Уходят в память деды и отцы,
     Что много строили, страдали и любили.
     Уходят в память славные бойцы,
     Больших дорог упрямые творцы,
     Что даже к звездам двери всем открыли.
     Не забывайте, помните о них,
     В больших полетах мысли смелой
     Не забывайте, помните о них,
     Строителях, защитниках Страны Советов.
     Мы все приходим в этот мир негаданно,
     И уходим из него непрошено.
     И все, что сделано хорошего,
     Оставим тем, кто остается жить.
     Пусть светит солнышко тепло и ласково,
     Пусть будет вечен мир с его земными красками,
     И все, что в мире есть прекрасного,
     Оставим тем, кто остается жить.

     В минуты раздумий о судьбе человека, о родной земле в памяти встают образы тех, давно ушедших в небытие, близких и дорогих людей.

     Дядя Леня пришел к нам в семью мужем маминой сестры тети Вари. В день свадьбы на нем была желтая, как огонь, сатиновая рубаха, хлопчатобумажные в полоску штаны. Он пел частушки громче всех и был очень весел — нравилось ему жениться. Тетя Варя — в белой кофточке, коричневой юбке — все время краснела и опускала ресницы, ей почему-то было неловко. А когда ее заставили мести пол, то к венику привязали алую ленту. Она водила веником по полу, на который со звоном сыпались серебряные монеты, которые сваха собирала на поднос. А кто-то догадался даже забить двадцатикопеечные монеты в полено. Наутро сожгли его вместе с другими поленьями в печке.

     Я, моя сестренка и наши подружки смотрели с полатей на свадьбу. Мне почему-то было грустно, даже хотелось плакать из-за того, что на моем будущем дяде желтая рубаха, а не белая в полоску, как у многих из гостей, и что уж очень он громко поет свои частушки. Утром, проснувшись, я свесила голову с полатей — молодые сидели за столом, на дяде Лене была старая черная косоворотка. Оказывается, как я узнала потом, уезжая, один из гостей взял обратно свою желтую рубаху. А через день приехали снова гости и уже взяли у дяди Лени заячью шапку, новые валенки. И он остался «гол как сокол» со своим единственным приданым — старой косовороткой и хлопчатобумажными в полоску штанами, так как он рос беспризорником и не успел еще определиться в жизни.

     Вот так и начали они свою жизнь, недолгую семейную, но счастливую. Он работал в колхозе на быках. Зимой возил сено, солому на ферму, навоз на поля, а весной пахал землю. Тетя Варя доила коров. Я никогда не слышала из уст дяди Лени недовольства жизнью. Ему все нравилось. Он всегда был весел. Помню, как-то поздней осенью он взял меня и сестренку с собой на мельницу. Мельница находилась километров в семи от села. Ехали ночью. Над нами горели холодные далекие звезды, под колесами хрустел ледок. Дядя Леня пел свои любимые частушки. Я помню одну из них: «Девушки молоденьки, не надо ли смородинки, если надо, принесу -много ягод во лесу». А мы, затаив дыхание, слушали его, скрип колес и боязливо озирались по сторонам, боясь волков. Казалось, темнота со всех сторон смотрит на нас их глазами.

     Возле мельницы стояли подводы с зерном и мукой. Дядя Леня завел нас в бревенчатую избушку, всю прокопченную изнутри дымом. В углу топилась печурка, такая же прокопченная, как избушка. Жена Сереги-мельника Хинка пекла лепешки прямо на спинке печурки. Сам Серега-мельник и их дочка, закутанная в лохмотья, обжигаясь, ела эти наполовину сожженные лепешки. Мы примостились на поленьях возле двери и с любопытством смотрели на их ужин. Потом Серега ушел на мельницу, и вскоре в избушку ввалились человек пять мужиков в телогрейках, с кнутиками за поясами, с ними и наш дядя Леня. Кое-как разместившись на нарах (половину избушки занимал сколоченный из досок полок), закурили — и пошел деловой разговор о жизни. Одни хвалили колхоз, другие были чем-то недовольны, вздыхали о преждевременной смерти В.И. Ленина, Хинка ругала Сталина. А дядя Леня ругал Хинку за то, что она даже лепешки не умеет печь. Видно, лентяйка хорошая. Ругал за то, что они с Серегой сами, как черти, вечно грязные, оборванные и ребенка мучают. Не живется им по-человечески. Себя он считал вполне уже зажиточным. У него теперь был даже свой теплый пиджак, суконные брюки. А главное — трудолюбивая жена и скоро будет дочка или сын. И живет он не где-нибудь в прокопченной избушке на курьих ножках, а в нормальном пятистенном домике и питается добротными ковригами и вкусными шаньгами.

