Бек — бывший директор нашей школы, выходец он из Средней Азии, живой и здравствующий до сих пор в администраторском кресле. А Сергей Афанасьевич был у нас учителем русского языка и литературы. Умер он несколько лет назад совершенно неожиданно для сослуживцев, еще достаточно крепким мужиком. Официальный диагноз — злокачественная опухоль. Жалостливые по-бабьи учительницы винили в преждевременной смерти молодую жену, что ушла от него. А я думаю иначе — от великого унижения умер учитель-литератор. Смерти его вполне сознательный виновник — Бек. Однокурсники они, кстати, вместе учились на филологическом факультете нашего университета, хоть и разница в годах была небольшая — лет пять. В приснопамятные советские времена учили в России представителей братских тогда еще азиатских народностей. Кадры мы им готовили для домашнего обучения великому и могучему русскому языку. Вот и встретились они в одной университетской аудитории, на одной студенческой скамье сидели в свое время: жертва и палач. Только тогда об этом никто не мог и помыслить.
С ныне покойным русоведом спорили мы часто о судьбах русской литературы. Задевало очень меня пренебрежительное отношение Сергея Афанасьевича к героям Чернышевского, и особенно то, что не скрывал он негативного отношения к ним на своих уроках. Упрекал их публично в революционной ограниченности, а самого автора в отсутствии художественного вкуса. А мне со школьной скамьи очень симпатичны своей гордостью и протестом против угнетения Вера Павловна и «новый человек» Рахметов. Вызов всесильной системе зла бросили они, не дрогнули, а боролись против несправедливости и звали к тому других. Да и сам Николай Гаврилович Чернышевский не сломался в тюремном застенке и бесконечной сибирской ссылке, не отрекся от светлых убеждений. Немного таких писателей и литературных героев, а сегодня — вообще редкость. О том и говорил я детям на своих уроках истории. Ну а мой оппонент увлекался всякими эстетствующими, на полном серьезе восхищался больной прозой якобы философских сюжетов Венечки, забыл его фамилию, где муж с женой берут к себе на жительство идиота и пребывают с ним в свальном грехе. Хотя перед учениками Сергей Афанасьевич предпочтений своих не раскрывал, а защищал их в минуты вдохновения в узком учительском кругу. Чернышевского не любил, но детям вполне доброжелательно рассказывал о Гоголе и Тургеневе, Пушкине и Лермонтове, и на том ему спасибо. Остроты в литературных спорах добавляли политические пристрастия. Был покойный русовед в претензии к советской власти, обвинял ее в насилии над личностью свободного художника. Странные, знаете ли, иллюзии питал он в отношении буржуазных свобод, за что и поплатился в конечном итоге. Кроме этих споров по большому счету разговаривали мы на переменах и на формально-скучных педсоветах о всякой всячине. Побывал Сергей Афанасьевич в составе интернациональной миссии в Кабуле и под настроение мог рассказать много интересного. На учительских пирушках мы рядом сидели как немногие школьные мужчины. Подменяли друг друга в случае необходимости на уроках, совместно боролись с разгильдяйством учеников. Да что там говорить, по-доброму мы вместе жили в коллективе. С Беком такого не было.
