Не показушная пышность парадных зрелищ в столице
стала юбилейным смотром нашей жизни, а «праздник со слезами на глазах»
в Абрамовке. Глава сельсовета Петр Васильевич Яковлев рассказывает:
— Решили восстановить к святому дню памятник. Подрядчик составил проект
— на десять тысяч рублей. Обратились в район. Выяснилось, что памятники
нигде не числятся, были собственностью колхозов и совхозов, в районном
бюджете на них строки нет. Ищите, мол, на месте. На сходе постановили:
последнее продать — емкость для перевозки нефти. Стала не нужна жилкомхозу.
Двенадцать кубов, по тысяче за куб — двенадцать тысяч рублей. Памятник
обновили, да еще на оставшиеся две тысячи отремонтировали принтер
в сельсовете, горя не знаем, все справки на нем печатаем.
Сияют покрытые серебрянкой красноармеец с автоматом и рабочий с молотом
в неодолимом стремлении к Победе: за ними великая советская держава.
Победители смотрят, как их правнуки Вова Маликов и Андрюша Барсуков
везут ржавые железки — тоже своего рода парад, показывающий суть сегодняшней
жизни: для многих остается только подбирать крохи созданных при социализме
народных богатств.
Застывшие в камне прекрасные творцы Победы над фашизмом во Второй
мировой теперь взирают на окружающие руины ведущейся против нашей
страны третьей мировой войны. Такое они видели только на освобожденной
от гитлеровских захватчиков земле. А ныне даже там, где никогда не
рвались снаряды и не ступал чужой солдат, — разрушения.
Вот и здесь, за плечом, на правом фланге — остов Дома культуры на
390 мест. Был лучшим в районе, построен перед началом «реформ». На
левом фланге — правление колхоза. Под замком, но с выбитыми стеклами.
Далее, на господствующей высоте — осыпающиеся стены машинно-ремонтных
мастерских. В окрестностях села — развалины животноводческих и иных
производственных помещений.
Село Абрамовку Переволоцкого района знают не только в высоких кабинетах
Оренбурга, но и в Кремле. Сразу же после издания указов Ельцина против
«колхозного рабства» возвестили о роспуске здешнего колхоза «Красный
Октябрь». Для примера. Разорвали на 38 частей: 34 фермерских хозяйства
и 4 кооператива собственников земельных паев. Тракторы, автомобили,
комбайны, сеялки и прочие машины и механизмы, все до болтика, разделили
по дворам, кому что досталось. О таком счастье взахлеб трезвонили
и местные, и центральные средства массовой пропаганды.
Через годок посланцы Ельцина и его тогдашнего наместника в области
Елагина пожаловали сюда обобщить «передовой опыт». Вспоминает бывший
главный агроном и председатель колхоза, затем фермер Сергей Александрович
Муравьев:
— Нас собрали в Доме культуры и объявили: «Хотим ваш опыт пропагандировать».
В ответ мы все хором: «Нельзя этого делать». Один в поле не воин.
Без коллектива нормально работать невозможно. Высокие гости опешили:
они ждали восторгов. Тем не менее нас «пропагандировали», в школу
«передового опыта» еще какое-то время ехали делегации, особенно большая
была из Башкирии. Мы показывали, как не надо делать. И однако по всей
стране принуждают делать именно так, как не надо.
Даже книгу о «новой жизни» издали, в которой осчастливленный житель
Абрамовки Николай Николаевич Афоничкин везет на санках доставшийся
ему мешок сахара. Это уже потом, во время уборки урожая пшеницы с
поля фермера Александра Ивановича Соловых, работавший у него со своей
автомашиной шофер (не пожелавший открыть свое имя) сказал мне:
— Когда нас уговаривали делиться, рисовали райскую картину свободы
без колхоза. Особенно разливался с областного телевидения мужик с
интеллигентской бородкой. Приехал бы он теперь, мы бы ему бородку
по волосику выщипали.
Участвовавшие в разговоре другие свободные крестьяне засмеялись —
мурашки по спине. За что же черная неблагодарность?
Глава Абрамовки Петр Васильевич Яковлев обобщает высказывания многих
односельчан:
— С упразднением колхоза социальная жизнь на селе тут же замирает.
Никто не берет на себя затраты на общинные нужды. Тут же ликвидировали
детсад на 35 мест. С 1992 года перестали отапливать Дом культуры,
и от него остались одни стены. В селе добротная школа со спортивным
и актовым залами. Когда ее открывали, первоклассник Сережа Муравьев
разрезал ленту. А в прошлом году его сын Сергей был в последнем выпуске
средней школы. Тогда в ней занималось до четырехсот детей, теперь
осталось 37, и ее из средней превратили в девятилетку, хотя никакой
экономии средств это не дает. Жителей лечила сельская больница, сейчас
оставили только фельдшера на полставки. Опустели 57 домов.
