«Я по преимуществу военный писатель; почти все написанное мною, начиная с лета 1939 года, когда я впервые услышал свист пуль и грохот бомбежек в Монголии, на Халхин-Голе, во время конфликта с японцами, написано о войне. И, конечно, больше всего и в стихах, и в драмах, и в романах... написано о войне с германским фашизмом», — сказал о себе Константин Симонов.
Для Ивана Синцова (героя романа «Живые о мертвые» — первой части одноименной трилогии) война началась с безуспешных попыток найти редакцию своей газеты в районе Гродно. Точно такими же были первые дни войны для Константина Симонова. Газету «Боевое знамя» Симонов так и не нашел, вместо нее был назначен в редакцию «Красноармейской правды». А уже с конца июля 1941 года статьи своего нового корреспондента Симонова печатает «Красная звезда».
Именно профессия Симонова на фронте, профессия военного корреспондента позволила ему увидеть войну не обрывочно, а целиком, на всех направлениях, где в те четыре года решалась судьба нашей страны. Это и первые месяцы войны, бои на западных границах страны, все увеличивающийся список оставленных советскими войсками городов, оборона Москвы. В конце лета 1941 года Симонов едет в Крым, в конце зимы 1942 — на Керченский полуостров. В августе 1942 года он приезжает в Сталинград — смотреть, как город «дерется даже тогда, когда то в одном, то в другом месте это кажется почти невозможным». Через год мир будет следить за крупнейшим танковым сражением — Курской битвой. Симонов поторопится туда. В декабре в Харькове он в качестве корреспондента «Красной звезды» присутствует на судебном процессе над фашистами. А потом вместе с Советской Армией пересекает границу и становится свидетелем освобождения Восточной Европы. Некоторое время проводит в Сербии, у партизан. События самого конца войны тоже прошли перед его глазами — Симонов видел встречу войск союзников на Эльбе и, наконец, присутствовал при подписании капитуляции Германии.
Симонов знал войну, вероятно, в чем-то даже лучше, чем многие непосредственные ее участники. Он сам об этом говорил: «Я свидетель многих активных действий и крупных событий. Я — за редчайшим исключением — не ездил туда, где было тихо, меня посылали туда, где что-то готовилось или происходило. Я имел возможность сравнивать, видел активные действия нашей армии во все годы и все периоды войны». Он ездил по всему фронту, постоянно рисковал, чтобы больше увидеть и лучше написать, и вместе с тем не перестал считать, что «работа военных корреспондентов была не самой опасной работой на фронте. Не самой опасной и не самой тяжелой».
Увиденное и пережитое за четыре военных года продолжало быть материалом для его книг многие годы после окончания войны. Эта тема осталась с Симоновым навсегда. Он часто оговаривался о своих произведениях, что в них много документального. Рассказы отличаются от очерков лишь измененными именами героев, но описываемые события в большинстве случаев подлинные. Точно также и с «Живыми и мертвыми» — если бы сами герои не были выдуманными, писатель говорил, что назвал бы книгу «документальной повестью». В предисловии к своему опубликованному дневнику Симонов предупреждал о повторах, которые заметят те, кто читал роман «Живые и мертвые» и повесть «Из записок Лопатина»: «Это объясняется тем, что когда пишешь повесть или роман о таком тяжком деле, как война, фантазировать и брать факты с потолка как-то не тянет. Наоборот, всюду, где это позволяет твой собственный жизненный опыт, стараешься держаться поближе к тому, что видел на войне своими глазами».
Заметим, подобная щепетильность правдивого писателя совершенно не свойственна новоявленным толкователям «исторической правды» о войне. Это ведь таких же точно, как в книгах Симонова, героев — советских солдат и офицеров — они представляют глупыми и бездарными, варварски жестокими фанатиками. «Трудно понять чужой народ, особенно трудно, когда ненавидишь его» — эти слова Симонов адресовал, разумеется, немецким оккупантам. Их газеты, распространяемые на оккупированных территориях, пишет Симонов, всегда содержали истерическую мысль: «Красные не вернутся, Красные больше не вернутся». Именно так, в попытках «перевоевать войну», вычищается сегодня все красное, коммунистическое из ее истории.
Историческая достоверность книг Симонова — то, что позволяет ссылаться на них как на весьма авторитетный источник, — заключается, очевидно, не только в том, что касается описания чувств симоновских героев, «высочайшего духовного подъема и самоотречения» советских людей, той беззаветной любви к Родине, которая, как в рассказе «Пехотинцы», заставляла советских солдат выходить из окопов под град снарядов и пуль и идти в атаку на врага, не спать по несколько суток, торопясь выбить немцев из следующего и следующего занятого русского села («Делай, как я!»).
Интересно и неожиданно натыкаться на поздние статьи и очерки, где в центре внимания Симонова оказываются немецкие документы. Война на Восточном фронте оказалась совсем не такой, как планировало ее немецкое командование. Поначалу Гитлер и Геббельс обвиняли в собственных неудачах «климатические сюрпризы», плохую погоду в России. Знали бы они, что через шестьдесят лет после их разгрома эти наивные оправдания поражения немцев совершенно серьезно будут обсуждать российские учителя на уроках истории!
Точно так же немцы уже тогда называли причиной побед русских их «огромное численное превосходство». И когда получали данные о технике, которой располагает Советская Армия на том или ином участке фронта, просто отказывались верить: «Не могут же русские состоять только из артиллерии!» — восклицал в 1945 году Гитлер.
Говоря о советской технике, хочется упомянуть небольшой очерк Симонова «Рус-фанер». Так, вначале презрительно, называли немцы крошечные самолеты У-2, склеенные из фанеры и полотна. Сейчас вообще модно говорить о превосходстве немецкой техники, ссылаясь на то, что и самолеты, мол, у нас деревянные были. Под Сталинградом Симонов на аэродроме встретился с теми, кто каждую ночь летал бомбить немцев на этих медленных самолетах, звук двигателя которых напоминал урчание мотоциклетки. Когда У-2 стали по ночам, спланировав до 300-400 метров высоты, бесшумно сбрасывать на головы немцев бомбы, от ироничного отношения к «Рус-фанер» не осталось и следа.
О своих посвященных войне книгах Симонов замечал: «Ведь я не просто любитель батальных сцен; описания войны сами по себе меня, в общем, не так уж интересуют. Меня волнует вопрос: ради чего это было, что мы защищали с таким ожесточением и решимостью?».
В 1960 году, в письме американскому редактору Уиксу, Симонов написал о «Живых и мертвых»: «Для того чтобы объяснить, во имя чего пали мертвые, очень важно знать, что делают живые сейчас, когда на земле, слава богу, мир, очень важно чувствовать, что жертвы были принесены недаром». Странно переносить эти симоновские слова в сегодняшний день — хотя бы потому, что вряд ли можно утверждать, что сегодня на земле мир. И все-таки, чем же заняты сегодня живые? Не те, кого смерть обходила стороной все четыре военных года, и кто с боем вошел в Берлин, — их потомки. «Если бы наша Родина не одела шинели, если бы впереди ее полков не шли люди мужественные, самоотверженные, готовые в самых трудных обстоятельствах отдать жизнь за свою Родину, за свой народ, за идеи, которыми жил и живет этот народ,.. мы бы не существовали» — раньше такие вещи были очевидными. Решив переписать историю, ставится под сомнение эта упомянутая Симоновым аксиома, что жертвы в той войне наш народ принес не напрасно.

 

 

Ольга ГАРБУЗ.