     Серегин отец до колхозов имел свою собственную мельницу. Были в числе зажиточных крестьян села. Когда же мельницу взяли в колхоз, старик вскоре умер, а Серега не захотел работать в колхозе, пошел по деревням паять самовары и другую посуду. Осенью нанялся мельником в колхоз и жил со своей семьей на мельнице. Мужики спорили горячо. Когда разговор зашел о войне, Серега, только что вошедший и уловивший, о чем идет речь, тяжело вздохнул и сказал: «У меня ни кола ни двора, а вот возьму и тоже буду драться за Родину, что, я не такой, как все?» (Он погиб в 1941 году).

     Дядя Леня подмигивал нам весело и приговаривал: «Ничего, повоюем, покажем, чем пахнет кулак русского мужика».

     Неспокойно было на Востоке — то и дело, оскалив зубы, лез японец, нарушая нашу государственную границу. Вошло в историю сражение у реки Халхин-Гол. Мы пели песни о героизме «Васи комсомольца» — пограничника Василия Баранова, замученного самураями.

     «В пелене холодного тумана бушевал разгневанный Амур, на чужбине умирал Баранов, пленный у японцев и маньчжур. И не слышно звука самурая — Родины бойцы не продают, а за счастье солнечного края так герои жизни отдают».

     Эта песня была и о нашем учителе Георгии Тихоновиче Редькине, комиссаре, награжденном посмертно орденом Красного Знамени. Тяжело раненным попал он в плен к японцам и был замучен ими. На груди у него они вырезали звезду. Помню, как собирал он нас, деревенских ребят, по вечерам на площади села у школы и подолгу рассказывал о звездном небе, планетах, галактиках, о будущих полетах в космос.

     Дядя Леня ушел служить в Красную армию. Служил он пулеметчиком где-то на Востоке. Часто присылал теплые письма, перечислял в них приветы всей деревне. Вскоре после ухода его в армию родилась у них дочка Нинка — черноглазая, кудрявая, как отец. Домой вернулся дядя Леня остриженным наголо, в обмотках, с ложкой, которая затыкалась за край обмотки, и в пудовых солдатских ботинках. Веселый, счастливый, не спускал дочку с рук, подкидывал ее к потолку, и она, зажмурив глазки, визжала. Тетя Варя стояла около и со слезами умоляла : «Не надо, Леня, уронишь, напугаешь». И вся она светилась каким-то внутренним ласковым светом. Нинке он принес подарок распашонку и погремушку. А мы тихонечко размотали его обмотки и отрезали от них по ленте. Вечером обмотав свои ноги своими обмотками, надев калоши, козыряли перед подружками. Работать после армии дядя Леня стал трактористом. Приходил домой весь черный от солярки и земли, но всегда улыбался. Теперь любимой его песней была песня «О трех танкистах». Пел он ее самозабвенно, с какой-то задушевной гордостью. И мне представлялось, как идут с грохотом сильные стальные машины с красными звездами на броне и управляют ими такие веселые, жизнерадостные трактористы, как дядя Леня. При виде врага они сурово хмурят брови и мчатся в огонь...

     Война пришла внезапно (во всяком случае, для нас, детей). По радио пели песни времен Гражданской войны: «По военной дороге», «Дан приказ ему на Запад» и др. Женщины, белые как снег, в слезах, охали, всхлопывая руками, как крыльями. Мужчины — суровые, молчаливые, ходили с опущенными головами. А мы — детвора — бегали больше обычного, кричали громче обычного. Хвастались друг перед дружкой, у кого больше мужчин в родне пойдут на фронт. Завидовали тем, у кого были старшие братья призывного возраста. Тревога старших касалась и нас. Стало безлюдно в выходной день на площади села, где обычно проходили шумные игры в городки, волейбол. И с утра до вечера вертелись круговые качели. В газетах и по радио приходили страшные вести о сожженных городах, гибели тысяч наших соотечественников, о захвате фашистами все новых и новых территорий нашей Родины. Мы с самого начала не верили в победу фашизма, мы верили в свою Красную армию. У нас даже в душу никогда не закрадывалось сомнение в победе над фашизмом.

     В деревню приходили одна за одной похоронные известия о гибели на фронте наших односельчан, редкий день обходился без них.

     Погиб еще один наш учитель — Иван Анисимович Тимофеев, политработник-капитан, награжденный орденом Отечественной войны I степени. Иван Анисимович очень любил природу и эту свою любовь к ней передавал и нам. Весь наш первый класс посадил у школы по березке. Теперь этим березам более 60 лет. Весной водил он свой класс смотреть, как ломается лед на реке Тобол. Водил в березовую рощу, где громко кричали грачи и проворно работали муравьи. Рассказывал о птицах, деревьях, муравьиных семьях. Мы пили через соломинки березовый сок и пели песни. У него был очень красивый голос. Он мечтал о консерватории. Под руководством его и директора школы — старейшей учительницы села Натальи Андриановны Алексеевой, награжденной орденом Ленина, которая встречалась с Надеждой Константиновной Крупской, переписывалась с ней, организовывали музыкальные пятницы, где ученики разучивали русские народные песни, песни советских композиторов и выступали с концертами на торжественных вечерах и вечерах отдыха в сельском клубе перед колхозниками села.

