ПЕРВОГО сентября, как обычно, нарядные, с ранцами,
туго набитыми учебниками, предвкушая встречу с одноклассниками после
веселых летних каникул, они не придут в школу. Не придут через неделю.
Не придут через месяц. Не придут никогда! Не придут потому, что их
уже нет. Нет в этой жизни. И не будет.
А как хорошо начиналось для них это лето! Для 15-летнего Антона Рудмана,
14-летней Олеси Гарченко, 11-летнего Олесиного брата Павла и совсем
еще маленькой их сестренки трехлетней Ули. Хорошо в городе: друзья,
роликовые коньки, компьютер, аттракционы в парке... Надоело в городе
— в сосновом бору на берегу реки обустроенная просторная родительская
дача, где можно загорать, купаться, качаться на качелях. А на реке
— папина моторка, водные лыжи...
Ну решительно ничто не предвещало беды! Но она, незваная, пришла —
стремительно, беспощадно!.. И, как потом многим покажется, не случайно...
— День был субботний, погожий, — рассказывает соседка по даче Гарченко
Алена Койтова. — Кто-то из дачников приехал из города накануне, кто-то
позже. Все мы друг друга давно знаем и по традиции вечером собрались
в дачном кафе как бы на открытие сезона, посидеть с приятелями за
столиком, поделиться последними новостями, просто поболтать под хорошую
музыку.
Засиделись за полночь. Одни ушли раньше. Другие позже. Около 3 часов
пошли домой и мы. Было тихо. Но едва зашли в дом, слышим: очень громкий
звук. То ли хлопок, как выстрел. То ли взрыв петарды. Мужчины побежали
сразу, а я задержалась — у меня был ребенок. Потом услышала страшный
треск, не выдержала, тоже побежала... Когда прибежала, дача Гарченко
горела вовсю, кругом стоял народ, Рудманы рыдали...
Областная газета «Кузбасс» в ехидной заметке без подписи «Догулялись...»
по горячим следам трагедии сообщала:
«Рано утром в воскресенье в поселке «Осоавиахим» загорелся дачный
домик, в котором находились дети. Отделение пожарных-спасателей во
главе с начальником караула через минуту (?! — В.Ч.) прибыло на место.
К этому времени дом уже был объят пламенем. А находившиеся в нем две
девочки и два мальчика погибли, отравившись продуктами горения...»
И так далее до резюме, что «по предварительной версии, причиной пожара
стало неосторожное обращение с огнем».
Оставим на совести автора заметки космическую скорость прибытия пожарных-спасателей
к месту трагедии. Как и скоропостижную смерть детей. На самом деле
все было несколько иначе, и для спасения детей это имело большое значение.
Когда в предрассветных сумерках с 11 на 12 июня внутри деревянного
коттеджа Гарченко, вблизи входных дверей, произошел непонятный хлопок
и строение загорелось, соседи и посетители кафе-столовой оказались
рядом (от кафе до коттеджа несколько минут ходьбы). И родители, отцы
попавших в огненную западню детей, кинулись спасать их от гибели.
(Город тоже был рядом, за рекой, но пожарные машины МЧС с испытанными
бойцами не могли прийти на помощь: моста нет, а паром ночью не ходит...
Прямой связи с правобережным райцентром Яшкино, откуда могла прийти
помощь, тоже не было. Дозвонились через Юргу).
Но стихия ждать не собиралась. Пламя уже дошло до крыши, и листы шифера
с треском разлетались по двору.
Андрей Рудман с гостем-томичом Олегом Богдановым пытался вырвать оконную
решетку, но она не поддавалась. Наконец, в одном месте железные прутья
удалось немного разогнуть, и сын Андрея Антон попытался вылезти. Но...
голова не проходила. Он буквально висел на голове, с огромным усилием
продравшись сквозь решетку всем туловищем, и плакал, задыхаясь в дыму:
— Папа! Я умираю! Папа! Ты меня спасешь? Папа-а...
А по ту сторону окна рядом стояли, прижавшись друг к другу, Олеся
и Паша. Не было спасенья от огня и дыма семейной любимице-«вундеркинду»
Уле, спавшей в самой дальней комнате. Ради ее спасения в первую очередь
и кинулся в огонь отец Владимир Гарченко. И... не смог прорваться
сквозь бушующее пламя, уже охватившее снаружи и изнутри весь дом.
Обожженного, его на лодке отправили в городскую больницу.
Прошло еще немного времени, и обгоревшие стены коттеджа не выдержали,
крыша рухнула, погребя под собою несчастных.
Когда пожарные из Яшкина через 1 час 20 минут наконец прибыли, тушить
им пришлось догорающие бревешки.
Но не будем винить спасателей: предрассветная тьма, скверная 48-километровая
дорога... А Юрга — вот она, рядом! Но... близок локоть, а не укусишь.
