Надо понять, что такое человек, что такое жизнь, что такое здоровье и как равновесие, согласие стихий — его поддерживает, а раздор — его разрушает и губит.
     Леонардо да Винчи.

     Так вот, если повторить мудрые слова гения Возрождения о равновесии и согласии стихий, то надо признать, что над каждым издревле обжитым местом в России, а значит, и над жизнью человека, господствуют три стихии: историческая, грозовая или плодотворная; социальная, тягостная или созидательная; природная, суровая или благодатная. Действие последней, особенно в таких исторических городах, как Старая Русса и Липецк, Кашин и Солигалич, — неимоверно сильно, потому что Господь этим местам на не слишком щедрой земле Среднерусской равнины даровал особое богатство — целебные воды и грязи.

     Трудно в сегодняшней России среди исторического провала и социальной напряженности говорить о гармонии всех трех стихий, но уж природную-то, с небес упавшую, надо оценить и разумно использовать. Казалось бы, что может быть важнее в стране, где только 7 процентов детей рождаются полностью здоровыми, а по продолжительности жизни мы скатились в конец списка цивилизованных государств. Ан нет! И тут царит губительный раздор.

     

Спасибо читателям

     Искренне благодарю тех читателей «Советской России», которые откликнулись на мои публикации о живой и мертвой воде России. Из далекого поселка Балахта Красноярского края прислал Н.П. Слижиков копию письма главному врачу курорта «Красноярское Загорье» и депутату Законодательного собрания Кутину Г.К. В нем он рассказывает о прекрасных озерах родного края. В конце приписка: «Александру Боброву для деликатного использования в пропаганде курортного дела в России». Спасибо за разрешение — воспользуюсь им, когда буду собирать книгу о целебных краях России, о благодатной стихии, пропадающей втуне.

     «Здравствуйте, Александр, — пишет Екатерина Ахмадеева, — я прочитала вашу статью «Живая и мертвая вода» и решила вам послать две мои статьи в продолжение вашей, потому что для меня эта тема очень болезненна, так как именно я привожу иностранных волонтеров уже второй год в Смоленское Поозерье, чтобы они убирали мусор за русскими». Дико читать такой оборот, но, увы, это — горькая правда девушки, влюбленной в берега, воспетые Пржевальским: «Теперь мне известны здесь все деревья и травы, я знаю каждую поляну и каждое болотце, а самых любимых зову по имени. Я скучаю по ним, и каждый раз приезжая, прихожу сказать: «Здравствуйте, я снова с вами!» И каждый год я приношу цветы к этим безымянным памятникам, стоящим среди поля, и приношу камни к их подножию. Я это делаю за тех, кто забыл сюда дорогу. Ношу камни и повторяю: «Простите нас, мы не забыли, мы все помним, мы любим вас». История безжалостна к людям, утратившим память. Чтобы не оборвалась нить поколений, я передам любовь и уважение к предкам, к Родине своим детям, чтобы они не сгинули во мраке, как манкурты...». Спасибо, Екатерина, за память, приобщай и русских ребят к экологическим экспедициям!

     Уроженец Тульской земли Валерий Петушков пишет: «Спасибо вам за Лихвин. Я в нем родился... Хорошо помню пятидесятые—шестидесятые годы: с напрягом, но район менялся, чувствовался рост, какое-то собирание. И на тебе! — Мамай пришел с лиходемократией. И не в один Лихвин...».

     Увы, далеко не в один! Собственно, ведь и рассказываю я не об отдельных городах, весях и озерах или даже уникальных целебных грязях (их, открытых, описанных и используемых в России, — более пятидесяти). Меня волнуют хрупкое согласие и углубляющийся раздор упомянутых стихий, который в социальном плане становится все губительней. Всякий раз едешь в незнакомый малый городок с замиранием сердца: что увидишь там? Лихвин произвел в слякотный зимний день тягостное впечатление, а вот Солигалич, куда привела меня октябрьская дорога, глядится веселей. Впрочем, я заметил, что все курортные города средней полосы России выглядят бойчее, ухоженнее — живая вода, наверное, действует.

     И то сказать, Солигалич в сникнувшей государственной программе возрождения малых городов помечен индексом «1-А». Цифра «1» означает наследие особой значимости, а первая буква алфавита — отрадный факт, что историческая застройка занимает 50 процентов территории города. Да, по Солигаличу с его радиально-кольцевой планировкой, выразительными церквами и сохранившимися деревянными торговыми рядами да домами с резными украшениями можно постигать облик типичного уездного городка и районного центра. Ну а прекрасный музей имени славного земляка адмирала Г.И.Невельского передает атмосферу города, который готовится отметить в 2005 году свое 670-летие. По преданию, галичский князь Федор в пасхальную ночь 1334 года увидел «свет велик, сияющ на западной стороне, аки заря». Поиски этого светозарного места привели князя сотоварищи к соляным источникам, возле которых было расчищено место для церкви Воскресения Христова, а вставший на следующий год монастырь стал колыбелью и центром растущего города.

     

Штрихи биографии

     Василий Жуковский, как мудрый воспитатель наследника, первым ввел методику глубокого воспитания через путешествия по родной стране. Поэт составил напряженный маршрут поездки с будущим царем-наследником Александром по России с посещения 2—3 селений в день. В свое время я тоже занимался воспитанием школьников через путешествия, краеведение. И убежден, что этого сегодня крайне не хватает. Если бы наши правители и младореформаторы, обкомовцы и силовики, московские и питерские властители лучше знали бы глубинную Россию, многих бед и глупостей удалось бы избежать. Или хотя бы врали поменьше: ведь стыдно слушать, как министр Греф стоит в Краснодаре у буфетного изобилия и самодовольно говорит: «Я бы не сказал, что страна стала чрезвычайно богатой, но...». И — пошло перечисление успехов для Сергея Брилева из «Вестей». Мне было невыносимо слушать этот треп среди вымирающих просторов Костромской области. Подумалось только: «Эх, посадить бы их в разбитый «ЛАЗ» (я даже не думал, что продукция советского Львова где-то еще ползает) рядом с измученной женщиной в пальто из грубого кожзаменителя и инвалидом, от которого разит мочой (хорошо, хоть в Чухломе еле вылез с костылем), а еще лучше — выкинуть под холодный дождь во-о-н у той деревни, когда-то вольно и вызывающе взбежавшей на пригорок, а теперь жалко чернеющей среди зарастающих полей. Найдут ли они жилой дом там или хотя бы одну целую крышу? — а то побеседовали бы о процветании страны. Впрочем, я отвлекся от биографии Солигалича.

