— Помните замечательный советский кинофильм «Светлый путь»? Я была просто влюблена в его главную героиню, ткачиху Таню Морозову и исполнительницу этой роли актрису Любовь Орлову. Мне очень хотелось быть похожей на Таню, тоже стать многостаночницей, как наши знаменитые стахановки из Вичуги Евдокия и Мария Виноградовы, — фильм как раз был о них.
И вот так сложилось, что я, деревенская девочка, пошла по жизни той же самой дорогой. Собственно говоря, каким иным мог быть путь, если добросовестный труд в нашей стране был в самом большом почете?! Мы сами строили свою судьбу, и перед глазами моего поколения всегда стоял замечательный пример жизни и отношения к труду наших родителей — созидателей социалистического общества.
Отца я почти не помню: мне не исполнилось пяти лет, когда началась война. Отец погиб. Мама, колхозница, поднимала нас четверых. Великая труженица, она работала день и ночь, и на дворе было у нас свое хозяйство — корова, овцы, куры. Как и все, работала за трудодни, но никогда она не называла их «палочками». У мамы было врожденное чувство крестьянского достоинства, уважения к своему и чужому труду, и она передала его нам, детям. По осени, когда колхозы рассчитывались по трудодням и в наш двор, как и в другие, привозили зерно, муку, картошку, капусту, она усаживала нас рядом с собой и, не скрывая гордости, говорила: «Вот это мы с вами заработали!» Нам передавалась ее гордость, радость, и очень хотелось скорее работать и непременно ткачихой, как в «Светлом пути». К тому же росла я быстрой, ловкой, не ходила шажком — летала, словно за спиной у меня были крылья. Закончила семилетку, исполнилось 15 лет, и проводила меня мама в Иваново, к тетке. Там я поступила в школу ФЗО при фабрике имени Балашова. Было это в 1951 году — всего через 6 лет после войны, трудно жили, предстояло восстановить еще многое, разрушенное войной, а наша фабрика уже начинала реконструкцию старых корпусов и строительство новых цехов.
Через год выучилась я на ткачиху и начала сразу хорошо работать. Говорю же, что за спиной у меня крылья росли, вот и летала от станка к станку, да и заработать хотелось, маме помочь. Фабричная жизнь пришлась по душе. Опытные работницы помогали нам, девчонкам, секретами своего мастерства делились, советы давали — матерей-то у нас рядом не было. Все успевали: и на танцы в клуб, и в школу рабочей молодежи, и на комсомольские собрания. Дисциплина была строгая, иначе как на производстве? Но и берегли нас, молодых.
Помнится мне такой случай. Приехала я на Новый год к маме, тогда только один праздничный день был, а на другой в 6 часов утра надо мне уж в смене быть. Собралась в обратную дорогу, а вьюжить начало, буран разыгрался, до города 35 километров, а все равно попадать надо. Может показаться странным, но ни у мамы, ни у меня даже мысли не возникло, чтобы мне остаться дома. Не скажу, что очень боялась опоздать, не явиться на работу. Тревожило совсем другое чувство: было стыдно оказаться прогульщицей, подвести бригаду, смену. Труд и совесть всегда рядышком, одного без другого не бывает.
...Собралось нас в то новогодье на дороге несколько человек, попутного транспорта не погодилось, и отправились мы пешком. Всю ночь шли, и сразу — на фабрику. Мастер посмотрела на меня, удивилась; «Зоя, ты сегодня какая-то не такая, ничего не случилось?» Узнав, в чем дело, она тут же отправила меня к тетке, у которой я жила: «Выспись, отдохни и завтра приходи». Так нас жалели, взращивали, и добро отзывалось добром в сердцах, в поступках.
Я как-то быстро вошла в рабочий ритм, словно тут и родилась. А, пожалуй, так и есть. Фабричная семья стала моей семьей, моими заботами. Довелось мне повстречаться с прославленной Марией Виноградовой, которая для нас, молодых ткачих, казалась просто недосягаемым авторитетом. Мы соревновались за приз ее имени. Соревнование давало возможность каждому человеку раскрыться, показать свой трудовой талант, — он ведь тоже не каждому дается и требует немало усилий, чтобы развиться. Как важно вовремя заметить, поощрить, а надо, так и помочь. Особенно это касается текстильной отрасли, где у станков в основном женщины.
