8 декабря Тверской суд Москвы признал виновными в массовых беспорядках и погромах
39 нацболов-«декабристов», принявших год
назад участие в акции протеста в общественной приемной президента. Все они получили разные сроки наказания. Дали условные сроки и отпустили на свободу тридцать одного человека. Прошла первая неделя их вольной жизни после года тюрьмы. Как чувствуют себя ребята, чем занимаются, о чем думают после месяцев заключения? Изменились ли их взгляды, собираются ли и дальше заниматься активной политической деятельностью, или тюрьма напрочь отбила такое желание?
Об этом мы побеседовали накануне 14 декабря, годовщины акции, с одним из освобожденных,
22-летним студентом Алексеем КОЛУНОВЫМ.
— Вы уже втянулись в обычную жизнь «вольной» Москвы после года тюрьмы или пока трудновато?
А может, кажется, что ничего и не было, как выразился один ваш совсем юный соратник сразу после освобождения?
— Нет, конечно, не кажется, что не было! Целый год жизни, такие события, такой опыт получен. Ну а к свободе привыкаю понемногу. И ко всему готов, чтобы ни случилось. (Эта фраза Алексея, как показывает жизнь, имеет под собой основания. В понедельник в районе метро «Университет» неизвестные напали на двух членов НБП. Одним из них был недавно освобожденный «младодекабрист» Владимир Ангиров. Так что свобода спокойствия не сулит.)
— Чем в первую очередь занялись, освободившись, с кем встретились? Общались ли уже со своими однопартийцами, остававшимися на свободе?
— Вы ведь видели, как нас встречали после освобождения прямо у здания суда? И родители, и те, кто нам все это время сочувствовал и поддерживал нас. И соратники по партии. Приветствовали нас, поздравляли, качали на руках. С кем я только за эти дни не общался и не встречался: даже с теми, кого до всех этих событий месяцами не видел.
— А с Лимоновым не встречались?
— Нет, его пока не видел после суда. А за эту неделю успел и на радио побывать вместе с Иваном Королевым, еще одним освобожденным. На «Эхо Москвы».
— Ну и как там к вам отнеслись?
— Да нормально отнеслись, с пониманием почти все. Конечно, сложно было точно свою позицию объяснить, потому что это же буквально на второй день после тюрьмы, еще в себя даже не пришли. Теперь уже легче.
— Чем вы занимались до тюрьмы: учились, работали?
— Был студентом 5-го курса Станкина. Вроде бы меня не отчислили. Но сейчас буду точно узнавать, как восстанавливаться.
— Некоторые из ваших товарищей переживают по этому поводу, потому что у них возникли проблемы. В их вузах говорят: раз признали виновным, значит, не восстановим.
— Доучиться, конечно, хочется. Но, знаете, если меня не восстановят, это не будет для меня таким уж сильным ударом. Я и до тюрьмы как-то не представлял себя просто служащим и семейным человеком. Буду и дальше общественной деятельностью заниматься и политикой.
— Завтра годовщина вашей акции. Только честно, неужели за этот год ни на минуту не пожалели, что пошли на нее?
— Ни на минуту! Все было правильно.
— А какой смысл видели вы в этой акции протеста? Какие цели ставили, чего добились?
— Смысл был в том, чтобы привлечь внимание людей и власти как к определенным проблемам, так и к нашей партии. У нас же в стране информационная блокада оппозиции. Если кто с чем не согласен, об этом не расскажут и не покажут. А чтобы рассказали, надо проводить акции яркие, обращающие на себя внимание. Я думаю, своего мы добились. Зимой по всей стране были выступления против 122-го закона. Люди, как и мы, протестовали. И я знаю, что требовали они и нашего освобождения. Значит, поняли, что мы за их интересы выступали, а не какие-то там хулиганы или фашисты, как нас пытаются представить. И разные политические силы нас поддержали. Например, руководители КПРФ. Да и обычные люди. Знаете, когда нас отпустили, мы с мамой поймали машину, чтобы домой ехать. И вот водитель, когда узнал, кто я такой, сказал, что мы молодцы. Даже героями нас назвал.
— Ну а на власть акция по-вашему как-нибудь подействовала?
— В хорошем смысле? Не думаю. Потому что власть в нашей стране жестокая и равнодушная.
— Вы будете обжаловать вынесенный вам обвинительный приговор?
— Точно это определится позже. Но сам я хочу, потому что никакого преступления не совершал
и виноватым себя не считаю!
— Как можно помочь тем вашим товарищам, которые получили реальные сроки и остались за решеткой? Думаете ли вы об их судьбе?
— Думаем, конечно. Письма пишем, передачи для них уже собирали. Но я хочу сказать, что не надо их так уж жалеть и убиваться по ним. Им это не нужно. Они люди мужественные, стойкие. Ни один из них не сломался. Знаете, они даже гордятся таким приговором. Потому что суд и власть признали: они самые смелые, самые активные, самые решительные. Ребята выдержат!
