Весной этого года ездил в Минск. Люблю приезжать к своим старым знакомым, люблю братьев-белорусов и город, светлый и чистый. Я не задумывался, отчего мне так легко дышится в Минске и так успокаивается душа после нервных российских городов. Конечно, я видел, что нет ларьков, придурковатой рекламы и мелкой всеунижающей торговли. Молодежь не ходит с банками пива, поминутно запрокидывая голову, в руках женщин, не говоря о школьницах, не увидишь сигареты. Все это так и все же — отчего, отчего так хорошо на душе-то? И отчего так скверно в нашей России? Так сложилось, что, сам того не желая, на все эти вопросы я получил ответов с избытком в обыкновенном плацкартном вагоне поезда Москва— Минск. Да так во мне засели эти невеселые ответы, что решил я рассказать об этом своей любимой газете, то есть вам, мои дорогие соотечественники, — русские и белорусы.
Публика в нашем плацкартном купе подобралась приличная: кроме меня, ехали белорус, лет 38—40, пожилой человек в старомодных очках, с аккуратно остриженной бородой, и молодой москвич лет тридцати. Только что отгремели взрывами думские и президентские выборы в России, и пассажиры обсуждали, чего еще можно ожидать от переизбранного «гаранта».
— Ну что, — весело поинтересовался у сидящего напротив белоруса молодой человек, — через год тоже будете выбирать президента? Вам-то повезло с батькой, а у нас, что ни выборы, то как на войне.
Белорус с сомнением посмотрел на москвича, потом спросил:
— А почему вы думаете, что президентом снова станет Лукашенко? Что, больше умных людей нет в Белоруссии?
Молодой человек удивился. Видно было, что он не ожидал такой реакции. Слова про умных людей задели и меня, в них чувствовалась какая-то нерусская логика и тухлый привкус. В России простой народ Лукашенко любит (благо есть с чем сравнивать), а что белорусы в нем души не чают — и не сомневается. А тут на тебе.
Сидевший у окна пожилой человек в старомодных очках, все время читавший какой-то том в коричневом переплете (мысленно я сразу окрестил его «профессором»), медленно освободился от чтения, посмотрел на белоруса и произнес:
— Странно, по всей России ни одного умного не сыскать на место президента, а у белорусов, значит, избыток. Дело-то не только в уме, разлюбезный брат. Себе на уме — таких много, а вот чтобы для всего народа ум имел — таких нет. Такой на всю Беларусь, да, как выясняется, и на всю Россию и СНГ, к сожалению, один только — Лукашенко.
— Лукашенко был бы хорош в советское время, — возразил белорус, — а сейчас он устарел.
— Как это устарел? — возмутился молодой человек. — Город у вас как европейский, я часто в Минск езжу. Вокзал новый Лукашенко отстроил, стадионы по европейскому образцу. Чем же устарел?
— Морально устарел, как вы не понимаете? — ответил за белоруса профессор. — Развратничать не дает, грабить страну не дает, работать заставляет, вот и устарел. Вот кабы он блатным жаргоном, как уголовник, козырял, мочил бы в сортирах да ругал советское прошлое, никто бы не усомнился в его передовых взглядах. Да, товарищ? — обратился он к белорусу.
— Ну, при чем здесь блатной жаргон? — не понял иронии белорус. — Лукашенко со всеми отношения испортил, на Западе от него отвернулись, а теперь и в Кремле тоже. Замашки у него диктаторские, да еще на третий срок хочет остаться.
— Молите Бога, что еще 4 года будете хозяевами своей страны, а не рабами, как мы, — отрезал профессор.
Белорус, видно, приняв слова профессора за фигуру речи и нисколько не смутившись своей будущей участью, продолжал:
— У Лукашенко сейчас три варианта: либо уйти самому, но этого он не сделает; либо нарушить Конституцию и идти на третий срок, но это вызовет недовольство; либо объявить общенародный референдум о внесении изменений в Конституцию. Он, конечно, не захочет расставаться со своей властью. Он потому и не объединяется с Россией, что хотел после объединения остаться главой Беларуси, а теперь Москва против.