     Районный центр в 216 километрах к северо-востоку от Костромы расположен на отрогах Галичской возвышенности, на правом берегу реки Кострома (приток Волги), в 95 километрах от станции Галич. Население — 7,5 тысячи человек в 1992 году, а в 1897 — было 3,4 тысячи. По последней переписи население уменьшилось.

     Директор музея имени Геннадия Невельского Татьяна Валентиновна Солодовская рассказала, что самым многолюдным район был в 1922—1928 годах, когда Гражданская война, разруха и безработица заставили отходных рабочих, плотников да каменщиков, вернуться в родные края. Многие из них за века отходничества утратили навыки землепашца, но нэп позволил заняться мелким производством, торговлей, ремеслами. Население уезда составило более 80 тысяч человек. Сегодня оно вместе с городом составляет немногим больше 11 тысяч, в самом городе — около 6,5 тысячи, и оно продолжает, увы, уменьшаться. Огромные пространства остаются безлюдными. Что самое горькое — уезжает молодежь. Татьяна Семеновна, секретарь главного врача санатория, горестно вздохнула: «Трое детей у меня — все разъехались. После армии сын вернулся, работы нет, год поболтался — подался в Кострому. И так большинство...».

     Город известен с ХIV века, как Соль-Галицкая. В XIV—XVII веках это — крупный центр добычи соли (солеварение прекратилось в 1823 году, когда для выварки рассола дров уже требовалось на сумму, превышающую выручку). В 1450 году город был окончательно присоединен к Великому княжеству Московскому, соль вываривалась для Троице-Сергиевой лавры и московского Симонова монастыря. В конце XV века на левом берегу Костромы были возведены земляные укрепления. В 1552 году крепость выдержала осаду татарского войска, однако сам город продолжал развиваться на правом берегу, соединяясь с крепостью мостом.

     В 1609 году в Солигаличе было учреждено воеводство. В XIX веке он теряет торгово-промышленное значение, но зато в городе начинает развиваться курорт. В современном Солигаличе — сравнительно крупный по местным меркам известковый комбинат и масло-сыродельный завод. Небольшой льнообрабатывающий завод канул в просторы, где исконную культуру теперь не выращивают. До недавнего времени был леспромхоз, но его закрыли, как убеждены многие, по политиканским и рваческим соображениям, а многие люди лишились работы, да и районный бюджет пострадал.

     Курортные сооружения (санатории, водо- и грязелечебницы) расположены в парке на правом берегу Костромы, за Крестовоздвиженской церковью. Солигалич является одним из старейших российских курортов, история которого неразрывно связана с соляными промыслами. Официальной датой открытия курорта на средства купца Кокорева считается 1841 год.

     «В гидрогеологическом отношении месторождение минеральных вод представляет собой очаг разгрузки высоконапорных рассолов пермских отложений, которые по пути движения к дневной поверхности частично разбавляются пресными водами», — так пишет доктор геолого-минералогически наук В. Адилов, и я замираю над этими строчками, поражаюсь размаху нашей страны даже в природно-геологической стихии — «рассолы пермских отложений». А сколько я ехал до их сердца — соляных разноцветных пещер Соликамска на севере Пермской области, а вот здесь, за сотни верст, из той далекой соляной жилы пробилась целебная вода!

     «Локальная водонапорная система, — продолжает ученый, — обеспечивает высокую стабильность химического состава минеральной воды. Минеральная вода источника показана для бальнеотерапии заболеваний сердечно-сосудистой, нервной системы, опорно-двигательного аппарата, гинекологических, кожных болезней». Лечись — не хочу.

     Основные природные лечебные факторы — сульфатнохлоридные натриевые, содержащие бром и кальций воды, которые используются для ванн, а также местный лечебный торф (месторождения Горбачевское, Аленушкино и Большое), с добавлением минеральной воды его используют для грязевых аппликаций. Особый колорит и значимость курорту придает тот факт, что в середине XIX века известный ученый-химик и композитор Александр Порфирьевич Бородин провел химический анализ здешней минеральной воды, подтвердил ее лечебные свойства. Бюст выдающегося русского таланта стоит в центре санатория, носящего его имя, в окружении плакучих берез. На покрашенном постаменте почему-то исчезли надпись и даты жизни автора оперы «Князь Игорь»: 1833—1887. За свою короткую жизнь он стал академиком и профессором Медико-хирургической академии и профессором Лесной академии. Все это имеет прямое отношение к этим краям, как и то, что Бородин основал Женские медицинские курсы: ведь в курортологии хитрые методики разрабатывают больше мужчины, а упорно претворяют их в жизнь, лечат, отпускают процедуры и таскают грязь женщины.

     

Хозяйка дома

     Главный врач санатория имени А.П.Бородина Людмила Разумова подарила мне при первом знакомстве книжку «За здоровьем — в Кострому», изданную в 1999 году, привлекательно и толково рассказывающую про все курортные места области. Решил побеседовать с руководительницей, оттолкнувшись от этого издания, где напечатано интересное интервью с заботливой хозяйкой санатория — не по форме собственности, а по душе. Тем более что и генеральный директор объединения «Костромакурорт» остался тот же. Застал крупную, но легкую на подъем Разумову в коридоре домика администрации беседующей с молодым рабочим, у которого была перевязана рука: «Пилил дрова потихоньку. Что делать — зима приближается»...