     В 1942 году погиб под Москвой мой второй дядя — Дмитрий Зырянов, муж второй сестры мамы, колхозник соседнего села. Помню, он все посылал в конвертах с письмом один или два кусочка сахара для своих двух маленьких сыновей.

     В 1943 году погиб мой третий, самый молодой, дядя Федя — Федор Ксенофонтович Шиванев, двадцатидвухлетний лейтенант. Работал токарем на заводе в городе Улан-Удэ. Это был красивый, белокурый, голубоглазый парень. Очень хорошо играл на гитаре и гармони-трехрядке, когда приезжал к нам в гости в деревню. Очень любил Пушкина, у него было полное собрание его сочинений. Когда их воинский эшелон, сформированный в Чите, двигался на фронт, дядя Федя дал телеграмму, чтобы родители, родственники встретили его на станции города Курган. Они в это время жили там. И вот встреча. Из вагонов вышли молодые, краснощекие парни в полушубках, с портупеями, в валенках и шапках-ушанках с красными звездами, и среди них наш Федя. Он улыбался, обнимал мать, отца, сестер. «Не плачьте, погоним поганых фашистов, вот как приедем и погоним, видите, какие мы крепкие и сильные... До Берлина догоним». Ушел эшелон, а у провожавших на всю жизнь перед глазами остались эти красивые, мужественные, веселые сибирские парни в полушубках, с красными звездами на ушанках, которые действительно погнали немца и от Москвы, и от Сталинграда. Только до Берлина дошли не все. Погиб наш дядя Федя в бою за освобождение от фашистов города Славянска Донецкой области, там и похоронен в братской могиле.

     В 1941 году, в начале июля, от дяди Лени пришло коротенькое письмо: «Идем в бой, драться будем до последней капли крови, за спиной Москва и вы. Целую». И больше ничего целых три года. Выплакала тетя Варя все слезы, нечем было уже плакать. День и ночь, в дождь и холод, голодные, обледенелые от осенних дождей и ветра и снега работали мы на колхозных полях. Все для фронта, все для Победы!

     В 1941 году, месяц спустя после ухода дяди Лени на войну, родился у них сын Вовка, белокурый, голубоглазый — в мать. Так и не увидел дядя Леня своего сына. Да и Вовка не вынес тяжелых условий — умер от крупозного воспаления легких.

     В 1943 году, после освобождения от фашистов Витебской области, пришло на адрес тети Вари письмо от одной девушки из Дрисвятского сельсовета. Писала она о том, что в июле 1941 года около их села погиб наш дядя Леня. Жарким было сражение на этой пяди русской земли. После того как немцы заняли село и ушли дальше, пас старый колхозник с сыном корову и увидел в кустарнике у разбитого пулемета убитого красноармейца. Они взяли у него из кармана гимнастерки адрес жены и хранили эту бумажку до прихода своих. Ночью тайком схоронили труп в могилу, обнесли колючей проволокой.

     И лежит наш дядя Леня, коренной уралец, в белорусской земле — пулеметчик, веселый деревенский тракторист. А на родине его жена тетя Варя и дочь Нина воспитали достойную смену его дела. Внуки Виктор и Алексей — отличные механизаторы. А правнук Толя служит в рядах Российской армии.

     Стоит на площади села Усть-Суерское Белозерского района Курганской области скромный обелиск — памятник погибшим односельчанам в Великую Отечественную войну 1941—1945 годов, и среди многих имен — имя Егорова Леонида Петровича.

     Праздник Победы — это день торжества всего миролюбивого человечества нашей голубой планеты Земля. 60 лет назад нога нашего Советского солдата раздавила черную змеевидную свастику. Наше Красное Знамя, пробитое пулями, знамя Победы, взвилось, как птица, над логовом фашизма — рейхстагом. Миллионы людей стран Европы и Азии почтят память погибших советских воинов-освободителей минутным молчанием у памятников солдатских могил, жертв фашизма, положат на них майские цветы жизни. Мы приходим к этим памятникам с чувством глубокой боли за тех, кто шесть десятилетий назад грудью закрыл нас от адской машины смерти и чувством глубокой тревоги за судьбу своей Родины, за судьбу мира на планете Земля.

  Лидия СЛЮНИНА.
Сердобск,
Пензенская область.