— Не потому он не объединяется с Россией, — стал объяснять профессор, — а потому, что Москва в лице олигархов и их западных покровителей, которых вы почему-то считаете друзьями, ставит перед белорусским народом неприемлемые условия объединения. Они сегодня требуют дать на разграбление (на их языке — приватизацию) ваши главные отрасли, на которых держится экономика, а значит, и независимость вашей страны. Неужели на примере России вы этого еще не поняли?
— Народ у нас небогато живет, особенно в селах, — посетовал белорус, — у меня отец в селе живет, я знаю. Вот белорусы и надеются на помощь России и западные инвестиции.
— А вы наши села видели? — спросил профессор. — Они вымирают. Помогли им западные инвестиции? У вас живут небогато, пусть даже бедно. Но достойно. И все работают. И промышленность вашу Лукашенко сохранил. А в России только 5—7% живут, а остальные — нищие. И все государственные предприятия и собственность за копейки реформаторы продали самим себе. А что не схапали сами, то разграбили и разрушили. Вы живете за счет своего труда и своих заводов, а мы существуем за счет продажи сырья. У вас порядок, и я не боюсь ночью в Минске возвращаться домой к друзьям. А в Москве я и днем ожидаю всего и отовсюду. Эх, товарищ, вы просто привыкли к спокойной жизни и не понимаете, что значит чувствовать себя человеком, а не дрожащей тварью. Вы приезжаете к нам в Москву, и вам кажется, что такая развеселая жизнь по всей России. А у нас в России — голод и разруха, миллионы наркоманов и алкоголиков, миллионы беспризорных и сирот. А у нас в России 10 лет война на Кавказе, и погибших солдат в ней больше, чем в Афганистане, у нас... Да что говорить! Живете вы небогато не потому, что Лукашенко не дает и с Западом, как вы сказали, отношения испортил, а потому что давят вас со всех сторон. Думаете, смените президента — разбогатеете? Кору будете есть, как зайцы.
— Ну, скажите, — профессор, видимо, отчаялся объяснить высокое назначение государства и решил следовать логике оппонента, — если Лукашенко такой диктатор и только и мечтает о власти, то ему стоит только «прогнуться», как сейчас выражаются, перед Западом и нашими олигархами, и будет ему и третий срок, и вечное президентство. Как Кучма, который идет в фарватере политики США и плюет на Россию. Однако Лукашенко так не поступает. В чем же дело? Значит, он отстаивает не свои интересы, а интересы своей нации, — заключил профессор. — Он понимает, что Белоруссии и России готовят судьбу Югославии. Поэтому его так и сторонится наш всенародный ставленник западных спецслужб. Потому Лукашенко так и травят «российские» СМИ. Логично?
— Допустим. Но тогда почему он снимает с должностей и сажает в тюрьмы людей, которые полезны Белоруссии, это-то никак не делает Беларусь сильной?
— Кого, например? — спросил профессор.
— Того же директора холодильного комбината посадил. А еще директора тракторного завода — якобы за растрату. Это уважаемые в Белоруссии люди, которые, кстати, всегда Лукашенко поддерживали.
— Я слышал, — отвечал, немного подумав, профессор, — что посадили кого-то из порядочных людей — оппозиционная пресса Беларуси много кричала об этом. Насчет честности этих людей не могу судить. Но пусть посадили порядочного человека, пусть он был даже сподвижником Лукашенко, допускаю и это. А вы не допускаете, что Александра Григорьевича окружают не только преданные люди? Не допускаете вредительства — по отношению к действительным сторонникам Лукашенко? Даже всесильный Сталин не мог остановить репрессии против русского народа со стороны троцкистской оппозиции, или «пятой колонны», как сегодня бы их назвали. Посмотрите, кто руководит Россией. Агенты влияния, потомки Льва Давидовича, Якива, которые ее целенаправленно губят. На Украине то же самое. И только неимоверным усилием воли и истинно народным здравомыслием Лукашенко удается сдерживать эту нечисть в Беларуси, отбиваясь на всех фронтах.
— Ну вот, опять виноваты «враги», — белорус устало улыбнулся. — Ну где вы их видели? У нас же нет оппозиции. Это ерунда. Покажут там несколько человек, которые покричат, и все.