Истоки беды объясняет Сергей Александрович Муравьев:
— Я был последним председателем колхоза. Село было полностью загружено,
все работали. Возделывали 6800 гектаров посевов, в последние годы
— 1100—1300 гектаров. Около 4000 гектаров заросло бурьяном, небольшие
поля обрабатывают соседние уцелевшие колхозы. У нас в колхозе было
1500 голов крупного рогатого скота, в том числе около 600 коров, откармливали
360 и более свиней. Все это сразу пустили под нож, и с тех пор ничего
нет.
Сельский голова П.В. Яковлев дополняет:
— В Абрамовке содержали в каждом дворе корову, а то и две, соответственно
и телят. Это более четырехсот голов крупного рогатого скота. А там
еще свиньи, овцы, козы, птица. Колхоз обеспечивал кормами. А теперь
живность не в каждом дворе: всего в селе 185 голов крупного рогатого
скота, из них 85 коров, поголовье свиней колеблется от 100 до 130,
плюс около 40 овец. Слезы.
Таковы вкратце итоги рыночно-экспериментального погрома в подопытной
Абрамовке. Подобные скорбные повести можно услышать в сотнях сел только
Оренбургской области: ведь еще до постановки «эксперимента» было велено
указами Ельцина в одночасье провести коллективизацию наоборот, нимало
не заботясь о пользе для народа. Даже гитлеровский блицкриг не был
столь оторван от крестьянской жизни и не ставил заведомо невыполнимой
задачи в отношении колхозов и совхозов.
Естественно, ельцинский блицкриг лопнул быстрее и превратился в неопределенно
долгую войну на измор против крестьянства нашей страны. «Телевизионные
мужики с интеллигентской бородкой» или просто с неопрятной щетиной
на жирных щеках, а тем паче собственники гласности и свободы слова
в Кремле и выше размазывают свою сладкую слюну. Пусть они не едут
во второй раз туда, где они однажды посеяли неистребимое желание нового
свидания для прополки их демократических ланит, но хотя бы по-за околицей
из иномарок видят развалины животноводческих и иных производственных
и культурно-бытовых зданий. И изворачиваются: идет переток из коллективного
и государственного секторов в частный, в личные и крестьянско-фермерские
хозяйства.
Сидельцы кабинетов, где до них размещалась власть, по своим великим
праздникам независимости от ума и совести залихватски возвещают: «Показатели
домашнего крестьянского сектора благодаря реформам повысились до 50—70—90
процентов! Ура рынку!» Под это подстраивается и учет. В библиотеке
иногда можно найти толстые талмуды, в которых десятки страниц показывают
этот рост в процентах по регионам и по независимой России в целом.
Если включить туда отдельной строкой села наподобие Абрамовки, то
можно бить в Царь-колокол и салютовать Царь-пушкой: 100 процентов
на крестьянском дворе! А этот двор как раз напротив памятника героям
Великой Отечественной войны. Хозяин дома Александр Алексеевич Петин
подстать каменным рабочему и красноармейцу на пьедестале через дорогу.
Такой же мускулистый и мастеровой, с такими и сегодня — к победе на
трудовом и любом другом фронте. Механизатор широкого профиля, плотник
и столяр (во дворе своя столярная мастерская). Но нет работы, нет
заказов. И кормилец семьи вынужден ездить на заработки за сто километров,
в Оренбург. Дома — жена Ольга Владимировна, в прошлом сельский повар,
ныне безработная, да четверо детей. Из всех сельскохозяйственных животных
— только куры, больше не прокормить. Такой вот частный сектор.
Ну на просторах Оренбургской области его победа не столь сокрушительна.
Но все же. Колхозам и совхозам принадлежало 79 процентов крупного
рогатого скота, а в домашних хлевах мычал только 21 процент. А вот
теперь при капитализме доля крестьянского, фермерского двора превысила
45 процентов! Рост в два раза с четвертью! Торжество частной свободы!
Соответственно засилье коллективных и прочих кооперативных предприятий
уже меньше 55 процентов, завтра упадет ниже половины!
Однако при всех восторгах о расцвете крестьянской доли почему-то никогда
не показывают, сколько же в ней рогов ли, хвостов. Да потому что порадовать
нечем. В последнем году народной власти в личных подсобных хозяйствах
Оренбуржья жевали жвачку 373 тысячи голов крупного рогатого скота,
а при безвластии в 2004 году — 342 тысячи. После «первоначального
разграбления капитала» социалистических предприятий поголовье в сельских
дворах области никогда не достигало советского уровня, несколько колебалось,
а в последние годы, в том числе в нынешнем, вновь снижается, почти
в ногу с сокращением населения.
И эта относительная устойчивость домашнего хозяйства превратила его
из подсобного в основной, а зачастую и единственный источник жизни
и выживания подавляющего большинства семей, и не только на селе.
При этом в коллективных предприятиях за полтора десятка лет разбоя
(«реформ») поголовье крупного рогатого скота убавили в 3,4 раза! Для
Оренбургской области наступил «год великого перелома», когда сначала
во всех хозяйствах, а следом и в бывших совхозах и колхозах сокращение
стада превысило один миллион голов! Здесь осталась лишь каждая третья
корова.