     В кабинете Людмила Викторовна вздохнула: «Приходится перед отдыхающими извиняться, что у нас по всей территории свободной дрова сложены. Мы ведь дровами и углем топим, а в стороне, у скважины минеральной воды, ничего складировать нельзя». Так и шел наш разговор под нудные звуки неутомимой бензопилы.

     — Так что же изменилось за пять лет со времени выхода достаточно оптимистичной по тону и содержательной книжки?

     — Если что и меняется, то только в худшую сторону. Во-первых, с 2003 года очень плохо мы стали контактировать с фондом социального страхования. Прежде к нам через этот фонд приезжали лечиться люди из разных организаций и даже коммерческих предприятий. Нынче в соцстрахе остались только травматики и те, кто проходит реабилитацию. Ну немного детский отдых. Количество отдыхающих — уменьшилось, заполняемость — уменьшилась. Например, в 1999 и 2000 годах среднегодовая заполняемость была 55 процентов, включая периоды спада в межсезонье, в прошлом году она составила только 31,5 процента. В этом году получится меньше 30 процентов. Это — почти крах!

     — По-прежнему собственником здравницы является профсоюз. Может ли он действовать в рыночных условиях как эффективный собственник?

     — Какая эффективность, если у собственника нет денег, вложить он ничего не может! Когда-то это была сильная организация, строила здравницы. Нашу, с полуторавековой базой, осовременить не успела, потому что дороги хорошей не было. Старожилы рассказывают, что до железнодорожной станции Галич в распутицу по трое суток добирались. В 1985 году только бетонку сделали — сразу стали создаваться проекты для строительства новых корпусов и вынесения здравницы по реке Костроме за черту города, в Катково. И деньги на строительство имелись, но из-за того, что в городе не было газа, канализации, строительство затягивалось, а потом — все рухнуло. Так и живем в старых корпусах, канализация — через ямы с вывозом на ассенизационные поля. Топим допотопно, и территория вся дровами завалена, и топливо дорожает. Себестоимость угля почти 1 500 рублей, куб дров — до 250 рублей. Плюс мне надо заплатить людям по 40 рублей за распиловку, на зарплату начисления сделать.

     — Кстати, зарплата на курорте, наверное, выше, чем по городу?

     — Я бы не сказала. Медики, по-моему, даже меньше получают, но никто не уходит, а хозслужбы... Что тут говорить — алкаш на алкаше. Средняя зарплата по курорту — чуть больше полутора тысяч, но даже ее недавно выплатили — пять человек запило. А ведь у медиков заработок от количества отдыхающих зависит. В 1985 году, когда я начала работать, у нас заполняемость была до 500 процентов. Больше ста человек на территории плюс курсовочники. Курсовка стоила всего 28 рублей. Люди жили в частном секторе, везли денежки хозяевам, городу. Не скажу, что мы были градообразующим предприятием, но АТП за наш счет жило, магазины райпо — жили, приусадебное хозяйство — процветало. Вот недавно выходила на администрацию: «Ребята, давайте что-нибудь сообща придумаем, сделаем, отреставрируем! Надо же помогать. Никому ничего не надо».

     — Ведь от курорта и местным жителям польза.

     — Как ни странно, местные жители как-то халатно относятся к собственной здравнице. Только в последнее время, когда несколько руководителей согнулось, им нигде не помогли, а на родном курорте — поставили на ноги, стали говорить: ну всё — только в санатории лечиться надо. Но все равно мало к нам идут за здоровьем. Спасибо хоть известковому комбинату, что он своих работников старается оздоравливать. Хотя считается, что у нас профессиональных заболеваний не наблюдается. Как это может быть? — цементный цех, например, запустили. Других крупных предприятий нет. Был леспромхоз, но разорили (спасибо москвичам!). Оценили в копейки, технику продали в пять раз дороже, людей оставили без работы. Тоже был градообразующим, как и известковый комбинат. Остались только небольшие производства вроде хлебозавода и маслозавода. Частный бизнес процветает — купеческая жилка испокон веку сильна. Во Дворце культуры выездная торговля. Растет частный бизнес на базе леса. Ради Бога! Заключаешь договор о вырубке — заключи еще один: кирпичный завод восстанавливаешь или детсад ремонтируешь. За рубежом вокруг каждого промысла растет социальная структура, а у нас? Лес вырубаем, что детям останется? Уйдет не только минеральная, но и пресная вода.

     — Вернемся к воде, к медицине. Почему раньше так долго лечились, так много ванн принимали — от 30 до 50, да еще с температурой до 47 градусов?

     — Здравница существует, как вы прочитали, с середины ХIХ века, когда все делалось методом проб и ошибок. Ну приехал на все лето человек — пусть лечится. С годами развивалась методика, наука, особенно в советское время. В Москве Институт курортологии еще работает, хоть и стал центром восстановительной медицины. Нашли оптимальное чередование процедур, количество ванн — 10—12, их больше не надо. Да и сердце нынешнего человека прежней нагрузки не выдержит. Пришли к комбинированному методу лечения, да и возможности диагностики на другом уровне.

     — Торговец и благодетель Василий Кокорев лечился в Старой Руссе, тоже на бывшем соляном промысле. Вода, наверное, похожа. А вот грязь отличается?

     — Да, там больше ила и сопропеля, настоянного на соленой воде озера, а у нас — торфяная грязь. Отличный торф в округе есть, и когда исчерпалась сопропелевая грязь в пруду, который находится на территории, приехали геологи, специалисты из Института курортологии, нашли лечебный торф на глубине не менее метра. Снимается скрыша, привозится торф. Но не просто разбавляем его минеральной водой, а построили бетонированный пруд, как огромный колодец, куда постоянно течет минералка. Торф настаивается не менее полугода, пруд поделен на шесть отсеков, и по мере созревания — выбираем. Торф можно использовать повторно, восстанавливать в отсеке, чтобы не транжирить природные богатства.

