"Советская Россия" - независимая народная газета -

О проведении итоговой — после полного завершения войны — встречи лидеры трех держав Сталин, Рузвельт, Черчилль договорились на проходившей 4—11 февраля 1945 года в Ялте Крымской конференции, которая практически была прервана сильным недомоганием Сталина.
Из книги А.Ноймайра «Диктаторы в зеркале медицины»: «...Первое официальное упоминание о гипертонии — сильная головная боль, шум в ушах, состояние головокружения, сопровождающиеся легкой тошнотой — у Сталина относится к февралю 1945 года, времени проведения Ялтинской конференции. Поводом послужили, скорее всего, психические перегрузки, вызванные сложными переговорами...»
После закрытия конференции 11 февраля записи в «Журнале посетителей кабинета И.В.Сталина в Кремле» возобновились 17 февраля. Но в тот день Сталин находился в кабинете недолго — меньше пяти часов.
...После Ялтинской конференции, в феврале 1945-го, помимо головной боли, шума в ушах, состояния головокружения, Сталин, которому к тому времени исполнилось 65 лет, посетовал кардиологу профессору Мясникову на сильную устойчивую боль в области сердца и под грудиной — типичные симптомы стенокардии. На основании этих симптомов и резкого снижения кровяного давления Мясников высказал предположение, что был инфаркт. Снятая немедленно кардиограмма предположение подтвердила, показав, что произошел ограниченный инфаркт верхушки сердца.
Немедленно информированный о «выздоровлении» Сталина Черчилль в тот же день отправил «дядюшке Джо» послание: «...выражаю Вам горячую благодарность за гостеприимство и дружеский прием, оказанные британской делегации на Крымской конференции. На нас произвело глубокое впечатление большое искусство организации и импровизации...» и в конце: «Я молюсь о даровании Вам долгой жизни, чтобы Вы могли направлять судьбы Вашей страны, которая под Вашим руководством показала все свое величие...»
18 февраля Сталин прибыл в Кремль к половине девятого вечера, за полчаса до назначенной встречи и переговоров с командирами Войска Польского Жимерским и Осубко-Моравским. Сразу после завершения переговоров, в полночь Сталин отбыл на дачу и вплоть до 25 марта приезжал в Кремль эпизодически, принимая военных главным образом на даче в Кунцеве. С 25 марта Сталин вновь включился в привычный кремлевский ритм.
13 апреля Сталин получил личное послание президента США Ф.Рузвельта, когда уже стало известно о его кончине: «Благодарю Вас за Ваше искреннее пояснение советской точки зрения в отношении бернского инцидента (сепаратных переговоров представителей США с Германией. — Г.Ш.), который, как сейчас представляется, поблек и отошел в прошлое... Во всяком случае, не должно быть взаимного недоверия... Я уверен, что когда наши армии установят контакт в Германии и объединятся в полностью координированном наступлении, нацистские армии распадутся».
В мае, как о том упоминает Ноймайр, у Сталина случился повторный инфаркт.
26 мая его «навестил» Гарри Гопкинс, на этот раз по поручению заместившего Рузвельта на президентском посту Гарри Трумэна. В тот же день Сталин информировал Черчилля: «Приехавший в Москву г-н Гопкинс поставил от имени Президента вопрос о встрече трех в ближайшее время. Я думаю, что встреча необходима и что удобнее всего было бы устроить эту встречу в окрестностях Берлина. Это было бы, пожалуй, правильно и политически. Есть ли у Вас возражения?»
Черчилль — Сталину 29 мая: «...Я буду очень рад встретиться с Вами и Президентом Трумэном в самом ближайшем будущем в том, что осталось от Берлина. Надеюсь, что это могло бы иметь место около середины июня... Я очень хочу встретиться поскорее с Вами».
Сталин — Черчиллю 30 мая: «...г-н Гопкинс сообщил, что Президент Трумэн считает наиболее удобной датой для встречи трех 15 июля. У меня нет возражений.., если и Вы согласны с этим...»
Сталин — Трумэну 30 мая: «...Я не возражаю против предложенной Вами даты встречи трех — 15 июля».
Предложенная дата — 15 июля никак не устраивала Черчилля.
Черчилль — Сталину 1 июня: «...у меня сейчас острая предвыборная борьба в самом разгаре... Я предложил 15 июня, повторяю июня.., но если это невозможно, то почему не 1 июля, 2 июля или 3 июля?»
Сталин — Черчиллю 1 июня: «...дата 15 июля названа Президентом Трумэном, а я согласился с этой датой...»
Черчиллю ничего не оставалось, как «апеллировать» к Трумэну, после чего 10 июня Черчилль известил Сталина: «...Я сообщил президенту Трумэну, что я согласен с датой... 15 июля».