Кстати, вблизи дачного поселка — бывший пионерский (теперь «оздоровительный»)
лагерь «Салют». Через два дня после дачной трагедии в лагерь из Юрги
пришла пожарная машина с бойцом. Согласно договору пожарной части
с его администрацией. После закрытия лагеря в августе машину снова
перегонят в город, и дачникам в случае пожара вновь остается рассчитывать
только на Господа Бога и спасателей из Яшкина. Если они, конечно,
успеют вовремя.
ПОБЫВАЛ на месте трагедии. Сойдя с катера, я поднимался наверх по
железной лестнице и вспоминал... Вспоминал, как когда-то мы с другом,
переправившись на пароме, ходили на Змеиные горы. Пройдут годы, и
на труднодоступных местах этой части правобережья Томи юргинские скалолазы
обнаружат неизвестные фрагменты древних рисунков знаменитой Томской
писаницы. Вспомнил и о детстве дочери, которую как-то отправили по
путевке в «Салют», а потом, как все, навещали ее раз в неделю. Лагерь
был заводской, и большинство находившихся здесь детей, естественно,
были детьми работников юргинского машзавода. Кормили их сытно. Но
родители, приезжая их навестить, прихватывали с собой огромные сумки
всяческой снеди. Помню, заводская газета «Призыв» поместила в связи
с этим статью, в которой медики слезно молили не делать этого: нарушается
пищевой режим, дети заболевают от переедания («все калории, все витамины,
что они получают в столовой, вполне достаточны...»). Кормят в «Салюте»
и сейчас вроде бы неплохо, вот только позволить себе такую роскошь,
как путевка для отдыха ребенка в этом лагере, может теперь далеко
не каждый. Дорого...
Искать место пожара пришлось недолго. Сгоревший коттедж был в центральной,
самой благоустроенной части здешних дач. За высокой оградой — просторная,
очищенная от обгоревших остатков дома площадка. Посредине — ваза с
цветами. Вот все, что осталось от еще недавно любовно ухоженного дачного
участка с асфальтированными дорожками, с бутонами роз, наполненного
детским беззаботным смехом, веселыми мальчишескими и девчоночьими
голосами... Неожиданно образовавшуюся страшную поляну обступили высоченные,
почерневшие от огня сосны — свидетели разыгравшейся трагедии. И чем-то
нереальным, призрачным показалась стоящая в углу ограды банька — целехонькая,
сложенная из бревен, отливающих желтым лаком. Как она уцелела — непонятно!
Говорят, ночь была безветренной, огонь шел вверх.
Причины пожара предполагаются разные, но на устах у всех — «Поджог!»
Потому что владельцы пивбаров, барыги. Кому-то дорогу перешли, с кем-то
не поделились...
Почему не спасли детей — поздно спохватились, просидели в кафе?..
А еще — «никто не ожидал — раньше такого не было!..»
Что «раньше такого не было» — это факт со многими комментариями. «Раньше»,
до чубайсовской приватизации, эти одноэтажные деревянные коттеджи
принадлежали, как и загородные пионерские лагеря «Салют» и «Дружба»,
машзаводу. Вместо высоких оград их окружал сосняк. Снимающие их отпускники
— работники машзавода — смотрели из окон на зеленый мир через стекло
без железных оконных переплетов. А деревянные легкие двери закрывались
на самый простой замок. Вместо закрытых веранд были открытые дощатые
террасы... Коттеджи тогда почему-то не горели (может, потому что не
были «частной собственностью»?), а если бы и случился пожар, вызволить
из него людей большого труда наверняка не представляло бы...
Захотелось узнать мнение профессиональных пожарных. По словам офицеров
юргинского отряда государственной пожарной службы №17 Анатолия Сергеевича
Коновалова и Анатолия Михайловича Бобровицкого, наряду с фактором
внезапности, скоротечности и труднодоступности на исход трагедии могли
повлиять и неумелые, неактивные действия людей. Скажем, решетки можно
было выдернуть с помощью буксирного троса и автомобиля. Люди в дачном
поселке подобрались состоятельные, и машина, наверное, нашлась бы.
В конце концов, можно выбить решетки бревном!
— Люди стали злые, равнодушные, — сказала мне в беседе мать Владимира
Гарченко Надежда Павловна. — Говорят, стояла толпа людей и смотрела,
как гибнут дети. Да если бы... Его можно было разнести в щепки, этот
коттедж!
Проводя своего рода журналистское расследование случившегося, наткнулся
и на такой факт. Сгоревший коттедж принадлежал двум хозяевам: Гарченко
и Фазлееву. В момент пожара, по словам сестры Ирины Гарченко Лены,
на половине Фазлеева находился «милиционер» (как я выяснил, старший
оперуполномоченный по особо важным делам госнаркоконтроля Олег Нечитаев).
