"СОВЕТСКАЯ РОССИЯ" N 47-48 (12528), суббота, 10 апреля 2004 г.

 

Космонавт Геннадий СТРЕКАЛОВ:

 

КТО ВЛАДЕЕТ КОСМОСОМ — ТОТ ВЛАДЕЕТ МИРОМ

     Два Геннадия Стрекаловых передо мной за столом в скромной гостевой комнате культурно-информационного центра городка космонавтов.

     Один, молодой, смотрит с красивой итальянской открытки. Прозрачное забрало его космического скафандра откинуто. Прекрасное мужественное лицо, строго очерченные черты, серьезный, целеустремленный взгляд умных глаз. Такими ваяли мифических героев лучшие художники мира. Он — герой нашего времени, лицо поколения советской эпохи. Опознавательные знаки минувшего века светятся на шитых золотом и шелком шевронах: Герб Советского Союза, Красное знамя с пятиконечной звездой, серпом и молотом, эмблема «Салюта».

 

Космонавт Геннадий СТРЕКАЛОВ

     Другой Стрекалов сидит напротив. Между ними — почти четверть века. Черты лица округлились и помягчели, уголки губ изломаны горестью. По-прежнему подтянут, быстр в движениях, немногословен:

 

Геннадий СТРЕКАЛОВ

     — «Кто владеет космосом, тот владеет миром». Перефразировано, но, по-моему, точнее не скажешь. Многое у нас отнято в последние годы, но достижений наших в космосе никому не отнять, как бы ни возносили себя разные «сверхдержавы»: первыми они не будут никогда. Первооткрыватели, первопроходцы — мы! Это был великий взлет страны, олицетворение ее созидательного могущества, силы, достижений науки и техники, подвиг всего нашего народа.

     День 12 апреля вписан в историю человечества на все его грядущие века. Помните, как ликовала планета, когда услышала незабываемое, гагаринское, русское: «Поехали!»? Первый космонавт Юрий Алексеевич Гагарин стал символом эпохи, его полюбил весь мир не только за совершенный им полет, не только за обаятельную улыбку. Искренне ликуя в тот незабываемый солнечный день, мир отчетливо понимал, что вступил в совершенно новую эру, ознаменованную открытием космоса.

     — Как становятся летчиками-космонавтами, много сказано и написано. А как попадают в бортинженеры?

     — Так я ж в «Энергии» работал, в той самой — Сергея Павловича Королева. Пришел в НПО, мне еще 17 лет не исполнилось, сразу после десятого класса, в 1957 году. Учился я хорошо, даже очень, проблем поступить в институт не было. Но надо было помогать матери. Она одна растила нас с братом, отец погиб на войне, в 1945-ом... Он и два его брата полегли. Корешками-то мы остались маленькими, слабенькими. А вот выросли, с девяти лет начали работать в колхозе на посильной работе: лошадей пасли, навоз в поле возили, картошку копали. Кому работать было? Мужиков мало вернулось, и те битые, инвалиды. Досталось деревне и до и после. Но не было такого, что сейчас творится. Народ был одержим, духом единым связан. Сейчас это называют национальной идеей, все ее ищут. А тогда вопрос стоял: быть России, Советскому Союзу иль не быть? И все понимали Сталина. Сначала — вырваться из лаптей, из тьмы, от сохи — к грамотности, к электричеству, тракторам, заводам, самолетам. Потом, когда фашисты нагрянули, — одолеть врага во что бы то ни стало, освободить страну от нашествия. После Победы — восстановить разрушенное хозяйство, идти вперед. Все вынесли, одолели наши отцы и матери. Через них открылась нам дорога в космос.

     — И вам космическая судьба предопределена была? Ну как не слетать, если работаешь у самого Королева, если космические корабли своими мозгами и руками делаешь?