Это при Горбачеве—Ельцине—Путине США и Великобритания объявили себя «главными победителями» во Второй мировой войне. В 1945-м и Трумэн, и Черчилль прекрасно сознавали, кто победил Германию, фашизм и ни в чем не оспаривали приоритета Советского Союза, как хозяина предстоявшей «встречи трех». Зато «пожеланий», «советов» было, особенно со стороны Черчилля (предварительно о том информировавшего Трумэна) до неприличия много.
Черчилль — Сталину 17 июня: «...Я определенно считаю и уверен, что Вы согласитесь, что... русская, американская и британская делегации должны иметь отдельные территории.., чтобы в дополнение было выделено четвертое место, в котором могли бы собираться для совещаний все три делегации. Президент Трумэн полностью согласен с вышеизложенным предложением. В связи с этим я был бы рад, если бы Вы сообщили мне как можно скорее о районе в окрестностях Берлина, который Вы предполагаете избрать для конференции, а также точные участки внутри этого района, которые предлагается выделить соответственно советской, американской и британской делегациям... Я надеюсь, что не будет упущен из виду тот факт, что нам потребуется для наших нужд аэродром как можно ближе к району расположения нашей делегации. Мы могли бы, если это будет удобно, пользоваться аэродромом, совместно с американцами».
Черчилль лез со своими «советами», что называется, в открытые ворота. Подготовка к конференции началась по распоряжению Сталина сразу же после назначения даты встречи. Не найдя ничего подходящего для размещения делегаций и проведения самой конференции в том, «что осталось от Берлина», тщательно обследовали окрестности. Там, где прошли американские, английские союзники ничего более или менее целого не оказалось. Но нашлись (и даже аэродром!) в местах боев Советской Армии. И, надо полагать, Черчилль был ошарашен, когда уже на следующий(!) день получил от Сталина ответ:
«...Делегации будут размещены так, как Вы предлагаете... и как это было устроено в Крыму. Каждая делегация будет иметь свою замкнутую территорию с режимом, согласно усмотрению руководителя делегации. Район расположения всех трех делегаций — Бабельсберг, юго-восточнее Потсдама. Четвертое помещение для совместных заседаний — дворец германского кронпринца в Потсдаме. Маршал Жуков будет в Берлине 28 июня. К этому времени следует направить передовые группы Монтгомери и Эйзенхауэра для осмотра и приема помещений в Бабельсберге... необходимые справки и разъяснения , касающиеся помещений, от генерала Круглова (зам. наркома внутренних дел, генерал-полковник. — Г.Ш.), известного Вашим людям по Ялте. Недалеко от расположения делегаций есть аэродром в местечке Кладов, где и можно приземлиться».
Тремя днями раньше Сталин согласился с предложением Черчилля, зная его слабость к сочинительству «оригинальных» названий для военных операций союзников (Факел, Кузнечный молот, Эскимос, Наковальня, Верховный владыка...), предыдущих конференций в Тегеране» (Эврика), Ялте («Аргонавт»), «закодировать» Берлинскую конференцию под «Терминал». Но более чем прохладно и равнодушно Сталин отнесся к предложению Черчилля, что в ходе «инспекционного объезда» английских войск во Франции и Германии король Георг «заедет» на конференцию и чтобы Сталин «пригласил его к себе на завтрак в советскую ставку», а «вечером» король дал бы «ужин, на который пригласил бы Вас и других советских деятелей, а также Президента Трумэна и членов его делегации...»
Не получив ответа от Сталина, Черчилль 22 июня в послании Сталину сделал второй «заход»: «Я еще раз беседовал с Королем, и он высказал мысль, что, возможно, будет лучше, если он в условленный день приедет в Берлин и просто даст завтрак Вам и президенту Трумэну... и затем во второй половине дня отбудет из Берлина... Мне показалось, что это, возможно, будет более удобным для Вас. Прошу Вас сообщить мне точно, что вы думаете, и будьте уверены, что при этом не будет нанесено никакой обиды». Ответ Сталина на следующий день был коротким: «...В моем плане не предусматривалась встреча с Королем... Однако если Вы считаете нужным, чтобы я имел такую встречу, то я не имею возражений против Вашего плана».
Несмотря на «согласие» Сталина, Черчилль понял, что «дядюшка Джо» не жаждет встречи с Георгом и неделю спустя, 1 июля, дал обратный ход: «Король считает невозможным совершить поездку в Германию... Он уведомил меня о своем желании посетить Олстер...» И сразу обнажилось, что «инспекционная поездка» короля была не более чем поводом для желанной Георгу возможности побыть рядом со Сталиным.