Так вот, о действиях этого опытного работника правоохраны (13 лет
стажа) у родственников погибших детей сложилось, мягко говоря, негативное
мнение. Вместо организации помощи, говорят они, он начал спасать свои
вещи...
Так ли это было? Этот и другие вопросы хотелось задать молодому мужчине,
сумевшему не только избежать огненного плена, но и спасти свои вещи...
По телефону договорились о встрече. Но когда я к нему пришел, Олег
Владимирович вдруг заявил, что отвечать на вопросы не будет, что газетчики
всегда искажают факты и т.д., и т.п.
СТРАШНЫЕ пожары сотрясают Юргу второй год подряд. И если этот, c
жертвами юргинцев будет зарегистрирован как «яшкинский», то два огромных
магазина, сгоревших в прошлогоднем декабре
в центре города перед окнами горадминистрации, ни на какой соседний
район не спишешь.
Большущие, просторные в советское время магазины «Детский мир» и «Мужские
товары» накануне пожаров кишмя кишели отдельчиками и лоточками частных
арендаторов. Когда был наплыв покупателей, в проходах этих лабиринтов
египетских пирамид можно было едва протиснуться. Но городской администрации
такая сверхнасыщенность торговых точек, наверное, была выгодна: эвон,
сколько налогов пойдет в бюджет! Может, потому и смотрела она на эти
и другие нарушения пожарной безопасности сквозь пальцы. Ведь угораздило
же дать «добро» на возведение буквально крепостной высоченной стены-пристройки
к «Детскому миру» с уличной стороны! Пристройка не только обезобразила
остекленный фасад магазина, но и стала препятствием пожарным. «Детский
мир» вспыхнул рано утром, до открытия, и поэтому обошлось без человеческих
жертв. В «Мужских товарах» не обошлось: погибли предприниматели —
мать и дочь. Причина пожаров до сих пор не установлена.
Выдвигалась версия о сведении счетов юргинской и новосибирской мафии.
Потому что трудно поверить, что два огромных торговых центра могли
сгореть друг за другом с интервалом в два дня от пресловутого «замыкания
в электропроводке». По крайней мере таких пожаров старожилы не припомнят
за все время существования Юрги.
Поверить можно лишь в одно: местным властям ох как не хочется признавать
пагубность режима, которому они служат, и нести ответственность за
его деяния. Именно он, ельцинско-путинский режим, пришедший при нашем
попустительстве на смену советскому, загоняет нас за решетку, губит
наших прекрасных детей, продавая их иностранцам, морят голодом, сжигая
заживо.
СИЖУ в маленьком кабинетике Надежды Павловны Гарченко в столовой
«Юность» и слушаю ее грустный рассказ о внуках, увы, покойных. Вспоминая
о них — любимых, живых, она и сама порой невольно оживляется:
— Знаете, я была счастлива. Сын у меня, правда, один, но были любимые
внуки. И все у них было... Знаете, даже не потому, что они родные,
хочу сказать: это были очень умные дети. Да можете сходить в 6-ю школу
и спросить у Розы Николаевны — она учила и Олесю и Пашу... Они любили
играть, могли свалку устроить. Но в то же время они были не балованные
дети.
Олеся художественную школу закончила, о ней там говорили как о талантливой
девочке. Кем мечтала она стать? Когда была маленькой — ветеринаром,
очень любила животных. Потом, когда подросла и стала рисовать, — дизайнером.
В архитектурный институт после школы хотела поступить. Интересы у
нее были, как и у других детей, самые разнообразные. Она и рисовала,
и на маленьком японском мотороллере гоняла, и на роликах каталась.
И хорошо училась... Паша — тот компьютер особенно любил. И коньки.
И в хоккей у него хорошо получалось, его даже хотели взять в школу
олимпийского резерва — это в Ленинске-Кузнецком. Но родители не согласились.
И Уля не по возрасту была развита: в три года могла на компьютере
рисовать, на любой вопрос могла ответить так, как иной взрослый не
ответит. Когда она пошла в садик в два года, психолог сказал, что
у нее развитие опережает возраст. Она будто торопилась жить... И вот...
Видно, судьба у них такая...
Хотелось встретиться с родителями погибших детей, но, зная, какое
страшное беспредельное горе обрушилось только что на них, не решился.
Сказать же о них, пусть словами родных, мне показалось необходимым.
Коли уж гибель внуков, как считает Надежда Павловна, — «судьба», то
она отражена и в биографии их родителей.
Владимир Гарченко, единственный сын Надежды Павловны, рос с ранних
лет без отца. Учился в школе, закончил профессионально-техническое
училище, работал перед призывом в армию электросварщиком на машзаводе.
После службы еще немного поработал по той же специальности, а потом
ушел с завода и переменил несколько рабочих мест, но на производство
уже не вернулся...