     — Ну и сколько же человек одновременно мог бы принимать курорт по своим природным запасам, если отрешиться от социальной стихии — возможностей устаревшей инфраструктуры, а просто — на существующей медико-природной базе, на стихии природной?

     (Людмила Викторовна быстро взяла калькулятор: «Так, 11 тысяч кубов в год... 2 литра воды в секунду. Множим....)

     — Порядка пятисот человек. Только строй — и готовь город к приему гостей. К сожалению, возможности такие не используются. Ладно бы у нас, в глубинке, но я ведь знаю, что и более современные здравницы, которые успели построиться до «дикого» рынка, например, комфортабельный санаторий «Волга», — имеют такую же низкую заполняемость. Это уже не специфика, а общая социальная политика. Вернее, ее отсутствие.

     — Мне очень понравился карманный календарик на 2005 год, выпущенный санаторием, на котором среди кочанов сидит смешной карапуз да еще и накрывается капустным листом, а над ним арка надписи: «Мы подарим радость материнства!». Какой это сегодня нужный подарок!

     — Да, кроме неврологических болезней и заболеваний опорно-двигательного аппарата, лечим успешно бесплодие и мужской простатит. Это сейчас — бич. Таблетками, сколько их ни рекламируй, ничего не сделаешь. До простаты лекарственные препараты не доходят. А мы ввели методику вытяжки с чередованием приема минеральной воды. Ведь у нас сегодня бесплодие не только женское, но и мужское: сперматозоиды, извините, ползают, а не бегают, не успевают оплодотворить яйцеклетку.

     За последние 15 лет убедились, что хорошо излечиваются нашей грязью кожные заболевания, особенно у детей. Торф вообще действует замечательно, а еще в нашей воде есть значительное содержание брома, который успокаивает, расслабляет, снимает раздражение.

     — Ну и какие реальные шаги вы видите к более разумному использованию этих богатств и методик? Не будем мечтать о несбыточном: вот, мол, завтра какой-то олигарх не очередной футбольный клуб купит, а по примеру виноторговца Кокорева решит устроить здравницу — на это надежды нет. А на что же надеяться?

     — Для того чтобы сохранить когда-то лучшую в мире систему — хотя бы сохранить! — ладно, допустим, нет в нефтяной стране денег на созидание — надо наконец принять многострадальный внятный закон о санаторно-курортной деятельности (ведь Ленин такой декрет в разгар Гражданской войны подписал!), и должен обязательно быть просчитанный государственный заказ на выживание. Ведь понятно же, что даже не в самих курортах как учреждениях дело или в работающих на них людях — речь идет о завтрашнем дне государства. Вот я прочитала вашу статью «Чахнущие над златом» в «Советской России», целиком согласна со всеми положениями, в том числе и с тем, что обещанный премьером Фрадковым дополнительный миллион пенсионеров, которых только собираются отправить на лечение в 2005 году, положения не улучшит. Но дело не только в больных стариках и инвалидах — облегчить их участь — дело святое, но почему мы не думаем о тех, кто работает, рвет жилы в наших суровых условиях, создает богатства для страны и избранных. Кто наших пенсионеров, даже если несколько миллионов пошлем лечиться (что вполне реально!), будет в дальнейшем содержать? Вот что поражает — отсутствие заботы о завтрашнем дне по решающему счету. У нас почти сравнялось число трудоспособных и иждивенцев, скоро вторые перевесят первых. Как помочь труженику сохранить здоровье? Когда мы будем думать о человеке? Меня потрясла еще десять лет назад одна американская телепередача: дауны в интернате сидят за компьютерами, а у нас их сегодня сельские школьники в глаза не видели.

     Завтра опять еду за 200 с лишним километров в Кострому по делам текущим, хозяйственным. Какая моя главная задача? — залатывать огромную и расползающуюся дыру. Мне хотя бы до пенсии довести тот коллектив, с которым я начала работать. Ведь намекали тогда: ну, все на развал пошло, года три хотя бы продержись, и ладно. А я пятнадцать лет уже барахтаюсь да еще вылечиваю таких женщин, на которых гинекология крест поставила. Но какой ценой! — вот еще интересно: я читаю Трудовой кодекс, там все для меня расписано, каждый шаг и час. Но почему тогда кодекс не действует для частного предприятия? Закон должен быть равным для всех — и для богатого, и для нищих. Пока ничего не меняется — и вообще в стране, и в нашей сфере... Бедные как не ездили в здравницы последние пятнадцать лет, так и не смогут поехать, средний класс зажали — они вон в Турцию на неделю вырываются, а хороший отдых с лечением — не всем по карману, а богатые как ездили на Мертвое море, так и будут ездить, хотя не все понимают, что лечиться лучше в привычном климате, без траты времени и сил на адоптацию. Но ведь про это по телевидению не показывают.

     — Да, сообщили, помню, что Абрамович облагодетельствовал детей Чукотки, послал многих на два месяца в Крым. Пиар-акция прошла, ребятишки вернулись, и все поголовно заболели. О таком уже не надо рассказывать — не оплачено, хотя этот пример поучительный. Оказывается, на Чукотке даже есть свои термальные лечебные воды. Построй здравницу — и лечи детишек, но это слишком прозаично и невыигрышно.

     — Да, на адаптацию при резкой смене климата до двух недель может уходить. А у нас — приехал, врач осмотрел (я сейчас и за дежурного врача принимаю — доктор в отпуске), и начинай с завтрашнего дня любые процедуры. Их у нас немало, вот две кушетки для растяжения немецкие недавно купила, очень хороший эффект.

     — Ну и сколько же стоит курс лечения?

     — Путевка на 21 день — 9 700 рублей, а курсовка — 3 450 рублей.