Ну, во-первых, потому что Бек в школе никогда не работал, несмотря на свой педагогический диплом. Всю сознательную послеуниверситетскую жизнь обретался он в околочиновном мире, ведая хозяйством и застольем администраторов-образованцев, выполняя «деликатные» поручения сомнительного свойства. Да и к нам попал потому, что разогнали их лавочку в департаменте образования из-за воровства. Деньги они бюджетные крали, те самые, которые шли на выплаты компенсаций учителям за методическую литературу. А мы, наивные, все догадки строили на предмет годовой задержки этих самых «методических». Невелики они, всего сто рублей в месяц, а все же слабое, но утешение к нищенской учительской зарплате. Так вот, изгнанная из департамента «хозяйка» всей этой шайки-лейки, грузная и брезгливая, получила место руководителя отдела образования и взяла с собой всех своих прихлебателей. Так и оказался в школьном директорском кресле Бек, в образовательном процессе ничего не смыслящий и с детьми никогда не работавший. Зато пределов не было его оценкам профессиональной пригодности учителей школы. «Резал» всех, кто бы ни аттестовался на повышение квалификации, знай де, мол, наших. Дурак-дураком, а жизни поломал многим умницам грубой некомпетентностью. Что там удивляться, практически все администраторские кресла, где есть хоть какая то возможность наживы, являются платным удовольствием. Потому и сидят в них те, кто имеет деньги и может купить должность. Ну и как водится, делятся «добычей» с вышестоящими начальниками. Об общем уме и профессионализме служебном речи не идет. Окружал себя Бек кадрами аналогичными. На кого из завучей не посмотришь — воинствующие бездарности, с единственной современной заслугой беспардонного прессинга учительского коллектива. Расписание занятий составить не могли, школе приходилось за деньги нанимать специалистов на стороне.
А во-вторых, потому что этот Бек учителя ни во что ставил. Не велик чиновный хищник — всего директор муниципальной школы, а орал на подчиненных педагогов, как всесильный рабовладелец в кавказском зиндане. Зайдется бывало, аж пена дурная, припадочная на губах пузыриться. Физкультурного завуча Андрюшу с пудовыми кулаками и бицепсами гладиатора довел до обморока своей грубостью, когда тот не смог провернуть очередной коммерческой затеи со школьным спортзалом. А ведь только шевельни Андрюша плечом, и отлетела бы наглая башка директорская с плеч долой. Особенно ярился, когда деньги ему учителя от родителей учеников не несли вовремя. Обложил данью на монголо-татарский манер Бек каждый класс. Интеллект табуреточный, хоть и с университетским дипломом, а уровень материального благосостояния семей в каждом классе знал хорошо и отсюда выводил размер регулярной мзды под названием спонсорской родительской помощи и требовал ее от классных руководителей методично и основательно. Учительниц, стойких к школьной шантрапе, прямо-таки изводил угрозами вычетов из их зарплаты суммы этих не доставленных вовремя денег. Все говорил о том, что у него средств нет на покупку даже хлорки в туалеты на школьных этажах. Несите де, мол, деньги родителей учеников поскорее, а то школа по вашей вине в мерзости запущения пребывает. Обмылки тощие демонстрировал в качестве вещественных доказательств того, что тратится на благое дело. Квитанций вот только не выдавал учителям в получении от них денег общественных, и на общешкольных собраниях помалкивал о том, сколько все-таки собирается под соусом спонсорской помощи родителей, и как они тратятся. Может потому, что считал тысячи рублей бесконтрольных ежемесячных поступлений слишком малой суммой для публичного отчета? Так он на других подобных поборах многократно больше этого имел.
Как бы там ни было, а в первый год работы директорской Бек поменял свою «пожилую» «Волгу» на новенькую машину представительского класса с кожаными диванами в салоне. Любил роскошью пыль в глаза окружающим пустить Бек, особенно женщинам. Гарем целый завел в школе. Любимиц своих и фавориток окружал заботой и негой восточной. Того же требовал от педагогов, ибо одаривал своих одалисок школьными администраторскими высокооплачиваемыми должностями, а обязанности их перекладывал на учителей. И оставалось у его служебных наложниц только два дела в школе: мыть хозяйские пиалы после зеленого чая и услаждать повелителя пышными телесами. Впрочем, ничего экстраординарного в этом по меркам нынешним и не было. Например, недостачу в полтора миллиона рублей насчитали контролирующие органы директрисе соседней школы. Эта дурочка вздумала утаить от начальников часть получаемых сумм, так ее за крысятничество и приперли уголовной статьей, а затем с позором изгнали на звание заслуженного учителя не посмотрели. А новая директриса школы после ухода Бека окружила себя лощеными плейбоями, баловала их зарплатами за фиктивную работу в школьном хозяйстве и порционом племенным в школьной столовой. Но это уже вопрос другой и требует он отдельного рассказа.