— Во-первых, враг на то и враг, чтобы вы его не видели. В России, например, враги известны, они на виду, у власти. Народ знает и ненавидит их, но сил, чтобы уничтожить, пока не имеет. А у вас враги таятся, выжидают, но дело свое делают. Белорусский народ их не видит, их дел не знает, и потому все промахи и неудачи, которые они организуют, люди бездумно списывают на Лукашенко. Деятельность оппозиции не в массовках. Ваша проплаченная оппозиция прекрасно понимает, что собрать народ под своими антилукашенковскими лозунгами им не удастся.
— Мне один белорус, когда я в прошлый раз гостил у родственников, — снова вступил в разговор молодой москвич, — рассказывал, как он оказался в Голландии на заработках. Оказывается, если ты участвуешь в уличных акциях против Лукашенко, то можешь обратиться в голландское посольство как политически преследуемый. Тебе выдадут соответствующие документы и отправят в Голландию.
— Совершенно верно, — кивнул профессор, — вся белорусская оппозиция финансируется из западных фондов и кошельков российских олигархов, но ее деятельность выражается не столько в открытых акциях, сколько в занятии высоких чиновничьих кресел, в саботаже на местах, в репрессивных мерах и клевете на подлинных сторонников Лукашенко и тех, кто действительно является полезным для отечества, например, директоров тех заводов, на которых держится экономика государства. Это и называется вредительством и диверсиями — и во времена Сталина, и сейчас. Такие действия как отталкивают преданных людей от Лукашенко, так и дают повод СМИ превращать его в тирана, внося смуту в белорусский народ. И всю эту нечисть на вашем и нашем телевидении и в руководстве Белоруссии вывести на чистую воду очень трудно. Зато они своими действиями могут дискредитировать руководителя государства сколько угодно.
— Я сейчас читаю книгу, — белорус вытащил из пакета книжку красного цвета, на обложке которой было написано «Работа над ошибками», Василий Леонов. — И хотя я уже понял, как вы относитесь к противникам Лукашенко, все-таки он приводит такие факты, которые не красят нашего президента. Например, о том, как Лукашенко препятствует выдвижению других кандидатов на пост президента. Леонов написал, как оскорбился Лукашенко, когда дочь бывшего советского руководителя Машерова, очень уважаемого в Белоруссии человека, выдвинула свою кандидатуру на выборах. Вот почитайте.
Профессор взял книжку, полистал, потом, ни слова не говоря, вернул ее.
— Ну что?
— Как вы можете верить буквально в любую грязь? У нас в России такие произведения, порочащие наших героев и лидеров, выходили миллионными тиражами. Единственное, во что я могу поверить, учитывая те методы, которыми обычно подрывают суверенные государства наши западные друзья, так это в то, я это уже говорил, что в окружении президента есть люди, которые намеренно сталкивают лбами Лукашенко с его истинными друзьями. С теми же директорами заводов, с интеллигенцией или с дочерью Машерова, которую оппозиционные силы могут использовать вслепую, как разменную карту в борьбе с Лукашенко. Я помню, как уважали Машерова, этого талантливого и смелого коммуниста, во всем Советском Союзе, и хочу верить, что его дочь такой же патриот Белоруссии, как и отец. Уверен, будь Машеров жив, он повел бы Белоруссию тем же путем, что и Лукашенко.
— Ну, хорошо, я готов согласиться с тем, что у Лукашенко и у России много врагов, но тогда объясните мне, куда в Белоруссии пропадают люди? Пусть они инакомыслящие, но не убивать же за это? Вот тележурналист Завадский с вашего же телевидения — куда он делся?
— Начнем с того, что Завадский не с нашего телевидения. Нашего телевидения, если вы имеете в виду под словом «наше» — русское, в России нет. А куда пропадают люди, то есть оппозиционеры, так на этот вопрос, по-моему, только что ответил молодой человек: отдыхают за кордоном после трудов неправедных против своего народа и государства. А потом, знаете, это очень выигрышный ход — спрятать или устранить какого-нибудь горлопана, а потом обвинить в этом главу государства, приклеив ему ярлык тирана, бегающего за каждым инакомыслящим.