     Вот так — самая дешевая путевка, которая мне известна в курортной сфере! Я и написал в проблемной статье: одна ванна на Мертвом море может доходить до 100 долларов, а у нас весь лечебный курс чуть дороже! При этом для целого ряда болезней торфяная грязь полезней, чем морская. А вообще выбор воды и грязи — прерогатива врача-курортолога, а не девочки из турфирмы или сведущего приятеля: «Жена была, там — круто!». Но, увы, подбор лечения у нас тоже поставлен на самотек, нужных кадров почти не готовится, внятной информации нет. А человек должен прежде всего решить, зачем он едет — оттягиваться, развлекаться, спокойно отдыхать или целенаправленно лечиться? И получить квалифицированный совет, веер предложений. Ему сегодня никто не подсказывает этого, даже электронные СМИ гонят примитивную рекламу, направленную на коммерческий туризм и варварское самолечение. Здесь тоже никакой государственной политики нет!

     Когда смотришь на деревянные корпуса курорта, самого недорогого из всех встреченных в России, на строения, возведенные больше века назад и покрашенные синей краской, на трубопроводы и горы дров под ними, на испоганенные черной краской какими-то вандалами белые скульптуры, трудно поверить, что все это соответствует красивому и обязывающему слову — здравница. Но кому-то по цене, по медицинским показаниям подходит именно она — провинциальная, домашняя, не фешенебельная, но очень заботливая.

     — Мы не можем взять шикарными номерами, культмассовой работой, — соглашается Людмила Викторовна, — но стараемся держать достойный уровень лечения, а питание делаем по-домашнему, разнообразным. Для своего уровня, для города Солигалича — нормально. Хуже, когда здание помпезное, а внутри — пустота и неуют. Вот бассейна, конечно, не хватает, но его и в районном центре нет. Правда, на одном энтузиазме далеко не уедешь, когда не чувствуется государственного подхода. Ну нет его...

     Да, энтузиазма Людмиле Викторовне и ее соратницам не занимать, но сколько можно в этой бабьей стороне на женском в основном энтузиазме выезжать? Все разговоры про полную самоокупаемость, про выживание на местном уровне — антирыночный бред. Кстати, сама история солигаличской лечебницы это доказывает. В 1878 году водолечебница, которую Кокорев подарил с землей и источниками городу, была закрыта из-за недостатка средств. Поэтому в 1891 году источники были переданы Солигаличскому земству. Земцы наскребли средства, но только в 1901 году курорт был снова открыт. На нем побывал 221 человек за весь год, то есть половина от того числа, которое лечилось в недавние лучшие годы за одну только смену. Ближайшая железнодорожная станция Рассолово находилась в 85 верстах, расстояние преодолевали на лошадях. Тройку с тарантасом нанимали за 15—20 рублей, пара вольных стоила 8—10 рублей. Немалая цена, если учесть, что заводской рабочий получал тогда 20 рублей, а служащий — 40 рублей в месяц.

     Третий раз курорт открылся после шестилетнего перерыва в 1925 году по решению Солигаличского уездного исполкома. В 1928 году количество отдыхающих по сравнению с началом века выросло почти в два раза — 404 человека. Характерно, что тогда уже появились курортные льготы, почти отмененные ныне: члены профсоюза, крестьяне-бедняки и середняки, красноармейцы и члены их семей платили по 50 копеек за ванну, остальные — по 80 копеек.

     В книге о костромских курортах представлено восторженное творчество отдыхающих. В ноябре 1993 года, в самую глухую пору, некто Скворцов написал стихи, посвященные здравнице:

     В настоящий санаторий
     Прибыл я, убитый горем,
     Уходил меня до слез
     Этот остеохондроз.
     В ней сегодня, к сожаленью,
     Нет былого оживленья,
     Но запомнила она
     И другие времена,
     Как на грязь и на водицу
     Приезжал сюда лечиться
     С наших северных широт
     Многочисленный народ.

     В мой приезд стояла достаточно теплая погода октября, но и в золотую пору под старыми березами было, увы, не оживленно.

     

Суровый климат

     Богатый виноторговец Кокорев во второй половине ХIХ века построил знаменитую гостиницу напротив Кремля, на Софийской набережной — так называемое Кокоревское подворье, где особенно любили останавливаться писатели, не только русские, но и очарованный Москвой и Россией австрийский поэт Рильке. В Солигаличе благодарны земляку прежде всего за то, что он, побывав на курорте Старая Русса, тоже основал в родном городе курорт.

     Некто В.И. Корнилов проехал по маршруту Кострома—Галич—Чухлома—Соль Галичская и оставил записки: «От Костромы до Соль-Галича. Из воспоминаний о зимней поездке по Костромской губернии в 1857 году». Они обстоятельны и в общем-то столь же безрадостны, как и мои.

     «Скромный уездный городок Соль-Галич расположен на обоих берегах реки Костромы. На правом берегу, возле торговой площади, ручья Шашкова, близ церкви Преображения Господня, по простонародью Никольской, есть соленые родники. Рассол в этих родниках никогда не замерзает и по дну неглубокой рытвины струится в реку Кострому.

     Говорят, что около 1845 года здесь было шесть варниц и соли вываривалось еженедельно до тысячи пудов. Вскоре потом солеварение прекратилось, но взамен того уроженец Соль-Галича откупщик В.А. Кокорев устроил за свой счет ванны при самих соляных источниках. Жители, разумеется, были этим очень довольны, потому что ванны стали привлекать отовсюду больных и тем способствовали оживлению города».

     Еще бы не быть довольным любому оживлению в столь глухих и суровых краях. Санаторий, находящийся в центре города, у той же рытвины, по которой соленая минеральная вода струится в Кострому, и сегодня является достаточно оживленным и привлекательным центром города, хотя и малолюдным. Я был двадцатым человеком, который жил в осеннюю пору в одной из старейших здравниц средней полосы России. Но через санаторий часто проходят юные жители города, а с раннего вечера открывается трактир, куда горожане заглядывают чаще больных. Я заглянул посмотреть: тепло, уютно. Над стойкой — надпись: «В нашем трактире заказ не меньше чем на 50 рублей». Я удивился вслух: «А почему же нельзя просто кофе или чая вашего за 5 рублей выпить?».