Инициатива не допускать на заседания конференции прессу («но чтобы фотографам было разрешено присутствовать») исходила также от Черчилля. Ответ Сталина: «С Вашим предложением предупредить представителей прессы о том, что им не будет разрешено присутствовать на «Терминале», согласен».
Из воспоминаний А.А.Громыко: «Поскольку Потсдам находился в советской зоне оккупации, заботы по поддержанию порядка, обеспечению безопасности глав делегаций, а также других участников конференции тоже лежали на советской стороне. И все это, согласно общему мнению, организовано было по высшему классу».
...Трумэн и Черчилль прибыли в Бабельсберг, как и было условлено, 15 июля. Сталин еще не приехал. И американскому президенту, желавшему до конференции сначала встретиться со Сталиным, пришлось дать утром 16 июля аудиенцию Черчиллю.
Из воспоминаний переводчика В.М.Бережкова: «Черчилль заявил, что может предоставить свежие британские контингенты для войны на Тихом океане. Однако Трумэн дал понять, что не нуждается не только в английской, но и в советской помощи. И, воспрянув духом, Черчилль вновь сел на любимого конька, принявшись распространяться об «угрозе», которую, дескать, представляет Советский Союз как для Европы, так и для США. Во второй половине того же дня военный министр США Стимсон явился к Черчиллю, чтобы информировать его о предварительных данных об испытании атомной бомбы...»
Из дневника Стимсона: «Черчилль не мог скрыть своего восторга: «Вот быстрейшее средство для окончания второй мировой войны, — затем, немного помолчав, добавил. — А, может быть, и еще для кое-чего...»
...Сталин прибыл в Берлин поездом вечером 16 июля.
Из воспоминаний маршала Советского Союза Г.К.Жукова: «Накануне отъезда Сталин позвонил мне в Берлин: «Вы не вздумайте для встречи строить всякие там почетные караулы с оркестрами. Приезжайте на вокзал сами и захватите с собой тех, кого вы считаете нужным». Все мы — А.Я.Вышинский, А.И.Антонов, Н.Г.Кузнецов, К.Ф.Телегин, В.Д.Соколовский, М.С.Малинин и другие ответственные лица — прибыли на вокзал примерно за полчаса до прихода поезда. Я встретил Сталина около вагона. Он был в хорошем расположении духа, подошел к группе встречавших и поздоровался коротким поднятием руки...»
В.Бережков: «Гарриман, находившийся среди встречавших советскую делегацию на вокзале, спросил Сталина: приятно ли ему оказаться победителем в Берлине? «Царь Александр до Парижа дошел», — невозмутимо ответствовал Сталин...»
Г.К.Жуков: «Окинув взглядом привокзальную площадь, Сталин медленно сел в машину, а затем, вновь открыв дверцу, пригласил меня сесть рядом. В пути он интересовался все ли подготовлено к открытию конференции. По прибытии в Бабельсберг Сталин обошел отведенную ему виллу, ранее принадлежавшую генералу Людендорфу. После обхода помещений попросил убрать лишнюю мебель...»
Сталин осмотрел и отведенный для заседаний конференции дворец германского кронпринца «Цецилиенхоф». Сталин, по воспоминаниям Громыко, так прокомментировал увиденное: «В общем-то не особенно презентабельно. Дворец скромный. У русских царей дело было поставлено солиднее. Дворцы так дворцы! Лестницы так уж лестницы!»
17 июля, ровно в полдень Сталин как хозяин конференции вместе с Молотовым и переводчиком Голунским приехали на виллу, отведенную Трумэну.
Из книги А.Ноймайра: «Трумэну при встрече Сталин сказал: «Прошу простить, что опоздал на один день. Меня задержали переговоры с китайцами. Я хотел лететь самолетом, но врачи категорически запретили» и выразительно указал на сердце...»
При обсуждении проекта повестки дня конференции Сталин внес несколько дополнений, включая вопрос о режиме Франко в Испании, как порождении фашизма, что в американские планы не входило. Трумэн, пропустив мимо ушей про Франко, спросил Сталина, в котором часу, по его мнению, было бы удобно встретиться на первом пленарном заседании. Сталин сказал, что в этот же день, в 17 часов. Госсекретарь США Бирнс в шутку заметил, что хорошо известна привычка Сталина работать по ночам и вставать поздно на следующий день. Сталин в тон ответил, что его привычки после окончания войны изменились, и вновь напомнил свое предложение обсудить «вопрос Франко» на конференции. Трумэн, сославшись на отсутствие «достаточных материалов», сказал: «Я приехал сюда, чтобы установить с Вами дружественные отношения, иметь дело с Вами непосредственно, чтобы можно было сразу решить по тому или иному вопросу «да» или «нет». Сталин ответил, что «откровенность — хорошее дело и будет помогать Советскому Союзу вести дела с Соединенными Штатами». Трумэн, как бы невзначай, заметил, что уже встречался с Черчиллем, который предложил помощь в войне на Дальнем Востоке.