Наша промышленность легкой только называется, на самом деле она очень тяжелая. Все это позналось позднее, когда к самой пришел опыт жизни. А тогда, по молодости, как один счастливый порыв. Выстроили на нашей «Балашовке» новые корпуса, стали монтировать новое оборудование, мы с девчатами удивлялись: «Как это станки без челноков ткать будут?!» «Не бойтесь, — успокаивали приехавшие вместе с машинами наладчики из Чехословакии. — Три года дается, чтобы освоить и выйти на проектную мощность». Мы ахали: «Как много, целых три года! Нам скорее надо!»
Тем временем из числа молодых работниц отобрали двадцать человек, пригласили для разговора к руководству фабрики. Тут и директор, и главный инженер, и секретарь парткома, и профсоюз. Мы притихли, понимаем, какое важное дело нам поручают. Чего тут долго говорить? Вся фабрика на нас смотрела, как мы справимся на новом оборудовании, не померкнут ли наши прежние рекорды? Вот когда вышла нам проверка. Не легко все давалось, уже и семья, и сынки мои Пашенька да Коленька, и в техникуме заочно учусь, и общественная работа... Спасибо все понимающему доброму супругу моему Валентину Алексеевичу, человеку тоже рабочему, — без его постоянной помощи и поддержки не одолеть бы мне всего этого. Так что почести, которые выпали мне в жизни, это не в меньшей степени его заслуги.
Всего за год с небольшим мы достигли на новом оборудовании проектной мощности вместо плановых трех лет. Вот это была победа! Победа технического прогресса и воли советских людей. Нас всех 20 человек наградили орденами, мне присвоили звание Героя Социалистического Труда. Было это в 1966 году. В том же году избрали меня депутатом Верховного Совета СССР. Работы добавилось. При таких высоких званиях и регалиях разве могла я дать себе слабину?! Моя рабочая честь не позволяла мне хуже работать. А это значит: уедешь в Москву на сессию Верховного Совета, займешься депутатскими делами, а кто за тебя твои планы и обязательства будет выполнять? Вот и наверстываешь рабочие смены за счет выходных, ночных, уплотняешь свой и без того плотный «скользящий» график. И — никакой усталости, радостное желание работать, добиваться еще большего.
Не заметила, как сама стала наставницей, вот только к почестям так и не привыкла, всегда смущалась, стеснялась, когда награждали, хорошие слова говорили, думала, ну что же я особенное, выдающееся свершила? Не космонавт, не балерина, не ученый, — простая ткачиха, каких много. Мама мне говорила: «Доченька, тебя за труд хвалят, а ты еще лучше трудись. Такое счастье только в нашей стране бывает».
Права была моя милая мама. Счастливо продолжался мой светлый путь. Как в кино. Выступала на ХХІІІ съезде партии все в том же году. Вот такой выдался. Было о чем сказать. О тяжелых условиях труда, о ночных сменах, о работе в выходные дни. Все это плохо сказывалось на здоровье женщин, на воспитании детей, на семьях. Эти проблемы требовали решений, к ним приступали, но робко, на реконструкцию предприятий и техническое перевооружение, как всегда, не хватало средств, а тканей требовалось все больше и больше. Что можно было сделать своими силами в области, мы делали, но мало, мало.