     — А как же! — у нас от выручки зарплата идет, — уверенно заговорила трактирщица, — видите, натоплено, скатерти на столах. Это все ведь расходы. Пусть заказывают».

     А выбор такой, что только выпивкой на 50 рублей и покроешь требуемый «пропуск», немыслимый ни в одной стране Европы и Азии, где довелось мне побывать. Нет, никогда Россию умом не понять. Как-то критик Страхов принялся оспаривать апологетов этой чеканной фразы Тютчева: да, не понять, но чужим умом, мол... Какой там чужим — своим тоже не понять. Правда, один довод убедил: за тепло брать. Ведь тот же путешественник Корнилов пишет о климате этих мест: «Климат в Соль-Галиче суровый; по краткости лета и ранним заморозкам огурцы созревают чрезвычайно редко; может быть, один раз в 10—15 лет. В садах есть яблоки, но маленькие, осиновые, совсем белые. 19 августа, в день Флора и Лавра, незрелые яблоки непременно снимаются для предохранения от утренников».

     Конечно, усилиями селекционера-самородка Ивана Мичурина в прошлом веке, его кропотливым вдумчивым отбором и скрещиванием были продвинуты на север 300 южных плодовых растений. Так что яблоки тут не только «осиновые» вызревают, но климат остался суровым. Тем более надо ценить и разумно использовать те щедроты, которые отпускает природная стихия. Увы!

     

Славные имена

     Зашел в редакцию газеты «Солигаличские вести», которая хоть и расположена на улице Серогодского, но печатается в типографии Галича за 100 верст. Поговорил с главным редактором Борисом Соболевым. Спросил его про общественно-политическую жизнь, про расклад настроений и партийных сил, уж коли нам по партийным спискам следующую Думу придется выбирать. Борис Александрович махнул рукой: «Какие там силы... У нас только две партии худо-бедно существуют. Компартия, в которой почти нет молодежи. Отделение КПРФ возглавляет военный пенсионер Владимир Крылов, который живет в 25 километрах от города. Ну и отделение «Единой России», которым руководит сотрудник райвоенкомата Николай Полисадов. В ней, по-моему, руководители администрации не состоят. Пожилые люди какие-то убеждения имеют, а молодежь мы от политики сами отучили, поэтому никаких общественных движений полноценных нет. Да к тому же и энтузиазма мало. Ну что у нас — цементный цех ввели, зато леспромхоз по каким-то политическим мотивам закрыли. Лес добывают австрийская и финская фирмы, но пока вывозят кругляк, а построить деревообрабатывающие предприятия и дать рабочие места только обещают. Так что перспектив маловато».

     Пошел после этого невдохновляющего разговора по-над прудом к центру. На углу улицы Коммунистической стоит громадный деревянный дом с посеревшими архитектурными деталями. Он кажется каким-то полужилым — часть окон заколочено, а мемориальная доска гласит об иной общественной судьбе: «28 июля 1918 года здесь был открыт социалистический клуб Красной армии имени IIIИнтернационала». Дальше, по улице Валентины Вакуровой, стоит и вовсе почерневший дом с мемориальной доской, гласящей, что здесь с 1921 по 1941 год жила юная патриотка, которая ушла в партизаны и погибла в 1942 году, подарив имя родной улице. Вообще глухой и негусто населенный Солигаличский район дал Родине аж 6 Героев Советского Союза, а еще раньше проводил в большую жизнь адмирала, исследователя Дальнего Востока Геннадия Невельского, сына волостного писаря и внука пахаря Ивана Сытина, ставшего гением на книгоиздательском и просветительском поприще. Славные имена, которые подают нам сияющий пример служения Отчизне и заставляют верить в то, что земля ее не оскудеет, не зарастет бурьяном равнодушия.

     

Какие песни...

     Библиотекарь курорта Надежда Юрьевна, которая является хормейстером коллектива «Забава», рассказала мельком, что в селе Верховье живет Клавдия Солуянова, которая может «под губы» частушки петь. Я загорелся и предложил новому знакомцу из Москвы Александру Николаевичу Комиссарову съездить на его машине к певунье. Он с радостью согласился: достаточно успешный инженер и изобретатель по технической части шоу-бизнеса путешествует по глубинной России: «Ну не могу поверить, что все погибло, ищу ростки выживания, с возрождением ремесел пытаюсь им помочь. Говорю в здешнем детском доме: займитесь резьбой, я со сбытом постараюсь. Увидел, как одеты, все деньги на куртки потратил».

     Рванули за 12 километров в старинное село. Нас встретил огромный и обшарпанный пятиглавый собор с колокольней, каменный дом бывшей церковно-приходской школы, кладбище. Спросили у бабушки-сторожихи, где искать Солуянову. За перелеском стояли два жилых совхозных дома, обшитых досками. На крыльце сидела седая женщина в капроновой темной куртке и белых валенках, с погасшим взглядом. Это и была Клавдия Васильевна, которая сразу заявила, что уже давно ничего не поёт: «Возле автобусной остановки еще два дома есть. Найдите там учительницу Мартынову — она напоёт...»

     Сразу какая-то неуместность подобного любопытства почувствовалась возле постаревших домов и нескольких местных работников отделения совхоза, усадьба которого в Бурдуково, в шести километрах отсюда. Мужчина помоложе поинтересовался, откуда мы, и горячо сказал, махнув в сторону дороги: «Какой барский дом трехэтажный Орловых пустует! Хоть бы кто из москвичей купил, ведь есть у вас крутые стриженые» — «Да они в Подмосковье коттеджи скупают» — «Что там ваше Подмосковье? А у нас — простор...»