     — Я сказал, что пришел в «Энергию» после десятилетки, рабочим, точнее, учеником медника. Редкая такая профессия, ручная работа, можно сказать, ювелирная, художественная. Определили меня к учителю, мастеру непревзойденному — Александру Алексеевичу Дивину. Оказался я из «легкообучаемых», как сейчас говорят, и через три месяца мне присвоили не третий разряд, как положено на серьезном производстве, а сразу четвертый. И делали мы в то время круглую сферу корпуса из двух полушарий из самого сверхпрочного металла, какой только был известен. Форму доводили в ручную на специальной модели, стучали кияночкой по разным неровностям. Слышал вокруг разговоры про спутника Земли, а толком не понимал, о чем речь. А когда услышал по радио сообщение ТАСС, голос Левитана, дошло: «скорлупка»-то наша вон куда взлетела! Сделать звезду своими руками, да кто мог подумать! А она летела среди других звезд и миров и посылала сигналы. Мы с мальчишками взбирались тогда на самые высокие крыши, чтобы видеть наш спутник. Как только живы остались, не попадали, не знаю.

     А в бортинженеры попал случайно, как говорится, не мечтал. Жизнь складывалась нормально. Поступил в знаменитое высшее техническое училище имени Баумана, стал инженером. Даже свой рабочий пропуск не успел сдать: на первом курсе днем работал, вечером учился, потом сразу технологическая практика, преддипломная, дипломная... И дальше по ступеням — инженер, старший инженер, начальник группы...

     Меня в отделе любили, больше за то, что я никогда не ходил в отпуск в летние месяцы, а всегда зимой. Мне юг не нужен был, мне горы и снег — увлекался серьезно, отнюдь не модным тогда, горнолыжным спортом, и сейчас не бросаю. В очередной раз появляюсь загорелый, стройный, начальник Ширяев Борис Игоревич встречает: «Геннадий, здесь в твое отсутствие приказ вышел о наборе в бортинженеры для космоса. Требуются толковые специалисты. Понимаешь, когда сам своими руками корабль собираешь, готовишь к полету, знаешь его досконально — и психологически другой настрой, нежели новичком приходишь. Как смотришь?»

     От неожиданности промямлил я что-то вроде того, что не достоин. И, правда, считал, что надо для такого дела быть необыкновенным человеком, уникальным специалистом. Ну как Гагарин в своем деле. Как Королев.

     Через два года снова такой приказ. Как раз в 1971-м погибли Добровольский, Волков, Пацаев. Тяжело переживали. Снова ко мне с разговором Ширяев. — Нет, не достоин, — говорю, думал над этим. — А может, просто трусишь? — спросил тот. Ну меня крепко задело, вспылил даже. — Трус, говорите? — Тут же написал заявление. Дальше — тренировки, учеба — все, что положено по программе подготовки вплоть до испытаний в экстремальных условиях в воде, в тайге, пустыне, на холоде, в жаре. Все потом пригодилось. Ситуации случались разными. Были аварийные. При одном пуске загорелась ракета, — успели, к счастью, катапультироваться по команде из бункера управления. Ничего. Пять полетов за мной.

     — Значит, всего стартов было шесть и шесть посадок. Самый первый полет запомнился?

     — А как же? 27 ноября 1980 года, полет на станцию «Салют -6». Она к тому времени выработала ресурс некоторых систем. Надо было восстановить, провести ремонтно-профилактические работы. Поднялся, глянул вниз: «Батюшки, далеко Земля — как спускаться?» Программу мы выполнили, спустились. Главный конструктор был доволен. Потом с меня спрос пошел больше. Отрабатывал в различных режимах полета «Союз Т-3», «Союз Т-8», «Салют-7», «Союз Т-11», ну и так далее. Награжден двумя Золотыми Звездами Героя, тремя орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, высшей наградой Индии, наградами других стран.

     — Пять полетов — целая космическая жизнь! Два из них, вы сказали, связаны с международной космической станцией «Мир». В составе совместных международных экипажей стыковались с американским «Шаттлом» и с их экипажем работали на «Мире».