Сталин: — Это несколько странная идея. Англию бомбили немцы, а не японцы. Для Англии, собственно, война закончилась. Или Черчилль думает помочь в войне против Японии?
Трумэн: — Мы не в таком тяжелом положении, в каком была Англия.
Сталин (твердо): — Что касается нас, то мы, как и договорились в Ялте, к середине августа будем готовы.
Трумэну не понравилось, что Сталин так определенно напомнил о просьбе Америки и о его обещании после победы над Германией вступить в войну против Японии и сразу пригласил Сталина на ланч...
Из дневника Трумэна: «На меня особое впечатление произвели его глаза, выражение его лица... Он смотрел мне прямо в глаза, когда говорил. Он был в хорошем расположении духа, он был чрезвычайно вежлив. Он произвел на меня большое впечатление...»
В.Бережков: «17 июля около 5 часов дня тенистый тихий парк дворца Цецилиенхоф огласился шумом моторов и скрежетом тормозов. Первыми прибыли Черчилль с группой. Через несколько минут на усыпанной галькой дорожке появился эскорт мотоциклистов, затем бронированный джип и машина Трумэна, на подножках которой «висели» детективы с пистолетами и автоматами наизготове. Следом подъехали машины советской делегации...»
Из воспоминаний А.А.Громыко: «Часто Сталин приглашал в свою машину Молотова. Звал и меня. Вначале я чувствовал неловкость, когда Сталин садился в «ЗИСе» на откидное сиденье, а мы с Молотовым — на главные места. Но потом я понял, что Сталину просто нравилось это место, поскольку оно находилось в середине машины, где меньше трясло...»
А.Ноймайр: «Трумэн появился на конференции в элегантном полосатом двубортном костюме. Черчилль был в парадном мундире с тремя рядами орденских планок над левым карманом. Сталин — в белом парадном кителе с золотыми погонами и в темно-синих, с двойными лампасами, брюках...»
В.Бережков: «Все три делегации уселись за большим круглым столом, покрытым кремовой скатертью с флажками трех держав в центре. Рядом со Сталиным находились В.М.Молотов, А.Я.Вышинский, А.А.Громыко, переводчик В.Н.Павлов. Рядом с Трумэном — Бирнс, Леги, Дэвис, переводчик Болен. Рядом с Черчиллем, помимо министра иностранных дел Идена, с предварительного согласия Сталина и Трумэна до объявления результатов выборов в Англии для «обеспечения полной преемственности британской политики», на случай победы (всем, особенно Сталину, казавшейся совершенно исключенной — «Победителей не судят») оппозиционной лейбористской партии, был ее лидер Клемент Эттли. После отведенных десяти минут для съемок репортеры покинули зал и Черчилль спросил: «Кому быть председателем на нашей конференции?»
Сталин: — Предлагаю президента Трумэна.
Черчилль: — Английская делегация поддерживает это предложение.
После предварительного обмена мнениями Трумэн вдруг почувствовал неловкость, что не прореагировал более эмоционально на избрание председателем, и решил исправить оплошность.
Из протокола конференции 17 июля.
Трумэн: — Так как меня неожиданно избрали председателем этой конференции, то я не мог сразу же выразить своих чувств. Я очень рад познакомиться с Вами, генералиссимус, и с Вами, господин премьер-министр. Я отлично знаю, что здесь я заменяю человека, которого невозможно заменить — бывшего президента Рузвельта. Я рад служить, хотя бы частично, той памяти, которая сохранилась у вас о президенте Рузвельте. Я хочу закрепить дружбу, которая существовала между ним и вами.
При обсуждении повестки дня Черчилль высказался за то, чтобы перед каждым заседанием определять круг вопросов на текущий день и тут же высказался за обсуждение «польского вопроса».
Из протокола конференции 17 июля.
Сталин: — Все-таки хорошо было бы всем трем делегациям сразу изложить все вопросы, которые они считают нужными поставить в повестку дня. У русских есть вопросы о разделе германского флота. Второй вопрос — о репарациях. Затем следует обсудить вопрос об опекаемых территориях.
Черчилль: — Вы имеете в виду территор
ии в Европе или во всем мире?
Сталин: — ...русские хотели бы принять участие в управлении опекаемыми территориями.
При обсуждении функций Совета министров иностранных дел.
Сталин: — Это будет совет, подготавливающий вопросы для будущей международной мирной конференции?