     Да, на другой стороне бетонки под асфальтом, строившейся в начале 80-х, конечно, из стратегических соображений, просторно стояли огромный усадебный дом из несокрушимого кирпича и деревянные двухэтажные здания школы-интерната. Окна этих внушительных строений зияют. Несколько старожилов и приезжих обитают только в жилых домах. Одна из них — 80-летняя Елена Александровна Мартынова открыла дверь, припертую изнутри от коз, и пригласила войти. В кухне топилась печь-голландка и уютно пахло пирогами среди почти не пригодного к жизни помещения.

     Седая, плохо видящая, но живая Елена Александровна — в прошлом задорная ученица местной школы, потом — любимая пионервожатая детского дома имени Ленина, который располагался в громадной усадьбе петербургского владельца-богача Орлова: «В начале 30-х годов сюда свезли отчаянных беспризорников — юных бандитов. Не то что ученики — учителя прятались, мимо села боялись люди ездить, как в разбойные времена. Но потом главарей увезли, остальных перевоспитали. Мы вместе с ними учились, там же я стала пионервожатой — в отпуск не отпускали питомцы. Так мы весело и дружно жили — постановки, хор (это у меня от отца-учителя — он на скрипке играл, а я научилась играть на гармошке погибшего на войне старшего брата), походы по окрестностям. Я так рыбалку любила на реке Костроме! Нынче первый год не ловила — не вижу ничего. Это меня тетрадки доконали. Бывало, до сотни проверяла за ночь, когда своих детишек уложишь. Ну а сочинения да изложения на воскресенье оставляла. После войны и окончания Галичского педучилища только два года учителем русского языка и литературы проработала — вызывают в районо: директор уехал, надо школу принимать в плачевном состоянии. Все опытные учителя — беспартийные, они спокойно отказались, а я — молодой член партии, но по стажу — самая неопытная. «Да разве мне справиться?». До секретаря райкома дошло: «А как на фронте принимали молодые командование на себя? Это — приказ партии». До 1 сентября оставалось 10 дней, стена вывалилась, дров — ни полена. Впряглась на 9 лет, школу сдала новому директору, как картинку, стала снова учительствовать да художественной самодеятельностью заниматься. Наш школьный ансамбль и в Костроме, и в Ярославле выступал. А потом все под горку покатилось: еще в 1980 году закрыли детский дом — ребята плакали, не хотели уезжать из нашего красивого села. Пришли в усадьбу военные строители, дорогу строили, то картошку выкопают, то дрова возьмут, но и комбат нам иногда помогал. Построили дорогу — и ушли в 1989 году, вот и пустует разоренный крепкий красавец-дом, рамы, двери — все растащили, а кафель в проемах еще голубеет... Теперь я только летом живу: пол провалился, печка накренилась, грядки сделать не могу. Зимой у дочери с внуками нянчусь... А вот сосед Володя и зимой живет, он из Запорожья приехал, его жена с двумя детьми оставила — такой хороший мужчина, помогает нам».

     Мы со спутником спросили Елену Александровну, где же гармонь.

     — Гармонь маленькие внуки до клапанов разобрали.

     — Может, напоете что-нибудь из старого репертуара?

     — Полноте, я песен уже не пою... Вы лучше пирожков попробуйте. Капусты нет — только с яйцами сделала.

     Мы отведали теплых пирожков и вышли по шатким половицам навстречу холодному закату да осеннему ветру, качавшему поредевшие ветви плакучих берез. Шумел старый сад с высокими яблонями-китайками, на которых краснели мелкие, как черешня, плоды. На месте палисадника росла пожухлая крапива. Вся эта картина с внушительными строениями по окоему и посаженными еловыми гривами походила на грандиозную декорацию, в которой должна сниматься заключительная сцена из рвущей сердце трагедии о гибнущей сельской России, которая уже не поет песен. Полноте! — как говорят на дворянский лад коренные солигаличане, — какие песни...

     

О рыбе и лесе

     Борис Басманов родился в деревне Селезнево, учился в Солигаличской школе, потом в Ленинградской мореходке. Бороздил, как старший моторист, воды четырех океанов и четырнадцати морей, но в 1958 году вернулся в родной Солигалич, работал егерем в охотничьем хозяйстве и вел постоянные фенологические наблюдения, а еще записывал рассказы старожилов, изучал историю и топонимику родного края. Он хранил записи своего дяди Ивана Басманова, который оставил воспоминания стариков о хозяйственном и заботливом барине Шипове. Под его руководством была построена хорошая водяная мельница, но после смерти хозяина она недолго продержалась без ремонта. Борис Николаевич с готовностью повторяет слова ПетраI о вверенном ему народе, отмеченные еще дядей: «Всем известно, что наши люди ни во что сами не пойдут, ежели не приневолены будут». Это касается и самых, казалось бы, благих дел.

     В своей книжке «У нас с тобой — одна судьба», отпечатанной на средства местной администрации, Басманов вспоминает, что до революции главная хлебная лавка в Солигаличе располагалась под церковью Бориса и Глеба, недалеко от курорта, где торговал мукой и хлебом В.С. Маслов, честный и порядочный человек, про которого сложили стишок:

     Под Борисом-Глебом
     Торгует хлебом,
     Овсом и рожью
     Во славу Божью.

     «Но о других солигаличских купцах, — вспоминает автор, — мой дядя отзывался не очень благосклонно... Значит, и 100 лет назад торговцы были разные: одни — честные и любимые народом, другие — плуты и надуватели, что характерно и в наше время. Но, анализируя записи 100-летней давности, я пришел к выводу, что в наше время шкуродёров стало значительно больше», — так кончает главу фенолог и краевед, недавно ушедший из жизни.

     Еще он ошарашенно цитирует записи лесовода и рыбака Василия Елисеева, который отмечает: «9 июня 1953 года, река Кострома, ловить рыбу спиннингом начали в 11 часов дня, к 8 вечера поймано 15 щук и 2 окуня. Вес самой большой щуки — 10 кг».

