ФЕВРАЛЬСКИМ вьюжным вечером вплетаюсь в клубок тверских-ямских улиц, для ориентира, верно, связанных между собой под тем же именем переулком. За громадами «сталинок» глухо рокочет и несется в сиянии столичных огней главная Тверская, не стертая в памяти улица Горького. А здесь затаенно тихо: скользнет на зеленый глаз светофора вынырнувшая из пробок большой дороги редкая машина, да завидится неторопливый прохожий, и снова — только хруст снега под ногами.
Удивительно порой пересекаются тропы человеческих жизней: сколько в молодые годы учебы по этим улочкам хожено-перехожено с Миусской площади к цветочным рядам Белорусского вокзала. И невдомек было остановиться перед неказистым старым домом. Может быть, услышались бы рождающиеся в его стенах песни:
Взмывая выше ели,
Не ведая преград,
Крылатые качели
Летят, летят, летят!
Да ведь тогда и мои качели летели, и жизнь открывалась, как в песне: только небо, только ветер, только радость впереди! В ком из нас не живет знакомая эта мелодия, несущая ощущение полета?! Мне хочется вызвонить ее через кнопку звонка. Вдруг получится? Но только успеваю нажать, — дверь распахивается, и седовласый хозяин широким жестом приглашает входить. Будто застигнутая за детской непозволительной шалостью, едва успеваю принять серьезное выражение лица, приличествующее возрасту и нашей беседе в канун юбилея композитора. Но профессиональное внимание включается автоматически и, быстро схватывая, начинает отмечать детали: жесткая, почти выпуклая линия переносицы не соответствует мягким чертам лица, глаза синие, добрые. Такие обычно лучатся, и у него лучатся. Недавно была на концерте с участием Евгения Павловича — волшебная магическая сила сквозила в каждом его движении, взмах руки — и летит в поднебесье чистый детский голос и возвращается на землю, омывая наши души, и снова рвется ввысь:
Мне б любви немного —
Мне еще расти!
На сцене Крылатов казался величественным, недосягаемым. А сейчас сидит напротив меня скромнейший и милейший человек в домашнем спортивном костюме, стесняется сказать о себе лишнее слово, будто и нет никакого его труда над каждой новой песней, будто сами собой, как озарение, приходят к нему прекрасные мелодии.
— Пожалуй, мне не выразить сейчас словами состояние души: многое всколыхнулось давно пережитое, многое вспоминается благодарно. Мой язык — музыка, песни — это вся моя жизнь, — говорит Евгений Павлович. Они — дети мои. Рождаются, растут, уходят в самостоятельную жизнь, и я счастлив, что они живут, их поют и сейчас, в переметное хмурое время.
— Может, потому, что они детские, в них много света и солнца и пронзительной чистоты? А все мы родом из детства.
— Детскими я бы их не назвал. Есть, которые отношу к категории малышковых, таких песенок немного. В общей сложности около полутора сотен кинофильмов, мультиков, телефильмов. Когда в кино и на телевидении царствовали не западная порнопродукция, не фильмы ужасов и кровавых боевиков, как сейчас, а добрые сказки, забавные приключения. Их любили взрослые и дети. В подрастающем поколении воспитывали не жестокость и ненависть, не равнодушие, а честь, благородство, отвагу, любовь, доброту. Вспомните хотя бы названия: «Умка», «Чехарда», «Достояние Республики», «Конец императора тайги», «Золотой цыпленок», «Чародеи», «Ох уж эта Настя», «Зима в Простоквашино», «Приключения Электроника»... Пожалуй, всех не перечислишь. Моя основная работа — в кинематографе. Это строгие рамки сценария, заданный мир героев, определенной песенной темы, и в этом живешь, творишь. Работы было много. Потом, в 90-х, — резкий спад. Знаете, что случилось с кино. Сейчас, надеюсь, наш кинематограф возрождается. Снова много работы, и я радуюсь. Написал песни к фильму «Под Полярной звездой», к 200-летию великого сказочника Андерсена режиссер Леонид Нечаев снимает «Дюймовочку»...
— Но если по большому счету, то сложилось неплохо с самого начала жизненного пути и достигнуто немало: народный артист России, лауреат Государственной премии СССР, лауреат премии Ленинского комсомола, лауреат премии города Москвы. Не сами по себе почетные звания и награды, а действительно народное признание, популярность.