Примерно то же самое видим в соседних Башкирии и Татарии. В поездках
по здешним селам я сфотографировал развалины многих еще недавно высокодоходных
животноводческих комплексов и ферм. В коллективных предприятиях Башкирии
словно переняли «опыт» оренбургского «Красного Октября» и стадо крупного
рогатого скота урезали тоже без малого на миллион голов, уцелела практически
лишь каждая третья ферма.
В советское время соседи соревновались, вникают в сводки и сегодня.
Коллективные хозяйства Башкирии имели самое крупное стадо свиней —
более миллиона, теперь их меньше в 4,2 раза. В Оренбургской области
сокращение — в 5,3 раза.
Пора уже заносить в Красную книгу овец и коз. В коллективных предприятиях
Башкирии их отару урезали в 55 раз, в Татарии — в 20, в Оренбуржье
— в 12 раз! При этом и в личных подворьях оставили лишь каждую вторую-третью
овцу или козу.
Некоторый разнобой по отдельным местностям сглаживается в наклонную
плоскость, по которой неудержимо, безостановочно скатывается вся независимая
из себя Россия.
Превратившийся в состояние войны как формы быта страны капиталистический
блицкриг против социалистического способа производства и жизнеустройства
на сегодня в четыре раза уменьшил былое колхозно-совхозное стадо крупного
рогатого скота. Было более 47 миллионов — сегодня менее 12 миллионов
голов. Крестьянские дворы в разные годы (и в текущем тоже) содержат
около 10 миллионов.
Как и в других развитых странах, в СССР ускоренно наращивалось промышленное
свиноводство. Поголовье свиней на комплексах и фермах предприятий
превысило 31 миллион, ныне их — около 7 миллионов, или в четыре с
половиной раза меньше. В домашних закутках было и остается 7 миллионов,
с незначительными колебаниями по годам.
Для страны, отличием которой в одежде были овчинные шуба и тулуп и
шерстяные вещи, является чрезвычайной и противоестественной практически
полная ликвидация овцеводства. Это была важная отрасль народного хозяйства,
во многом на промышленной основе. И вот от совхозно-колхозной отары
в 42 миллиона овец и коз теперь осталось лишь около 4 миллионов, менее
десятой части. Да и в домашних дворах поубавилось почти на четверть,
зато их удельный вес повысился с 28 до 74 процентов.
Как не ликовать московским питомцам американской выучки! Смотрите,
российские бараны! Рекордный рост значения частного хлева. Но только
не поднимайте головы от своего корыта, чтоб не увидеть, что за «возросшим
удельным весом» — ваш удел быть окончательно ободранными.
Таким образом, в основном при самосохранении первобытного частного
закутка близится к завершению под прикрытием «реформ» уничтожение
современного отечественного крупного товарного производства. Время
от времени демократические радетели изображают озабоченный вид и сыто
отрыгивают пламенные слова о необходимости «продовольственной независимости
России». Но помалкивают о том, что она давно утрачена и продолжает
ослабевать.
Неизменная ельцинско-путинская политика пожрала уже около 35 миллионов
голов крупного рогатого скота, в том числе более 10 миллионов коров,
около 25 миллионов свиней и около 32 миллионов овец. По животноводству
сегодня Россия в гораздо более худшем положении, чем в разгар первой
мировой войны и даже в годы разрухи в результате внутренней контрреволюции
и империалистической интервенции. При существенно меньшем населении
воюющая Россия имела в 1916 году 33 миллиона голов крупного рогатого
скота, сегодня — 23 миллиона. Тогда коров было более 17 миллионов,
ныне — 10 миллионов. Овец и коз соответственно 47 миллионов — тогда,
16 миллионов — теперь. Правда свинства сегодня пока чуть больше. С
усилением голода в 1917 году произошла революция.
На что рассчитывают реставраторы дореволюционных условий, далеко преступив
тогдашний предел продовольственной безопасности? На «ножки Буша» и
прочий пищевой «сэконд хэнд»? Или на то, что после полного искоренения
столь живучего общинного уклада в производстве и во всем бытии уцелевшие
обитатели сырьевой колонии поголовно перейдут на подножный корм и
первобытный хлев переполнится мычаньем, блеяньем и хрюканьем?
Более чем десятилетнее бедствование тысяч сел сродни Абрамовке после
упразднения «Красного Октября» — недостаточно убедительный опыт для
недавних сотрудников лабораторий институтов, ныне местоблюстителей
дворцовых палат? Нет, все-таки прислушались бы к кормильцам. Первый
секретарь Кугарчинского райкома КПРФ Башкирии Юнир Галимьянович Кутлугужин
рассказывает:
— Помню, в совхозе «Октябрьский» скотник из деревни Белекей-Абызово
Зайнетдин Абзалилов за широту души и щедрость получил шутливое прозвище
«миллионер Захар». Так вот «миллионер Захар» толковал: «Если совхоз
заложил одну траншею силоса — я держу одну корову, если две траншеи
— две коровы».
Пусть кто истолкует это в меру своей испорченности. Крупное общественное
предприятие везде обеспечивало домашний скот кормами. И везде сейчас
говорят:
— Развалится колхоз — рухнет и личное хозяйство.
И подкрасят ли к следующему юбилею памятник победителям на развалинах
построенного ими селения?