     Теперь, конечно, реки после экономического вмешательства человека сильно обмелели и обезрыбели, но скоро и вовсе могут погибнуть, высохнуть без болот и притоков. Родной леспромхоз был разорен, а бесконтрольный лес теперь добывают частники и иностранные «инвесторы» — австро-финская компания. Если наши мужики при всей своей безалаберности и пьяной сентиментальности могли природу и пощадить, то деловые финны, берегущие свои несметные лесные богатства, возьмут все под корень. Мне женщины в библиотеке рассказывали, как они отправились по клюкву и попали на делянку: «Колеи от могучей техники — выше головы, котлованы остаются просто без плодородной почвы — там же ничего уже не вырастет. Обещали дороги, мосты. Встретили одни «мост»: машину старую в речку сбросили и горбылем завалили».

     Настоящие-то инвесторы начинают с дорог, какой-то структуры, перерабатывающих цехов, а эти хищники, вывозящие составами кругляк, только обещают через несколько лет наладить переработку на месте. Ну да, когда приличного леса совсем не останется.

     Губернатор Виктор Шершунов на областном празднике работников леса, к восторгу журналистов поорудовав импортной пилой, бодро заявил, что леса, занимающие 72 процента территории области, — «надежная сырьевая база, способная удовлетворить не только внутренние потребности, но и обеспечить объемы поставок на экспорт», а в более деловой обстановке признал: «Снижение объемов заготовки древесины в области в основном связано с отсутствием спроса на мелкотоварную, лиственную и низкосортную древесину, расчетное содержание которой в лесосечном фонде составляет свыше 58 процентов... Своих крупных деревообрабатывающих предприятий, кроме двух фанерных заводов, у нас нет». Потому, мол, расчетная лесосека была освоена лишь на 35,7 процента. Так тем более надо искать не добытчиков любой ценой, которые выбирают последний товарный лес, а цивилизованных инвесторов, которые пустят в дело и низкосортную древесину.

     Местная газета дала скромную заметку о заседании президиума районного совета ветеранов, который «решил обратиться к спонсорам(?!—А.Б.), к бывшим руководителям леспромхоза об оказании помощи ветеранам». Ничего себе — социальная «защита» — люди всю жизнь вкалывали на область и государство, а теперь взывают к мифическим спонсорам и к руководителям, которые не уберегли (а может, и не хотели беречь?) свой лесхоз, пустили — думаю, не бескорыстно! — на делянки варягов. А почему же не было ничего оговорено из «социалки» при заключении сделок?

     Правильно возмущалась главврач санатория Людмила Разумова: «Ладно, ребята, допустим, я тоже — за капитализм, частную собственность, но лес — наше общее богатство. Давайте тогда договоримся, что получат район, горожане, тот же санаторий, который платит все больше даже за лиственные дрова — уже по 220 рублей за кубометр!». Значит, и за мелкотоварную продукцию деньги дерут?

     Все природные ресурсы — от леса до нефти, которой тоже скоро не будет в спасительных объемах добычи транжирим. Ну а рыба в речных да озерных краях почему-то давно перестала быть продуктом питания.

     

Курортные частушки

     За частушкой — единственно живым жанром фольклора, не считая, конечно, анекдота, надо ехать специально. Но в любой дороге то надеешься встретить какой-то интересный куплет, то сам сочиняешь. Например, про капусту, изображенную на упомянутом календарике с младенцем, можно прочитать анекдот в газете:

     — А я вчера с кумом водки выпил и наутро как заново родился!

     — Что, так хорошо было?

     — Нет, в капусте нашли.

     А вот самоцветную частушку в той же многотиражной газете — не прочтешь, по телевидению после гибели Геннадия Заволокина — не услышишь. Разве что матерную, в какой-нибудь пошлой программе вроде «Эх, Семеновна!». Но не верится, что искрометный этот жанр измельчал...

     Спрашиваю в библиотеке имени Пушкина города Солигалича: есть ли сборник местного фольклора? Оказывается, специально никто не собирал, не обрабатывал, не издавал — только в общекостромских сборниках порой есть упоминания о говорах и песнях этих северных краев области.

     Но тут одна из библиотечных работниц засмеялась: «Надо мамины частушки обнародовать. Я 200 штук успела записать. Одну только наизусть помню»:

     Задушевная подруга,
     Полюбим из далей:
     Ты люби из Подболотного,
     Я буду из Гарей.

     Как ладно врываются в частушку названия дальних деревень — Подболотное и Гари, какое свежее словцо во множественном числе — «из далей», наконец, какой отчаянный характер молодых подружек проявляется!

     Попалось село Воротимово, и я вспомнил речку Светицу — приток Костромы, встречи на Солигаличском курорте, услышанные и сочиненные частушки. Мы ведь и на этих неласковых просторах не унываем.

     Чтоб казаться молодцом —
     Надо подлечиться.
     Не ударим в грязь лицом —
     Лучше поясницей!

     Кто-то скважину бурил
     Возле санатория.
     Кто-то голову дурил —
     Принаделал горя мне.

     Как на речке Светице
     Вижу, что-то светится.
     Милый Вася, я сдалася —
     Хорошо бы встретиться.

     Задушевная подруга,
     Я теперя — Санина:
     В санаторию завёл
     Имени Сусанина.

     Есть село за Костромой:
     Имя — Воротимово.
     Твой ли будет или мой —
     Только воротим его!

     На Руси во всяком разе
     Понимает наш народ,
     Что лечебной много грязи,
     А простой — невпроворот!

     Какая грязь достанется русскому больному человеку — целебная или простая, какая пересилит вода — мертвая или живая, — покажет дальнейшее взаимоотношение стихий, которым все-таки человек не должен безвольно сдаваться!

     Кострома—Солигалич—Москва.

  Александр БОБРОВ