— Это больше всего обязывает. Меня учили, в меня вкладывали, наконец, надеялись. Я должен отработать, возвратить сторицей. Стараюсь профессионально и граждански честно исполнить свой долг.
Мне очень дороги мои романтические произведения, цикл патриотических песен. Немало известных песен о России, о родном крае написано на слова Евгения Евтушенко, Леонида Дербенева, Ильи Резника, других современных поэтов. Почти тридцать лет назад была написана «Ольховая сережка», а все поется, и скоро снова весна, и зацветут ольховые сережки.
— Обычно в искусство приходят по династическому родству, что называется, с младых ногтей взращенные в кругу своем...
— Да нет, не всегда, — не соглашается Евгений Павлович. — Я — рабоче-крестьянского происхождения, сочинителей музыки в роду не было. Песни, наверное, певали, — кто же в России не пел? У нашего народа душа песенная, творческая, ей выход нужен. Мама родилась в крестьянской семье, под Ижевском. Гражданская война, время голодное, ртов в семье много. Она шестнадцати лет ушла на заработки, устроилась далеко от дома, в Лысьве, города еще не было — завод и поселок при заводе. Там встретилась с отцом. Потом родители перебрались в Пермь, в Мотовилиху, — самый что ни на есть рабочий район. Поэтому, когда я говорю, что я в музыке всего лишь мастеровой, я ничуть не бравирую: мне хочется быть уровня мастерового — их, трудяг, выделяла и уважала сама рабочая среда за усердие, за талант.
Ну а у меня все просто: Пермское музыкальное училище, Московская консерватория... Моему поколению выпала счастливая судьба выбрать по душе и призванию дело своей жизни.. Не в том смысле, как сейчас говорят: «Иметь свое дело». Это — сугубо материальное, меркантильное. Нас подвигала духовность, она определяла лицо поколения. Кстати сказать, и сегодняшнего тоже. Возьмите великолепный Детский хор под управлением Виктора Попова, Детский хор под управлением Михаила Славкина, детский ансамбль «Талисман», множество других талантливейших провозвестников и хранителей отечественной культуры. Они есть повсюду в России, наши великие энтузиасты, подвижники. По всей стране их встречаю — в Архангельской области, Ярославской, Тверской, Пензенской, в якутских землях, на Урале, на Волге, где довелось побывать в прошлом году.
И как немного им надо — внимания, заботы, материальной поддержки, а какова бы была несравнимая по затратам отдача по формированию красивого, стойкого поколения, несмотря ни на какие выверты и крутые изломы! Молодежь — продукт нынешнего жестокого, я бы сказал, времени, очень нужна молодым наша поддержка.
Вы знаете, я — не боец, — неожиданно признается мой собеседник и смотрит виновато. — Такой уж характер, мягкий, уступчивый, твердости не хватает, напора... Но так всегда получалось, что, когда возникали какие-то непреодолимые, казалось, преграды, рядом со мной оказывались сильные, благородные люди, и они выводили меня. Для человека нет ничего дороже, нужнее и крепче чувства локтя. Конечно, все могло сложиться иначе: окончил музучилище, профессия неплохая, получил направление на работу — без места молодых специалистов не оставляли никого — и трудись, показывай себя. Но о нас думали больше, чем просто обеспечить куском хлеба. Во время зимних каникул нас, двух студентов выпускного курса, меня и Александра Немтина, из Перми отправили в Москву в консерваторию на студенческий смотр молодых сочинителей музыки. Мы вернулись победителями. Вскоре пришли рекомендательные письма для поступления в Московскую консерваторию имени Чайковского за подписью самого Шапорина, председателя жюри фестиваля! Представляете, как мы летали от счастья?!
И... первый же вступительный экзамен по теоретическим дисциплинам завалили: требования-то высокие, консерваторские. Нам ничего не оставалось, как забирать документы, а их не выдают: только через ректора. А ректор — прославленный, знаменитейший Александр Васильевич Свешников! Ректор крут: «Документы не забирать, готовиться к пересдаче!» Нас приняли, а учиться без стипендии как? Снова: «Готовьтесь и пересдавайте!» Так нас вели. Было невероятно трудно после окончания консерватории. Не москвич, а значит, ни прописки, ни работы. Пресловутый «лимит» выдавался на рабочие руки — на заводы, на стройки. Творческая интеллигенция пробивалась в столицу явочным путем. Безденежье, бездомность — все было, но не это определяло жизнь и настроение. Квартиру, в которой находимся с вами сейчас, получил с семьей в начале семидесятых, из этого теплого гнезда, любовно свитого супругой, хозяйкой, душой семьи Севиль Сабитовной, мой песенный полет начался.