Черчилль: — Для мирной конференции, которая закончит войну.
Сталин: — В Европе война закончилась. Совет подскажет срок созыва мирной конференции.
Трумэн: — Конференция не должна созываться до тех пор, пока мы не подготовимся к ней должным образом.
...Новый американский президент вовсе не хотел созыва конференции, но не решался пока раскрыть свои карты. Трумэн предложил прерваться до 4 часов пополудни следующего дня.
Сталин: — Только один вопрос: почему г-н Черчилль отказывает русским в получении их доли германского флота?
Черчилль: — Я не против. Но раз вы задаете мне вопрос, вот мой ответ: флот должен быть потоплен или разделен.
Сталин: — Вы за потопление или раздел?
Черчилль: — Все средства войны — ужасные вещи.
Сталин: — Флот нужно разделить. Если г-н Черчилль предпочитает потопить флот — он может потопить свою долю, я свою долю топить не намерен.
Черчилль: — В настоящее время почти весь германский флот в наших руках.
Сталин: — В том-то и дело, в том-то и дело. Поэтому и надо решить этот вопрос.
...18 июля в 1.15 дня Трумэн приехал на ланч к Черчиллю. Зашел разговор, что и как сообщить Сталину об испытаниях атомной бомбы. Трумэн считал, что если ознакомить русских с подробностями взрыва, то это лишь ускорит их вступление в войну против Японии, чего он вообще предпочел бы избежать. Лелея надежду, что с помощью атомной бомбы война против Японии закончится до вступления в нее СССР, собеседники пришли к тому, что лучше всего сказать о бомбе невзначай, как бы мимоходом, ограничившись замечанием, что «у нас есть совершенно новый тип бомбы», не упоминая слова «атомная». От Черчилля Трумэн направился с «ответным визитом» на виллу Сталина.
В.Бережков: «После взаимных приветствий Сталин сказал, что хочет сообщить одну новость и передал Трумэну копию послания, полученного от японского императора об изменении формулы безоговорочной капитуляции Японии, и спросил Трумэна, стоит ли отвечать на обращение японцев. Трумэн заметил, что не верит в добрую волю японцев. «Может быть целесообразно, — сказал Сталин, — усыпить бдительность японцев, дав им самый общий и неопределенный ответ, ограничившись замечанием, что характер их предложения недостаточно ясен?» Трумэн молчал, а Сталин продолжал. — Есть альтернатива. Вообще ничего не отвечать. Или отправить определенный отказ...» Трумэн сказал, что первое предложение представляется наиболее подходящим.
Из протокола конференции 18 июля.
Черчилль (при обсуждении полномочий Контрольного совета в Германии): — Я замечаю, что употребляется слово «Германия». Что означает теперь «Германия»? Можно ли понимать ее в том же смысле, как это было до войны?
Трумэн: — Как понимает этот вопрос советская делегация?
Сталин: — Германия есть то, чем она стала после войны. Никакой другой Германии сейчас нет.
Трумэн: — Можно ли говорить о Германии, как она была до войны, в 1937 году?
Сталин: — Как она есть в 1945 году.
Трумэн: — Она все потеряла в 1945 году. Германии сейчас не существует фактически.
Сталин: — Германия представляет, как у нас принято говорить, географическое понятие. Будем пока понимать так. Нельзя абстрагироваться от результатов войны.
Трумэн: — Я полагаю, что Германия 1886 года или Германия 1937 года — это не то, что Германия сейчас, в 1945 году.
Сталин: — Она изменилась в результате войны, так мы ее и принимаем. Не думает ли кто установить германскую администрацию в Судетской части Чехословакии, откуда немцы изгнали чехов?
Трумэн: — Может быть, следует говорить о Германии, какой она была в 1937 году.
Сталин: — Формально можно так понимать, по существу же это не так. Если в Кенигсберге появится немецкая администрация, мы ее прогоним, обязательно прогоним... Давайте определим западные границы Польши и тогда яснее станет вопрос о Германии. Теперь Германия — это страна, у которой нет определенных границ.., она разбита на оккупационные зоны. Вот и определите, что такое Германия. Это — разбитая страна...
Трумэн: — Может быть, мы примем в качестве исходного пункта границы Германии 1937 года?
Сталин: — Исходить из всего можно. Из чего-то надо исходить. В этом смысле можно взять и 1937 год... Но только как исходный пункт. Это просто рабочая гипотеза...