— А теперь рассудите здраво, — видя, что собеседника не оставляют сомнения, снова перешел на логику оппонента профессор, — зачем Лукашенко, руководителю государства, пачкать руки о какого-то несчастного Завадского? Даже если бы это был предел его мечтаний, он и пальцем бы его не тронул, зная, что все мировые СМИ своими орудиями нацелены на него и только ждут повода, чтобы поднять гвалт о страшных преступлениях белорусской тирании, о политических убийствах, эскадронах смерти и прочей чуши, которая составляет известный инструментарий по дискредитации национально мыслящего лидера. Если помните, так было с лидером Югославии Милошевичем, а до него с бывшим руководителем ГДР — Хонекером, с лидером Румынии Чаушеску и другими неугодными США и западным «демократиям» лидерами независимых государств. Вы не согласны? Объясните, зачем публичному политику такого ранга, как Лукашенко, наученному этими горькими уроками, делать такие явные глупости, которые обойдутся ему слишком дорого?
Белорус закивал головой:
— Да, здесь непонятно, зачем это нужно Лукашенко, согласен...
Я заметил, что у белорусов есть хорошая черта. Они упрямы, но разумные доводы принимают, и даже не обижаются на резкость собеседника. Русского человека сегодня труднее переубедить разумными доводами. Он долго смотрел телевизор. В отстаивании глупости наш человек либо замыкается и впадает в умственную кому, либо истерически стоит на своем. Эта нерусская «эмоциональность», к сожалению, закрепилась в нашем характере.
Немного помолчав, белорус уже не для спора, а с каким-то полуоправданием сказал:
— Нужно быть похитрее, а Лукашенко всем правду-матку режет: и Западу, и Москве.
— Хитрее быть нужно, — согласился профессор, — с волками иначе нельзя. Но когда волки тебя уже рвут на части, тут не до хитрости, тут сопротивляться надо.
— Да не бойтесь вы так за нас, — белорус дружески заулыбался, как бы успокаивая профессора, — ничего с нами не случится. Мы же, белорусы, рассудительный народ. Есть у нас такая национальная черта. Вот мы и думаем — меркуем, говоря по-нашему, — как нам лучше устроить свою жизнь. Ну, а если враги доведут нас, как вы говорите, до подножного корма, то у нас вся Белоруссия поднимется, как в 41-м.
— Никуда вы не поднимитесь, — махнул рукою профессор, — потому что меркуете уже давно не своим умом. Если вам уже удалось внушить, что Лукашенко диктатор и цель его жизни — не благо народа, а власть, то чего вы можете еще намерковать? Пока только то, что нужно отдать все сбереженное Лукашенко производство в руки воров и их хозяев на Западе, расхитивших всю государственную собственность России. То есть попросту сдаться врагу. Это то же самое, как если бы Сталин отдал бы все заводы и фабрики гитлеровской Германии, а потом бы полез в драку.
— Ну, хорошо, — снова начал белорус, — ну, согласился бы Лукашенко на приватизацию белорусских предприятий, как предлагает ему Москва. Что бы случилось? Ничего. И пошел бы капитал в Беларусь.
— Чей капитал?
— Российский.
— Нет российского капитала, как вы не понимаете? У нас нет национального капитала. У нас есть капитал одной национальности. Он придет к вам, чтобы разорить и поставить вас на колени. Точно так же, как они это сделали с Россией.
— Ах, вы об этом? Тогда, конечно. Ну, хорошо, — с отчаянием сказал белорус, и глаза его впервые за весь разговор приобрели живой блеск, — пусть разорят! Разорят и уедут. А мы останемся и все заново отстроим, — сказал он и с каким-то победным вызовом оглядел сидящих вокруг.
— Зачем тогда менять Лукашенко? У вас и так все отстроено, — как-то неуверенно, словно чего-то не понял, спросил молодой москвич.
Кто-то из пассажиров, не участвовавших в споре, но всю дорогу внимательно слушающих наш бодрый разговор, громко рассмеялся. Потом засмеялись остальные, и наконец все купе и соседи стали истерично хохотать.
Белорус, извинительно улыбаясь, оглядывался по сторонам на развеселившихся соседей. Профессор, скрывая свой смех, снял очки и приложил руку ко лбу. Я понял, что он смеялся не столько над собеседником, сколько над результатом своих поучений.
Вспоминая этот странный поворот в разговоре, когда спокойный и уравновешенный человек теряет всякое чувство самосохранения и соглашается на бедствия и разорение для своего народа, я понял, до какого отчаяния можно довести сознание людей бесконечной ложью телевидения и печати. Наши народы, перестав мыслить самостоятельно, рассуждают точно по заданной врагами схеме. Они словно пребывают в мутном потоке какого-то гибельного сознания, преодолеть который можно только выставив мощный идеологический и духовный заслон.
