Звон курантов льется над площадью,
отдается в сердцах.
Мне ли это не знать, если он
отдается и в моем сердце!
Все ближе чеканный шаг часовых.
Толпа напряглась, замерла.
Три солдата в серых шинелях.
С последним ударом —
смена караула.
Я прохожу в Мавзолей
под пятью буквами твоего имени.
Тишина.
За дверьми остались обрывки слов,
вокруг меня безмолвные люди
в почтительном молчании
идут вдоль траурных стен.
В тихом сумраке я чувствую
касание чужой одежды,
слышу шаги неспешной процессии.
И внезапно — свет,
не похожий ни на какой другой,
исходящий от стеклянного надгробия.
Он — здесь. Словно уснул,
сомкнул веки.
Люди замедляют шаги.
Каждый из молчаливых борется
за лишнее мгновение.
Вот он. Такой же, как на портретах,
словно сейчас на миг очнется
и что-то нам скажет.
Сейчас его профиль слева.
Да, это он. Я знаю на память его черты,
я могла бы воспроизвести их
с закрытыми глазами.
Если бы я могла рисовать!
Безмолвная цепочка застыла,
движется медленней медленного.
Я сама медлю.
Вот я уже у изножья. Смотрю в его лицо.
Необычный свет, излучаемый его телом,
преображает темноту.
Ничего нет, только он и мой взгляд.
И мое волнение, и мысль:
есть ли революционные молитвы
для подобных мгновений?
Для человека, который жив
в многократном мятеже дней?
Для человека, который трудится идеями
и руками двухсот пятидесяти миллионов
своих соотечественников
на благо своей Родины и всего мира?
Я хотела бы остановиться, но поток движется
и несет меня.
Уже я его не вижу.
И вновь отделяются от безмолвия
касания чужой одежды
и гул теперь уже более быстрых шагов.
Снаружи утро,
октябрьское солнце.
Ели, похожие на часовых,
мемориальные доски на стене и на земле —
имена героев и бюсты с надписями, цветы...
И внезапный поток голосов,
словно прорвавший плотину.
А я все еще — тишина,
все еще — молчаливая дума.
Жизнь кипит вокруг,
поет.