Из воспоминаний А.Громыко: «Наше общее мнение состояло в том, что Трумэн прибыл в Потсдам, поставив перед собой задачу — поменьше идти навстречу СССР и побольше оставлять возможностей для того, чтобы пристегнуть Германию к экономике Запада... Сталин ведет себя спокойно и ровно. Так же ведет себя на конференции и советская делегация в целом. Атмосфера спокойствия и уверенности в делегации создавалась не инструкциями. Она рождалась как-то сама по себе. Влияла на нее вся правда и историческая правота политики Советского Союза, идей Октября, величие Победы нашей страны в войне...»
А.Ноймайр: «Несмотря на недавно перенесенный инфаркт, Сталин проявил завидную боеспособность, о чем свидетельствует унылая запись в дневнике личного врача Черчилля доктора Морана: «Нам нечего было противопоставить настойчивости и упорству Сталина... Даже начальник британского генштаба генерал Брук, поначалу весьма критически настроенный по отношению к Сталину, с удивлением признал, что Сталин «всегда быстро и безошибочно улавливал все аспекты любой ситуации...»
Из книги Эллиота Рузвельта (сына Ф.Рузвельта): «...Сталин знал английский, отлично понимал по-английски, но виду не подавал. Я узнал об этом, когда брал у него интервью... Сталин внимательно слушал все, что говорили на встречах отец и Черчилль, затем ждал перевода и, отлично зная, что было сказано, выигрывал таким образом время. У него было преимущество перед обоими, но он никогда себя не выдавал...»
...Развернутый доклад об испытании атомной бомбы поступил Трумэну в Потсдам на четвертый день совещания — 21 июля.
Из книги Маргарет Трумэн: «...Его доложил президенту в 15 часов Стимсон, отметивший в своем дневнике, что Трумэн был «сильно возбужден», услышав подробности взрыва, и сказал, что «все это дает ему совершенно новое положение на конференции»... Это дало возможность моему отцу вести переговоры более смело и решительно... Сцена была расчищена для жесткого торга в Потсдаме...»
В тот же день Трумэн совещался с находившимися в Потсдаме адмиралами Леги, Кингом, генералами Маршаллом, Арнольдом и Эйзенхауэром — использовать ли бомбу против Японии. Ответ военных был единодушно положительный.
Из воспоминаний Г.Трумэна: «Я рассматривал атомную бомбу как военное оружие и никогда не сомневался, что оно должно быть использовано...»
Из воспоминаний Р.Мэрфи: «...на пленарном заседании 21 июля мы заметили перемену в поведении президента. Он казался гораздо более уверенным в себе, более склонным к активному участию в дискуссиях, к оспариванию некоторых заявлений Сталина. Было очевидно, что что-то случилось...»
Из протокола конференции 21 июля.
Трумэн: — Ялтинским соглашением... мы определили наши зоны оккупации и границы этих зон. Мы отвели войска в свои зоны. Но сейчас, по-видимому, еще одно правительство получило зону оккупации... Я дружественно отношусь к Польше и, возможно, полностью соглашусь с предложениями Советского правительства относительно ее западных границ, но для этого будет... мирная конференция.
Сталин: — На Крымской конференции главы трех правительств согласились, что восточная граница Польши должна пройти по линии Керзона... Что касается западной границы, то в решениях конференции сказано, что Польша должна получить существенные приращения своей территории на севере и на западе...
Из воспоминаний А.И.Микояна: «Когда перечитываешь записи бесед, чувствуешь превосходство Сталина в манере высказываний и точности формулировок, легкости, спокойствии и разумности. Где нужно, он настойчив, умеет находить новые аргументы в поддержку своей линии, не уступая им (Черчиллю и Трумэну. — Г.Ш.); в других случаях делает уступки, которые не противоречат нашим интересам, что производит приятное впечатление на собеседников...»
Из воспоминаний В.М.Молотова: «Во время споров о послевоенных границах, Черчилль сказал: «Но Львов никогда не был русским городом!» — «А Варшава была», — возразил Сталин...»
Из протокола конференции.
Сталин: — Выступая в английском парламенте, г-н Иден заявил, что Италия потеряла навсегда свои колонии... Если Италия потеряла, то кто их нашел? (Смех)
Черчилль: — Постоянными усилиями, большими потерями и исключительными победами британская армия одна завоевала эти колонии.
Сталин: — А Берлин взяла Красная Армия (Смех).
Черчилль: — Одни колонии мы завоевали в очень трудных условиях... Есть ли за этим столом претенденты на эти колонии?..
Трумэн: — Нам они не нужны. Мы имеем у себя достаточное количество бедных итальянцев, которых нужно кормить.
Черчилль: — Не подойдут ли некоторые из этих колоний для расселения евреев... Но мы считаем, что для евреев там не было бы удобно поселиться.
