Любой порыв ветра — будто «ахиллесова пята» для тверской глубинки,
погружает ее надолго в полнейшую мглу, в ход идут свечки и лучины,
почти как в самые мрачные феодальные времена, обрывается и без того
тоненькая нить связи с райцентром, а добровольные ходоки туда заранее
знают, что им скажут: «Малонаселенных чиним в последнюю очередь!»
По мнению местных старожилов, «ахиллесовой пятой» сегодня стала вся
Россия, особенно после скандально известного закона о монетизации,
который бросил в новый омут не только стариков, но и молодежь, и целые
семьи.
...После долгого латания вконец проржавевших электролиний, когда в
неказистых хатках наконец-то вспыхнул свет, черный ящик выдал картинку:
самодовольно улыбающийся президент в кабине военного самолета (хотя
никто не понял, зачем он туда сел), которому, кажется, нет дела ни
до участившихся аварий, терактов и взрывов на Северном Кавказе, ни
до других почти ежедневных ЧП, тем более ни до ставших давно уже хроническими
невыплат зарплат, отключений света в той же тверской глубинке, сообщений
о том, что в районе и области число неработающей молодежи все увеличивается,
и самые тяжкие подростковые преступления происходят из-за пьянства.
А пьянство это часто обусловлено полной безнадежностью и безысходностью,
невозможностью реализовать себя сельской молодежи, которая, не в пример
ангажированным властью «нашим», вволю покутившим за наш счет на Селигере,
ни в какие байки о «новой свободной» России не верит, потому что на
собственной шкуре испытала все ее «прелести».
И сообщение о том, что сельчан уже начали пересчитывать, воспринимает
с насмешкой. Разве кто-то станет учитывать, скажем, сколько ныне в
деревнях молодых бомжей или просто бабушкиных и дедушкиных нахлебников,
содержащихся на их и без того грошовые пенсии? Иные по нескольку лет,
давно перейдя даже тридцатилетний порог, живут без паспортов, и никого
из местной власти это не волнует. Напротив, она, похоже, вовсе не
заинтересована в том, чтобы люди обретали гражданство. И черной хроники
о подростковых преступлениях, регулярно появляющейся в районной печати,
не становится меньше. А между тем та же газета «Мой край» Торопецкого
района сообщала в августе, что во всех его 22 хозяйствах испытывают
огромный недостаток в кадрах механизаторов и животноводов. На 1 августа
с.г. по их заявкам не хватает 12 доярок, 19 механизаторов, 4 скотника,
электрика и газосварщика.
Кроме того, в «Краснополецкий» требуются ветврач и зоотехник, в СПК
«Пожинский» — ветврач. Но реальная потребность в специалистах значительно
больше. Из 22 хозяйств только в одном есть агроном. Даже после войны
такого не наблюдалось. Работают всего пять инженеров, семь зооинженеров.
В других районах области картина не лучше. Правда сообщается, что
местной властью принято, наконец, какое-то решение для привлечения
и закрепления на селе молодых специалистов. Но даже и в это чересчур
запоздалое решение сельский подросток, похоже, по-прежнему не вписался.
Судя по числу бомжующей и ничем не занятой молодежи, в районе и области
нет никакой целенаправленной программы приобщения ее к труду, к овладению
сельскими профессиями, как, впрочем, нет ее и в масштабе всей страны,
в то время как колоссальные деньги тратятся на содержание молодых
верноподданных Кремля и президента. На одни только селигерские тусовочные
сборища их потрачено столько, что хватило бы на содержание нескольких
СПТУ для сельской молодежи. Вспомним хотя бы, в какие трудные годы
Ф.Э. Дзержинский открывал трудовые заведения на селе для бездомных
детей, которые именно здесь, приобретая навыки к труду, становились
потом полезны первым организованным коллективным хозяйствам и помогали
крестьянам.
Но, как справедливо заметил мой случайный попутчик в поезде (очень
живой и общительный остроглазый старичок с рюкзаком за плечами, «стрелял
продукты в городе»): «Ждать от этой власти чего-либо вразумительного
для народа не приходится».
Он с сожалением и горечью рассказывал, что теперь живущие в деревне
подростки часто не умеют держать в руках косу, выдоить корову, работать
на зернотоку и уж тем более на тракторе или комбайне. Никто их этому
всерьез не учит. «Дичь какая-то, — говорит он, — в наш хваленый, якобы
«новый» век, когда то и дело кричим, что идем в цивилизацию, молодежь
растет, как обсевки в поле, никому не нужные».
И это при крайне острой нужде в полеводах, доярках, скотниках, механизаторах,
при том, что с каждым годом все возрастает число заброшенных пастбищ
и полей.
«Такая политика идет сверху, когда считается, что только избранные,
хорошо проплаченные «наши» будут полезны и нужны стране. Остальных
можно списать за ненадобностью... Ну и куда мы с этим придем?» — возмущается
мой собеседник.
«Вот сейчас принято сталинское время ругать, — продолжает он, хрустя
извлеченным из рюкзака яблоком, — в основном на репрессиях и выезжают.
Да, был такой период, все равно что страна тяжелой оспой переболела.