Среди главных учителей своих, которым всю жизнь благодарен, первой я всегда ставлю маму — по профессии она так и осталась рабочей, по душевному складу, природной мудрости, жизненной линии поведения, пониманию людей — интеллигент чистейшей пробы. К сожалению, она умерла рано, я только-только начал набирать силу как композитор.
— «Крылатые качели» еще не взлетели...
— Это друг, поэт Юрий Энтин, с которым мы давно и много работаем, придумал насчет «крылатых». Сначала песня называлась коротко: «Качели» и написана к телефильму «Приключения Электроника» — одна из тех, что я называю «Песни о детстве», и, если они трогают воспоминаниями и согревают душу, они — счастливые. И я вместе с ними счастливый.
С высоты прожитых семидесяти лет благодарю судьбу, что много хороших настоящих людей встретил, и много друзей в нашем доме — поэты, музыканты, режиссеры, операторы. Мы знаем настоящую цену дружбе, и дружно жили в своей стране, не делились по национальному признаку.
Иногда думается, будто кто-то свыше меня ведет, что, верно, молится за меня перед Господом Богом моя дочь Мария, чистая, светлая душа. Она окончила консерваторию, глубоко верующий человек. Смотрю на нее, а вижу маму — так похожа на бабушку. Неожиданно открывшийся у Марии литературный дар явился для меня откровением и радостью. Я целовал рукопись и плакал, словно моя же душа заговорила со мной...
Слушаю негромкую, почти исповедальную речь и не смею признаться Евгению Павловичу, что пришла к нему с маленькой книжечкой его дочери «Ключи от царства»: не покажется ли ему, человеку открытому и бесхитростному, неожиданный сюжет в нашей беседе нарочитым.
О книге узнала сегодня, поведав друзьям, что собираюсь на встречу с композитором. Они и подарили. Прочитать всю не успела, а то, что прочитала, не об отце ли и его творениях? И кто, кроме родного сердца, кроме, как плоть от плоти твоего дитя, мог такой непостижимой, глубинной любовью понять, прочувствовать и осознать отцовскую ипостась?
— «Душа моя, порождаешь ли ты миры?» — спрашивает в притчах Мария — нас спрашивает. А что надо знать и уметь, чтобы миры порождать, знаем ли мы, из каких ниток ткется их особая самотканая ткань?
«Не простыми нитками, а молитвенными, не руками, а душой и сердцем. Одна нитка благодарности — из души, другая нитка покаяния — из сердца. Да и то не сразу: много терпения надобно», — читаем в «Ключах от царства». Вот ведь как. Отец продолжает рассказывать: книгу мы издали небольшим тиражом, всего тысячу экземпляров, нет, не продавали, подарили в храмы, в благотворительные организации людям в помощь. Пять лет назад это было, а сейчас дочь подготовила новую книгу, но мы с женой еще не видели.
— Евгений Павлович, а разве некоторые ваши песни не детские молитвы?
Одну из последних — «Господи, помилуй!» на слова Ан. Сухановой я слушала на концерте в храме Христа Спасителя. Звук и голос сливались в неодолимой красоты и силы сплав, к золотым крестам возносились:
Господи, помилуй!
Зло других прости!
Мне б любви немного —
Мне еще расти!
Детскими устами молится Россия. От материнской груди, из дымящегося зева подземки, из-под обломков аквапарка, с заснеженных стылых полей, из заколоченных изб, потухших заводов пробирает вселенский плач:
Мне б любви немного —
Мне еще расти!
Господи, помилуй!
Вот-вот истает в вышине последний тихий звук, но вступают другие детские голоса, подхватывают его и несут все выше, выше и выше:
Прекрасное Далеко,
Не будь ко мне жестоко,
Жестоко не будь.
От чистого истока
В Прекрасное Далеко,
В Прекрасное Далеко
Я начинаю путь!
Слышите голос крылатовской мелодии — голос вашего сердца? От чистого истока в Прекрасное Далеко. Евгений Павлович считает, что эти песни приходят к нему, их создателю, и к нам сами по себе и связаны крепко внутренней потребностью в вере в нашу Россию.
Наверное, он прав.
Луиза ГЛАДЫШЕВА.
Москва.