо общества. Это путь борьбы против эгоизма, стяжательства, унижения и насилия над человеком.

     Да, 200-летие со дня рождения Тютчева еще и повод для рассказа читателю о прекрасной жизни, которую может прожить человек, если его цели возвышенны и благородны. Мой рассказ — скромный венок памяти Тютчева, напоминание о том, как перекликаются события прошлого с настоящими, как близки беды и невзгоды России того времени с теми, что мы переживаем сегодня. Жизнь продолжается, и продолжается борьба за Россию.

     ОТКРОЮ ТЕБЕ, любезный читатель, маленькую тайну. Замысел этой статьи возник из разговора с сыном, который в колледже «проходил» Тютчева. Мы сильно виноваты перед своими детьми. Наши отцы оставили нам процветающую державу. Мы не сумели защитить Советскую власть. За это наши дети расплачиваются жизнью в обществе, где господствуют насилие, преступность, наркомания и прочие «блага» рыночной жизни. Россию отбросили на много лет назад, и попрание русских людей продолжается. Захотят ли наши дети остаться русскими не по названию, а по духу? Сумеют ли они построить новую советскую жизнь? На пути созидательного и благородного труда моего сына и его сверстников ждут тяжкие испытания. Пусть жизненный путь великого соотечественника будет для них примером мужества, стойкости и деятельной веры в будущее России. Одному из друзей Тютчев писал, что «значение ваше не в рати, а в знамени. Знамя это создает себе рать, лишь бы оно не сходило с поля битвы». Эти слова как нельзя лучше относятся к самому Тютчеву. И если мы сегодня говорим, что на нашем Красном знамени имена Ленина, Сталина, Жукова, Шолохова и других выдающихся коммунистов XX века, то по тому вкладу, что внес Ф.И. Тютчев во благо России в XIX веке, с полным правом можем вписать на знамени и его имя.

  Ф.Ф. ЗЕРНОВ,
кандидат философских наук.
Московская область.