Вот кого очень жалко, кто сильнее всех переживает и мучается, так это их родители и близкие. Это как на войне: к одним с фронта вернулись, а к другим — нет. Очень тяжело.
— А что такое вообще современная российская тюрьма? Времена в нашей стране такие, что для многих россиян, отнюдь не уголовников, это совсем не праздный вопрос. Что за люди там, как относились к вам?
— Только не думайте, что в тюрьме одни головорезы и убийцы. Самые разные люди туда попадают. Очень много невиноватых или виноватых в такой ерунде, что в ужас приходишь — за что в России «запирают». А влиятельных, богатых, сильных в тюрьме почти и нет. Там люди в основном бедные, беззащитные, потому что откупиться не могут.
На нас сначала с удивлением реагировали. 278-я статья, захват власти! Других с такими статьями они не встречали. А потом, когда общались, объясняли им, что к чему — ничего, нормальные отношения складывались.
— Алексей, соратники говорят о вас, что, мол, внешне он совсем на нацбола не похож. Но одежда и прическа — это ведь ерунда, мелочи. Главное, что внутри у человека. Почему же все-таки НБП, а не другая партия?
— Потому что НБП — партия прямого действия. На прямое действие способны только люди сильные и мужественные. Надеюсь, и сам я такой.
На следующий день разговор наш продолжился, но уже в расширенном составе. 14 декабря прошла пресс-конференция на тему «Милость или политическая расправа», в которой участвовали сами осужденные «декабристы», их адвокаты и родители.
О какой милости может идти речь, если восемь человек приговорены к реальному наказанию, да и те, что осуждены условно, год провели в тюрьме, а еще три года будут ограничены в правах, не смогут жить полной жизнью, — утверждают адвокаты. И речь идет о людях, чьи действия, самое большее, тянут на административное правонарушение. «А в том, что такое массовые беспорядки и погромы в действительности, все могли убедиться во время недавних событий во Франции», — сказала адвокат Наталья Вихрова. Ее подзащитные Марина Курасова и Алина Лебедева по-прежнему за решеткой.
Адвокат Михаил Степанов считает, что напрасно некоторые пытаются занести в «черный список» судью Шиханова, вынесшего ребятам обвинительный приговор. На самом деле причина в самой судебной системе: так что в «черный список» можно заносить всю российскую Фемиду.
Не потому ли система эта функционирует столь странным образом (впрочем, ставшим уже привычным), что основные вещественные доказательства по делу, те, что невыгодны с точки зрения власти, просто уничтожаются? Будь то громкие дела о терактах на Дубровке или в Беслане. Будь то дело самих «декабристов». Что ж, неудивительно, что суду не представили, например, стол со сломанной ножкой или ковровую дорожку, испорченную, скорее всего, кровью избитых нацболов. Слишком одиозно выглядели бы такие доказательства, да и доказывали бы совсем не то, что требовалось стороне обвинения.
По словам защитника Плахоти, ребята были вынуждены запереться в кабинете, потому что, как показали свидетели-омоновцы, против участников акции протеста собирались применить газ. Вот это да! Значит, кому-то мало одного «Норд-оста»?
В отличие от остальных адвокат Дмитрий Аграновский утверждает, что вынесенный приговор — именно «милость». Потому что власть считает нас не гражданами, обладающими правами, а «подданными». А судьба «подданных» зависит не от законов, а от «соизволения»: хочу — казню, хочу — милую. 39 «декабристов» никаких законов не нарушали, а потому в день годовщины их акции подана кассационная жалоба на вынесенный приговор.
Председатель родительского комитета «Защита» Владимир Колунов сообщил, что комитет продолжит свою работу. Они будут поддерживать всех ребят, наказанных условно, следить за их судьбами, а также оказывать помощь тем восьмерым, кто остался в заключении. «Болотом общественного молчания» назвал он положение дел в стране, из-за которого и стали возможны такие процессы.
Впрочем, абсолютного молчания не было. Именно потому властям и пришлось пойти пусть на такую половинчатую, беззаконную, но все же «милость». Член родительского комитета «Защита» Людмила Калашникова поблагодарила журналистов, правозащитников, общественные организации, КПРФ и другие политические партии, — всех, кто рассказывал о ребятах правду, добивался освобождения. Особую благодарность выразила Геннадию Зюганову. Родители помнят и ценят, что лидер коммунистов еще в феврале обратился к Путину по поводу их ребят.
А с самими ребятами, теми, кто после года тюрьмы провел на свободе уже почти целую неделю, я разговариваю после пресс-конференции. Кроме уже знакомого мне Алексея Колунова, это Дамир Валеев, Иван Дроздов, Владимир Тюрин, Иван Королев.
Про Дамира ВАЛЕЕВА слышать тоже приходилось. Это его обвинение посчитало чуть ли не злостным рецидивистом за то, что как-то заплатил штраф за безбилетный проезд в метро. Ну надо же, и такого «рецидивиста» отпустили, удивляюсь я. А ребята объясняют, что с точки зрения власти, он, можно сказать, подвиг совершил. Его бы, по нынешним временам, наградить должны, а не в тюрьму сажать. Именно он, оказавшись в охваченном «массовыми беспорядками» кабинете №14, первым делом спрятал в надежное место президентский портрет.