Наконец профессор собрался с мыслями и подытожил нашу беседу.
— Вы привыкли к порядку в своей республике, — обратился он к белорусу, — как когда-то советские люди к благополучию социализма. Вам мнится, что беда не коснется вас. По крайней мере со стороны России. Но ответьте мне на вопрос. Как бы вы рассуждали, если бы точно знали, что Россия вам не подмога, что в ней ваши братья-русские больше не хозяева и она теперь вам не друг, а такой же лютый враг, как США и Запад, желающий вам гибели, что вы в блокаде, в кольце, что удерживает вас от двух хищников, разинувших пасть, только мудрость вашего лидера? Так вот, дорогой брат, мы вам не друзья, мы не можем вам помочь. На русской земле — оккупанты, и теперь они зажали вас с двух сторон: с востока и с запада.
Сказанное, видимо, не укладывалось в голове собеседника. Он, видно, никогда не думал так о России. Он, как и многие его соотечественники, как и многие из нас, невольно отождествлял с ее светлым именем и ту мразь в правительстве и на телевидении, которая рвет Россию на части.
— Что тогда? — не унимался разгоряченный профессор. — Ну? Третьего не дано, товарищи белорусы. Либо все выдержать и вытерпеть, либо предать: и Лукашенко, и себя, и Россию.
Белорус молчал. Он не был готов к ответу.
— Ну что вы молчите, — наконец не выдержал профессор. — Разве вы не видите, что вся Россия, весь русский народ сейчас живет вашим примером, вдыхает воздух вашей страны, потому что своим нам уже невозможно дышать. Вы — наша правда, наша надежда на честную жизнь, на то, что и с нашей земли сгинет проклятое иго.
С удивлением я заметил, как на глазах пожилого профессора выступили слезы. Белорус, встревоженный, смотрел на него во все глаза. Он словно не понимал, почему здесь, именно в этом месте и в этот час, с aнего спрашивают ответ за всю Беларусь, за весь белорусский народ.
Дальше мы молчали. Разговор в общем-то вышел братский, хотя не стоил и выеденного яйца. Получалось, что профессор всю дорогоу доказывал очевидные вещи, разрешал какие-то надуманные проблемы, рассеивал иллюзии и глупые мечты, словно выводя собеседника из какого-то странного забытья.
Распрощались мы тепло. Я вышел из поезда. Минск встречал со спокойствием и достоинством. Всю неделю я слушал от своих друзей и их знакомых те же бредни об отсутствии демократии да об авторитарном режиме и старался отвечать на них тезисами профессора. И люди колебались: «Ну, хорошо... Допустим... А если... И все же... Конечно... Ну ладно, надо держаться нам вместе».
Так как вращался я в основном в интеллигентской, часто зажиточной среде, то увидел, что за те полтора года, что я не был в Белоруссии, большую часть так называемой интеллигенции настроили против Лукашенко. Та странная позиция белоруса в поезде оказалась вовсе не случайным явлением, а массовой эпидемией. Вокруг Лукашенко действительно создали зловещую атмосферу, которая выдавливает президента из своей страны. Многие белорусы, как сербы, готовы предать своего лидера за чечевичную похлебку, за бытоулучшение, как сказал Зюганов.
Профессор оказался поразительно проницательным. Я тоже увидел, что идет целенаправленное сталкивание президента Белоруссии и интеллигенции.
Рука об руку с оппозицией Беларуси работают СМИ России: соплеменники по крови, перу и экрану перекачивают, перекидывают информацию, перезваниваются, вставляют материальчики в свои газетки и передачки, дискредитирующие главного нашего героя — объединителя Лукашенко.
К сожалению, мелкобуржуазные настроения все больше овладевают умами «меркующих» белорусов. И берут верх над здравым смыслом. Ленин не случайно резко характеризовал этот слой мелких собственников, именно этот слой людей, заражая своим потребительским духом скромных и терпеливых тружеников, сыграл ключевую роль в разрушении Югославии, а теперь Беларуси.
Держись, батька. Среди нас, и русских и белорусов, еще остались те, кто не «меркует», как повыгоднее сдаться оккупантам. Мы тебя не предадим.
Сергей АРТЕМЬЕВ