А.Громыко: «Одним из важнейших вопросов на Потсдамской конференции стали репарации, которые должна уплатить Германия. Оснований для возмещения ущерба у Советского Союза было более чем достаточно... Но ни Черчилль, ни Трумэн по тому, как они вели себя, не собирались входить в положение Советского Союза. Настаивали на том, что Германия не должна платить никаких репараций. Как-то в перерыве, когда речь зашла об этом, Сталин в своем кругу заметил: «Англичане и американцы хотят взять нас за горло. Но ничего, мы прошли через это в годы гражданской войны и иностранной интервенции, пройдем и сейчас...»
...По окончании пленарного заседания 24 июля, когда Сталин направился к выходу, Трумэн задержал его и сказал: «Я хотел бы сделать конфиденциальное сообщение...»
Из книги Маргарет Трумэн: «...Мой отец тщательно обдумал, как и что сообщить Сталину об атомной бомбе. Сказать как можно скорее, ограничиться замечанием самого общего характера... Он подошел к советскому лидеру и сообщил ему, что Соединенные Штаты создали новое оружие «необыкновенно разрушительной силы». Премьер Черчилль и госсекретарь Бирнс находились в нескольких шагах и пристально наблюдали за реакцией Сталина. Он сохранил поразительное спокойствие. Мой отец, г-н Черчилль и г-н Бирнс пришли к заключению, что Сталин не понял значения только что услышанного...»
Из воспоминаний Г.К.Жукова: «Вернувшись с заседания, И.В.Сталин в моем присутствии рассказал В.М.Молотову о разговоре с Трумэном. Молотов тут же сказал: «Цену себе набивают». И.В.Сталин рассмеялся: «Пусть набивают. Надо будет сегодня же переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы...» Я понял, что речь идет о создании атомной бомбы...»
В тот же день, 24 июля, в Потсдаме Трумэн и военный министр США Стимсон отдали приказ командующему стратегической авиацией Спаатсу об атомной бомбардировке Японии сразу после 3 августа (когда конференция завершится и Трумэн покинет Потсдам), как только позволит погода. Цели: Хиросима, Нагасаки, Кокура и Ниигата.
На следующий день в связи с отъездом Черчилля и Эттли в Лондон для участия в выборах парламента на конференции был объявлен перерыв.
Из воспоминаний А.Рыбина: «Сталин устроил для Черчилля прощальный ужин с концертом, во время которого сам выполнял роль конферансье. Исполнялись произведения Баха, Моцарта, Чайковского... Вдруг Сталин попросил исполнить что-либо из русских народных и советских песен. Оказалось, что никто из солистов к этому не готов. Спасла положение Г.Баринова, смело села за рояль и исполнила «Землянку», «В лесу прифронтовом» и другие песни. Сталин стоял у рояля, задумчиво слушая певицу. Потом преподнес ей роскошный букет прекрасных роз...»
А.Громыко: «На обеде у Трумэна, после того как гости поднялись из-за стола, хозяин сел за рояль и кое-что сыграл... Когда Трумэн кончил играть, Сталин похвалил его и сказал: «Да, музыка — хорошая вещь, она из человека выгоняет зверя». Мы — Молотов, Гусев и я — рассмеялись. Трумэну слова Сталина также весьма понравились...»
В.Молотов: «Во время перерыва в конференции Сталину предложили поехать в Заксенхаузен посмотреть, где погиб его сын Яков. «Я приехал сюда не по личным делам», — ответил Сталин...»
Г.К.Жуков: «Сталин очень тяжело переживал гибель старшего сына, но никому этого не показывал...»
Из воспоминаний маршала Советского Союза И.С.Конева: «К конференции сгоревший труп Гитлера был найден, опознан, и кто-то, видимо, Берия или, может быть, Серов (заместитель Берии. — Г.Ш.), доложив об этом Сталину, предложил не то привезти показать труп, не то поехать посмотреть. После уговоров Сталин сказал: «Хорошо, завтра утром поеду, посмотрю». Когда же утром к Сталину пришли с тем, что нужно ехать, он махнул рукой и сказал: «Не поеду. Пусть Молотов и Берия едут, смотрят. Я не поеду...»
На выборах в Англии победили лейбористы, и король 27 июля назначил премьером Эттли, который тут же телеграфировал Сталину: «Я предполагаю прибыть во второй половине дня в субботу, 28 июля». Ответ Сталина: «У меня нет возражений...» 28 июля конференция возобновилась.
В.Бережков: «Вместе с Эттли прибыл и новый министр иностранных дел, видный деятель английского рабочего движения Эрнст Бевин. Как-то в туалете (переводчик, порой, должен сопровождать своего шефа и туда) Бэвин, стоя неподалеку от Сталина у писсуара, пошутил: «Это — единственное место в капиталистическом мире, где трудящийся может с полным правом взять средства производства в собственные руки». Сталин, хитро улыбнувшись, поддержал шутку: «То же и в социалистическом мире...»