— Почему же вы сразу подумали о портрете?
— Чтобы случайно кто-нибудь не повредил, и не было осложнений. А то ведь тех семерых, что в Минздраве акцию протеста устроили, сначала отпустили. А когда все мировые агентства обошла фотография летящего из окна министерства портрета с президентским изображением — арестовали и предъявили обвинения.
— Значит, осложнений не хотели. И беспорядков не хотели. Но понимали, что последствия могут быть серьезными?
— Конечно, понимали. Но это было наше решение. Знаете, некоторые говорят, что нас, мол, используют, подставляют. Но заставить принять участие в такой акции невозможно: каждый решает сам.
— Я понимаю, что вы убеждены в верности вашей акции по сути. А в форме ее проведения сомнений не возникло?
В разговор включается Иван КОРОЛЕВ:
— А что если завтра вообще запретят любые акции протеста? А каждый пикет или митинг будут объявлять террористическим актом? Так и будем молчать, чтобы, не дай бог, ничего не нарушить?
Впрочем, ребята соглашаются, что обстоятельства меняются, а значит, должны меняться и формы проведения акций. То, что вчера было нужно и эффективно, сегодня уже устаревает. Надо действовать умнее, хитрее и результативнее, в соответствии с обстановкой. В том, что действовать надо, ни один не сомневается. Все утверждают, что политическую деятельность продолжат обязательно.
— Я еще и потому оправдания хочу добиваться, чтобы не быть на поводке, нормально политикой заниматься, — говорит Владимир ТЮРИН. Он рабочий, в этом году собирался в институт поступать, но пришлось проходить другие «университеты».
— А как к вашей политической деятельности относятся те ваши товарищи, что политикой не интересуются?
— Говорят, мы вас уважаем, вы, может, подвиг даже совершили. Но какой в этом смысл? Вас же еще и в тюрьму посадили. Говорят, все равно бесполезно что-то делать, ничего не изменится.
Ивана ДРОЗДОВА, на пресс-конференции сказавшего, что акцию свою они организовали ради блага страны, так как добивались справедливости, — его институтские товарищи поддержали.
— Где вы учились?
— В педагогическом имени Шолохова, на филологическом факультете. На первом курсе, после педучилища. Ребята говорили: приходи, обязательно восстановят. Я пришел вчера. Начальство со мной нормально общалось, вежливо. Но восстанавливать не хотят: мол, приходи на следующий год и поступай заново.
Ивану Королеву, дипломнику МИРЭА, и, как говорят, талантливому физику, повезло больше. В институте сказали однозначно: возвращайся, проблем не будет.
— Кто-то на пресс-конференции говорил, что этот год, проведенный в тюрьме, для вас потерян. Вы согласны?
— Нет, — в один голос отвечают ребята. — Было тяжело. Особенно переживали из-за родителей, тем более что первые два месяца запрещали свидания. Но такой опыт накоплен, что пропавшим это время никак не назовешь. «Да и что это за революционер, если в тюрьме никогда не сидел?» — замечает один из них.
Вновь вспоминаем о тех, кто по-прежнему в заключении. Володя Тюрин считает, что реальные сроки получили те, кто наиболее активно вел себя во время процесса, а также «политические рецидивисты», уже проявившие себя в других акциях.
И опять, как накануне Алексей, убеждают меня, что ребята они крепкие, выдержат. Успокаивают, что, мол, к тюрьме привыкаешь быстро, только сначала страшно, а потом уже ничего. Но я что-то не успокаиваюсь. Если такие ребята, умные, честные, бесстрашные, — опасны или не нужны нашей стране (один из моих собеседников сказал, что тюрьма — это человеческая помойка, куда государство сваливает тех, кто ему не нужен), то какое будущее эту страну ожидает?
Беспокоятся о своих детях и матери. И потому, что не всем слишком нравится партия, с которой ребята связали свою судьбу, да и просто хочется для них спокойствия и благополучия. Но им уже очевидно: ребята рискуют, действуя так резко, зачастую по-мальчишески авантюрно, еще и потому, что в свое время бездействовали они, родители, думая, что можно прожить своими семьей и домом, а остальное их не касается. Взрослые не захотели или не смогли защитить свою страну, и теперь это приходится делать их детям.
«Хотите анекдот из жизни? — спрашивает Ваня Королев. — Это как я в тюрьме в выборах в Мосгордуму участвовал. «Подсудимый Королев, руки за спину, выйти из камеры для участия в голосовании». И пошел с руками за спиной гражданскую обязанность исполнять. И так ведь не только в тюрьме заполняют бюллетени».
Вот для того, чтобы это тюремное голосование окончательно не стало метафорой нынешней российской жизни, необходимо действовать, бороться, проявлять солидарность. С героическими одиночками власть может расправиться без труда. С осознавшим свое право на лучшую жизнь и готовым за нее бороться народом — расправиться невозможно.