     — В эти дни ровно 20 лет назад наш советско-индийский экипаж работал на космической орбите. Стартовали мы 3 апреля — летчик-космонавт Юрий Малышев, гражданин Индии космонавт-исследователь Ракеш Шарма, кстати сказать, основательно подготовленный. В канун Дня космонавтики, нашего большого государственного праздника, 11 апреля совершили посадку в заданном районе. Двойной был праздник.

     Наверное, этот скромный юбилей в эти дни отмечают в Индии. У нас о нем никто не вспоминает.

     — На ваш инженерный взгляд: «Мир» действительно, как старались убедить специалистов, общественность и народ, необходимо было утопить, как отработавшую свое бесполезную дорогостоящую «игрушку»?

     — Станция работала в нормальном режиме и продолжала бы проводить уникальные исследования, делать съемки, выполнять другие сложнейшие задания ну минимум как лет пять. Оставался значительный ресурс. Ничего бы с ней не случилось. И слетать можно в случае чего, новые, более совершенные приборы установить и так далее. Но нашим заокеанским партнерам конкуренты в космосе не нужны, и мы свой «Мир» сбросили в океан. Простите, не могу говорить об этом спокойно. Не ностальгия душит по космосу — все больше обостряется чувство вины за наше отступление с космических рубежей.

     — Вы разделяете мнение, что космические исследования нищей России ни к чему, что космические программы играют больше на престиж, нежели работают на науку, прогресс, промышленность?

     — Да, с нами пока считаются, что у нас еще сохраняется космические приоритеты, что есть на вооружении ракеты и кое-что из современного стратегического оружия. Но когда в шахтах проржавеют доставшиеся от Советского Союза последние ракеты и придут в негодное состояние бомбы, — «друзья» наши заговорят куда наглее.

     Разговоры эти никчемные, пробавляются ими противники того, чтобы Россия была сильной, могучей державой. Она нужна всему остальному миру не более как источник ресурсов и жизнеобеспечения не русского народа, а других государств. Не понимать этого невозможно. С этими черными, коварными целями была сформирована «пятая колонна» внутри нашей страны, она стала ее разрушительницей.

     Дураки, что ли, американцы, которые выделяют из бюджета в 50 раз больше нашего средств на развитие космических программ и возвращаясь на Луну? Дураки китайцы, расходуя на космос средств в тридцать раз больше нашего? Просто так в этом сложном мире ничего не делается, даром не дается.

     Не от хорошей жизни резко сокращаются наши космические исследования, и мы все больше превращаемся в квартирантов без своего угла и в извозчиков, хотя и космических. Авторитета нашей стране «извоз» туристов не добавляет, много дохода не приносит — разве что на поддержку штанов. Как-то надо выживать научно-производственной космической корпорации при нынешних лишениях.

     — Последний ваш полет был в 1995 году?

     — У нас не говорят: «Последний». У нас говорят: «Крайний». За крайними идут следующие.

     Постоянная работа в космосе — это крепкая обороноспособность страны, большая наука, новые технологии, новые материалы, новая техника и так далее. Одним словом — постоянный прогресс в развитии общества. Самый простой пример: телефоны-мобильники, которые теперь у каждого сопляка в кармане, пришли в наш мир благодаря разработкам по космической связи.

     Дело, конечно, не в «сотовых» телефонах и тем более не в туристах. Давайте начистоту и по главному моменту дня: «Космос должен остаться нашим. С этой высоты уходить нельзя, устоим — выдюжит Россия и будет жить! Без России не жить человечеству. Будут у нас свои новые Минины и Пожарские, встанет с ними весь народ за Отечество. И будет праздник на нашей улице. И будет праздник на нашей космической улице.

     С Днем космонавтики, дорогие соотечественники!

  Беседовала
Луиза ГЛАДЫШЕВА.

 


В оглавление номера