Утром 30 июля советская делегация сообщила, что Сталин не сможет присутствовать в этот день на заседании. Трумэн тут же направил записку Сталину: «...узнал о вашей болезни. Я надеюсь, что она не носит серьезного характера и что в скором времени вы будете совершенно здоровы...» Ответ Сталина: «...Сегодня чувствую себя лучше и завтра, 31 июля, рассчитываю присутствовать на конференции».
Но Сталину лучше (и это заметили все участники встречи) не стало, и через два дня, 2 августа, конференция, приняв решения:
о демилитаризации и денацификации Германии,
о системе четырехсторонней оккупации Германии и четырехстороннем управлении Берлином, политических и экономических принципах обращения с Германией в первый контрольный период, об уничтожении германских монополий,
о наказании военных преступников,
о репарациях, германском военно-морском и торговом флоте,
о западной границе Польши,
о передаче СССР г.Кенигсберга и прилегающего к нему района,
а также заявлений об Австрии, Польше, заключении мирных договоров, приеме новых членов в ООН и других документов, —
конференция завершилась. В официальном коммюнике об итогах говорилось, что конференция «укрепила связи, расширила рамки сотрудничества и понимания между тремя правительствами», которые «вместе с другими Объединенными Нациями обеспечат создание справедливого и прочного мира...» Закрывая конференцию, Трумэн пожелал: «До следующей встречи, которая, я надеюсь, будет скоро...»
А.Громыко: «Преодолев на Потсдамской конференции многие трудности, вызванные позицией США и Англии, наша страна все же добилась принятия на ней важных согласованных решений, открывших перед народами перспективу жизни в условиях мира...»
Возвращаясь в США на крейсере «Аугуста», американские политики рассуждали по-иному.
Г.Трумэн: «Потсдамский эксперимент привел меня к решению, что я не допущу русских к какому-либо участию в контроле над Японией... Сила — это единственное, что русские понимают...»
Д.Бирнс: «Сперва мы обладали только прутиком, а не дубинкой.., по мере возрастания военной мощи мы могли проявить свою твердость в отношениях с советским правительством...»
Из дневника Д.Болена: «Мы рассматривали шаги, которые мы могли бы предпринять, начиная от прямого ультиматума с требованием, чтобы Советы ушли за пределы своих границ до различных степеней давления...»
Состоявшийся по возвращении Сталина из Потсдама врачебный консилиум констатировал третий инфаркт. Сталин отбыл на лечение на юг.
Из письма Светланы Аллилуевой отцу 1 декабря 1945 г.: «...Я никогда еще так не радовалась, как в тот день, когда получила твое письмо и мандарины... Даже сынишка (Иосиф. — Г.Ш.) попробовал апельсинный сок, но пока он еще не понимает толку ни в чем, кроме каши. Я очень, очень рада, что ты здоров и хорошо отдыхаешь. А то москвичи, непривычные к твоему отсутствию, стали пускать слухи, что ты очень серьезно заболел, что к тебе такой-то и такой-то врач поехали, и волей-неволей пугаешься... Ведь твои-то «верные стражи» и не скажут мне ничего, из всего тайну делают.
Одним словом, как я и была уверена, ничем ты не болеешь и преспокойно отдыхаешь; продолжай так же, милый папочка. В Москве последние дни тепло совсем, от -1 до +2, мокро и противно, сплошной грипп и насморк. Кроме того, москвичей последние полмесяца стали жутко грабить и убивать по ночам какие-то бандиты и хулиганы... Сегодня мне сказали, что ходит слух, будто «Сталин вернулся в Москву и издал приказ ликвидировать бандитизм и воровство к Новому году». Люди всегда, если что-то приписывают тебе что-нибудь, то хорошее...»
А.Ноймайр: «В конце 1945 года у Сталина случился инсульт...»
В.Молотов: «Сталин стал сдавать. Но он столько пережил! Я просто удивляюсь, как он это все мог вынести!»
Кстати. Черчилль не забыл русское гостеприимство в Бабельсберге и еще до окончания конференции, 30 июля, добился королевского указа о награждении генерал-полковника С.Н.Круглова Превосходным орденом Британской империи с присвоением звания «рыцаря Превосходного ордена». Позднее Трумэн наградит Круглова орденом «Легион достоинства».

Дворец Цецилиенгоф, в котором проходила Потсдамская конференция.

И.В.Сталин, Г.Трумэн и У.Черчилль в перерыве между заседаниями. Потсдам. Июль 1945 г.