Ну а Сергея Афанасьевича Бек унизил на глазах второй смены страшным образом. С ног сбил и таскал по пыльному полу первого этажа за курение в школе. Уже после своих занятий опустился покойный ныне литератор в далекий закуток школьных мастерских поболтать с завхозом и выкурить сигаретку, отправляясь домой. Морально хотел расслабиться после трудов нервноправедных. Ничего в этом криминального не было, хотя курить в школе из педагогических соображений учителям не рекомендуется. Да что там рекомендуется, когда реклама табака сегодня только на пеленках не красуется. К тому же в мастерской детей не было в то время. И надо же такому случиться, что вбежал Бек в момент этот в мастерскую в надежде застать работников школьных за выпивкой. С особым усердием в школе при Беке внутренний сыск был поставлен. Нормативную периодику не выписывали, наглядность не оформляли администраторы, зарплату вовремя не платили, все компру искали на учителей, чтоб держать их в рукавицах ежовых. Морально запачкать стремились работников, чтоб головы повинной те не поднимали и думать не смели. Не пил Сергей Афанасьевич на работе, точно это. Со вчерашним перегаром легким изредка приходил, но в школе в рабочее время — никогда.
Обрушился Бек тогда на всех в мастерской находившихся аки лев рыкающий с проклятиями и угрозами. Схватил Сергея Афанасьевича, наивного в надеждах на нынешние демократические свободы, и потащил его, сбитого с ног, за шиворот по коридору на глазах изумленных учеников. Эх, меня там не было! Долго напрашивался я на конфликт с директором. Только бы повод грубый дан был, кулаки до исступления чесались. Во сне переживал сладкие моменты рукопашной, хоть и учитель я, и в руках могу пока держать себя в конфликтных ситуациях. Не пришлось, будто видел Бек мое желание сокровенное. Был со мной подчеркнуто вежлив и подлости в мой адрес творил только в рамках субординации. А жаль, думаю, хватило бы у меня сил отбить бековскую охоту к ухваткам зверским. А Сергей Афанасьевич вырвался тогда из рук Бека, убежать смог в суматохе. Месяц целый ознобом его било от этих воспоминаний, белее стенки был. В скором времени удалось нам в школе Бека свергнуть. По дурости своей и вкусу времени не скрывал бывший директор расправы кулачной над учителем, гордился даже, как плантатор удачной охотой на негра. На том и погорел.
Достоянием гласности общественной стали факты эти как раз в период второй чеченской кампании. Жертвой пиара пал Бек, избивший так невовремя в России подчиненного Сергея Афанасьевича. А титуловался бы по-славянски истязатель, то никто бы на это внимания не обратил. В постсоветской России явление подобное — просто заурядность. На то и правительственные реформы, чтобы администратор безбоязненно в любое время и по любому поводу мог набить морду подчиненного. Директора нашего тихо уволили и посадили в другое руководящее кресло, а на его место пришла новая директриса. Такая же вороватая, только более верткая и с могущественными покровителями из муниципалитета. А Сергей Афанасьевич с той поры чахнуть стал, а вскоре сгорел в одночасье от рака.
А я вот думаю по сию пору все о том, как бы повели себя в подобной ситуации литературные герои нелюбимого Сергеем Афанасьевичем Чернышевского. Рахметов кишки бы выпустил чиновному хаму, несомненно. А что Вера Павловна? В горло бы вцепилась подлецу-обидчику или повела бы своими огненными гордыми глазищами так, что сел бы на задницу Бек перед ней. Они ведь трусоватые, все эти администраторы, когда видят организованный и упорный протест, шалостей гнусных себе не позволяют в таком случае. Сугубо вежливыми становятся со своими подчиненными, о законах начинают вспоминать и о правах наемных работников. Книги-то, оказывается, не всякие полезны, знать еще надо, что и когда читать, с кого пример брать и историку, и литератору, да и всем остальным пасынкам рыночных реформ. А то ведь новые хозяева жизни будут таскать как пленника-раба за волосы, чего доброго и скальп еще снимут. С них это станется!

 

Сергей КРЮЧКОВ.
Краснодарский край.