Многих тогда ни за что сгубили, хотя и «за что», по справедливости,
упекали тоже, но об этом молчат. А вот сейчас губят больше, умышленно,
по чужеземному плану. И главное — кадры перерезали, молодежи все пути-дороги
к честному труду отрезали... А ведь при Сталине после войны как было:
каждый малец был при деле, баклуши никто не бил, что в городе, что
в деревне: кто в ФЗУ, кто в ПТУ, кто на сельские курсы шли...
Помню, после войны в колхозах зарплат не платили, а за трудодень от
зари до зари вкалывали, платили в основном зерном, картофелем, жмыхом,
овощами, а народ все равно не разбегался, за труд держался и скотину
на своем подворье держал. И мы, дети, за ней ходили. А позднее, когда
жизнь стала налаживаться, ребята в училища, на курсы механизаторов,
в сельхозтехникумы, в институты подались, и многие в свои же колхозы
после их окончания возвращались. Хотя тогда, при Сталине, строгости
были большие: за украденный с поля колосок, снятую с машины деталь
тут же под суд отдавали, за пьянство — тоже. Но свое дело знали и
делом занимались. Надо из руин завод поднимать — поднимали, надо колхоз
восстановить — восстанавливали. И перво-наперво агронома, механика
туда направляли — не то что сейчас, при власти ельциноидов-путинистов,
один агроном на 22 хозяйства!
Ну а еще, когда при Хрущеве культ Сталина разоблачили, что-то стало
не залаживаться, все пошло-поехало наперекосяк, сплошные прожекты:
то кукурузой увлеклись, потом отставили; то районы стали укрупнять,
затем снова к старому вернулись. И культ-то разоблачали те, кто его
же и насаждал. Уж больно речистые — да к настоящему делу не способные.
Вот и Горбачев из той же породы: то «ура» кричал всему, что ЦК КПСС
замышлял, то — «долой». Своим лукавством страну и сгубил. О таких
в народе говорят: «На словах, как на гуслях, а на деле никак». Это
и к Путину, президенту нашему, подходит — много позерства да лукавства,
а дел нет.
Сколько же всего хорошего, что в стране потом и кровью создавалось,
на корню загублено!
Теперь вот по ТВ и радио Горбачев то и дело «отмывается», своих бывших
партдружков-гэкачепистов хает: мол, партноменклатура эта против демократии
была, вот и получила... А уж сам-то он еще худшая, чем они, номенклатура...
Учился-то на юридическом он при Сталине еще и клялся, наверняка, правовые
основы государства блюсти, а сам с ними что сделал? Демократию нам
подарил, да уж цену ее нынче все узнали: «черного кобеля не отмоешь
добела». Мы с ним оба как бы одного поколения, на селе выросли, но,
выходит, ему это село для человеческой зрелости ничего не дало, лукавый
его попутал. Но это, можно сказать, — «брак» советской власти. А скольким
село и профессию, и совесть дало, на путь истинный наставило. Вот
и в войну ценой своей жизни такие державу сохранили.
Сам-то я из Белоруссии родом, повоевать не пришлось — годами тогда
не вышел, а как подрос — сюда приехал и осел. Кем только не работал,
и все в колхозе: овощеводом, трактористом, даже на ферме животноводом,
слесарем, ну а в основном хлеб растил, весь процесс от сева до обмолота
назубок знаю еще со школы, сызмальства нас приучали к этому. Наш председатель,
помню, из таких, как я, мальцов целую бригаду хлеборобов сколотил,
и до самых белых мух, пока хлеб убирали, мы в поле были, после школы
сразу и бежали. А вечером уроки делали. Нам эта работа нравилась,
особенно на току. Помню, воет где-то рядом сверху мощная такая огромная
сушилка, посверкивает огнем — и хлебная гора тает, оседает, перетекая
сквозь сушилку в кузов грузовика, а мы отряхиваем картузы, довольные,
девочки из косичек вытаскивают солому... и усердно считаем, сколько
машин с зерном ушло... А потом с такой радостью вместе со всеми на
праздник урожая бежали... И нас тоже награждали, «героями жатвы» называли...
...Мы, дети войны, каждое зерно выращенного хлеба ценили. Многие помнили,
а кто-то и от взрослых слышал, как немцы жгли и топтали хлеб на нашей
земле, и как наши родители, бабушки и дедушки прятали от них этот
хлеб. Скот фашисты уводили, коров, птицу, свиней... Но хлеб отдавать
было нельзя — его надо было сеять. Однажды его спрятали в конюшне
глубоко под горой навоза и соломы, а сверху привязали лошадь. Фашисты
потыкали штыком, полезли на чердак... Один увидел жернова — вручную
на них зерно мололи, тяжелые они. Выкатили они каменную глыбу, да
и со злости по ней гранатой! Заметьте, сегодня то же с селом творят,
умышленно его гробят по чьему-то приказу... А хлеб той военной весной
из спрятанного зерна посеяли, рассказывали взрослые, носили теплые
буханки в лес, к партизанам...»
Старик ненадолго умолк, а потом сказал:
— Да, не будет нам, нашей земле и молодым проку и добра, пока эти
господа-обогатители, временные оккупанты, у власти. Они, как саранча,
страну и нас на корню поедают, пока мы ушами хлопаем и чего-то от
них ждем.
Вот и Народный референдум запретили, который Зюганов предложил, не
дают народу правду сказать, боятся нахапанное потерять, но она все
равно в народе живет и дорогу себе пробьет!