Супруга Владимира Ирина поначалу работала парикмахером. Но недолго.
Как только появилась возможность, переменила профессию, ушла в магазин
к брату заведовать отделом.
— До пенсии я работала на пивзаводе в Плотникове, что под Кемеровом,
— продолжает рассказ Н.П. Гарченко. — Когда пришел «рынок», завод
сам стал искать точки сбыта продукции. Директор мне говорит: «Займись
реализацией». И тут я подала мысль сыну и снохе: «Займитесь-ка торговлей!»
Ира тогда работала у брата, который стал предпринимателем раньше.
Ну вот, оформили лицензию (я им помогла), стали оптом закупать пиво
и распределять его по магазинам в Юрге. Главной в деле была Ира. Увидели,
что она серьезный, честный человек, и предложили взять в аренду пивбар
«Капкан»: прежний предприниматель продлить его аренду отказался. А
потом торговый отдел горадминистрации предложил им взять в аренду
столовую «Юность». Они, конечно, приехали ко мне за советом. Я им
говорю: «Давайте попробуем!» Попробовали — получилось...
Сейчас в семейной аренде ЧП «Гарченко» столовая Юность» и два пивных
бара — «Капкан» и «Провинциальный». В столовой только что произведен
ремонт. Зал выкрашен в приятные, светлые тона (приглашали специально
дизайнера). Под стать ему легкие столики и стулья. У входа в зал —
цветы.
— Полмиллиона ушло на ремонт, — поясняет Надежда Павловна. — Люстру
вот еще подвесим. А вон там будет стойка бара...
— Наверно, вас можно считать богатыми, «новыми русскими», коли можете
такое позволить? — спрашиваю.
— Нет! Что вы?! — возражает постоянный семейный консультант и советчик.
— Они же из кредита не вылазят! Ну на жизнь им хватало. Дети имели
все. Для детей они ничего не жалели...
— И чужим детям помогали! — сказала мне Лена Абрамова. — Как только
случится заезд ребятишек из 13-го интерната, они постоянно гостят
на даче Гарченко. Знают: их здесь и приветят, и угостят чем-нибудь...
И ВСЕ ЖЕ... Неужели «судьба», как решила Надежда Павловна? Неужели
биография семьи Гарченко, начинавшаяся в совсем иное, советское время,
не могла продолжиться иначе?
Не хочу осуждать Владимира и Ирину, тем более сейчас, за то, что они
избрали такой образ жизни, решили однажды вот так продолжить свою
биографию. Ведь за десять лет до их решения российские лжедемократы
все уши прожужжали, что быть бедным преступно, что это не бедность,
а богатство не порок и надо брать от жизни все, что сумеешь взять!
Неважно даже, каким путем создашь так называемый первоначальный капитал.
Потом, дескать, даже преступники станут честными.
Вчерашний парикмахер и рабочий-электросварщик вдруг превратились в
«трактирщиков», в «купцов», по-современному — предпринимателей, бизнесменов
средней руки. О чем еще вчера они, как говорится, и не мечтали.
А ведь могло быть иначе, не случись та самая «перестройка». Ирина,
получив бесплатное высшее образование, стала бы одним из руководителей
городского, советского, коммунального хозяйства или, скажем, треста
столовых и ресторанов, ныне уничтоженного и распроданного. Ее муж
Владимир дорос бы до мастера сварочного производства, стал специалистом
по лучшей в мире советской космической технике, узлы и детали которой
производились на нашем перепрофилированном и обескровленном юргинском
машзаводе. Летом за символическую плату — через профком — они могли
бы въехать с детьми в тот же самый заводской коттедж, но без злополучных
роковых решеток на окнах...
Но... случилось то, что случилось. Разлом в стране. Вхождение в «бизнес».
Собственный, на зависть другим обустроенный, зарешеченный от грабителей
коттедж. Трагедия...
Похоронили их в одной могиле на краю огромного, еще не огороженного
кладбищенского массива. Могильный холмик утопает в цветах. Оградка
завешена венками. Есть там и венок «от губернатора».
Над оградкой — большие фотографии: прекрасные, еще не замутненные
взрослыми житейскими невзгодами детские лица. Вот только тень какой-то
тревоги проступает во взгляде Олеси... Не по-детски серьезное лицо
у ее младшего брата Павла... Удивленно смотрит на такой непонятный
и страшный мир маленькая Уля.
Лишь беззаботно смеется Антон, еще не ведая, что и он, оказавшийся
в тот день в гостях у Гарченко, всегда жизнерадостный, всегда жизнеустремленный,
тоже станет жертвой беспощадного огня и человеческой беспомощности.
И сбежавшиеся на зов беды услышат его охваченный ужасом предсмертный
крик: «Папа! Ты меня спасешь?..»