Прошло семь или восемь лет, да, в 1973 году это случилось, в апреле. Телефонный звонок из обкома партии: «Зоя Павлована, Клюев Владимир Григорьевич просит вас прийти». Удивилась: воскресный день, видно, много работы у первого секретаря. Не успела порог перешагнуть, Клюев спрашивает: «Не устала ткачихой-то бегать, наверное, уж больше двадцати лет?» «Больше, — отвечаю, — да не устала, все летаю, хорошо мне, нравится». Засмеялся, потом как-то сразу спрятал улыбку и серьезно говорит: «Принимай, Зоя Павловна, фабрику «8 Марта». Человек ты государственный, авторитетный, вот-вот с высшим образованием будешь. Справишься, пора брать работу по плечу». «Да женские у меня плечи! — сразу беру удар. — «Восьмушке» больше полутора веков, заново строить надо, добывать современное оборудование, нет, эта работа для сильного мужика!» С тем и ухожу в полном смятении. Никому о разговоре не говорю, кроме мужа: надеюсь, более подходящая кандидатура найдется. Продолжаю работать ткачихой. Вдруг через какое-то время снова звонок: «До сих пор не приняла дела? Собирайся, сегодня фабричный «генералитет» смотрины проводит». Ахнула, ну что делать? Не миновало меня повышение...
Сижу на «генералитете», думаю: вот так, какие неполадки случались, загвоздки, я к начальнику цеха, к главному инженеру со своими требованиями, перед директором ставила вопросы, а сейчас ко мне пойдут, мне решать. И точно. Май месяц, проблемы с пионерлагерями, с лесными дачами для детсадов и яслей, отпуска начинаются, по хлопку дефицит, рабочих не хватает... В шесть утра я на фабрике — не привыкать бежать раным-рано. Вечером выхожу вместе с работницами в ночную. Тоска по Балашовке: царство, не фабрика, а тут — позапрошлый век...
И решилась. Звезду Героя на грудь, депутатский значок тоже и — в Москву к министру Тарасову, к председателю Совета министров Косыгину... Понимают, что надо. Косыгин приезжает в Иваново, приходит на нашу фабрику. Угощаем чаем с молоком и баранками, и так усаживаю за стол, чтобы увидел в окно наши развалившиеся фабричные казармы: сам же был в Ленинграде директором текстильной фабрики, знает, какой это адский труд в таких-то условиях! Все понимает Алексей Николаевич, все видит и в окно, и в цехах, с работницами беседует, говорит: «Будем помогать, будут деньги, но и вы не сидите сложа руки, действуйте энергичнее!» Где там сидеть?! Полдня на фабрике, полдня на стройплощадках. Костюмчик в шкаф, спецовку на плечи, из туфелек в резиновые сапоги и — по эстакадам, по лесам...
Выстроили мы новую «Восьмушку» с помощью военных строителей. Игрушечка получилась. Вместо допотопных громыхающих станков — современнейшие автоматические линии, автоматизированные системы управления; вся социальная инфраструктура в одном комплексе: общежития, здравпункт с лечебными кабинетами, спортивный зал... Лучшая в Союзе фабрика, такая — единственная. Сколько радости было! Заложили в нишу капсулу с обращением к молодежи в 2000 году, через 25 лет. Сочиняли мы это обращение всем коллективом, представляли, как же далеко уйдем через четверть века, и жизнь будет лучше прежнего. Распахнуты и чисты были наши сердца, а их уже брали в плен...
Да раньше, чем через четверть века пришли «хозяева». Они разрушили фабрику, выковыряли из стены заложенную капсулу с обращением к молодежи и уничтожили, продали новые станки — сначала 500 штук, потом еще 500 и так дальше, набили карманы деньгами. Работницы пытались сопротивляться разбою и грабежу, но были не готовы, а митингами дело было не поправить. Да, вот так все повернулось.
Говорят, будто страдаем мы ностальгией. Нет, другая тоска гложет — по нормальной человеческой жизни, которую мы создавали собственными руками, нашим общим трудом. Любила я свою фабрику, можно сказать, не выходила с нее 12 лет, пока строили, осваивали, работали. А судьба моя еще раз круто повернулась...
Пришлось в 84-м году принимать область: избрали председателем Ивановского облисполкома. Наверное, правильно делали, выдвигая женщин на ответственные посты. Плакала, признаюсь, так тяжело было расставаться с выстраданной в делах и заботах фабрикой.
И еще поворот, совсем неожиданный: избирают меня председателем Комитета советских женщин. То, что в детстве и молодости в кино видела, случилось со мной наяву. От ткацкого станка до члена правительства — где такое было возможно рабочему человеку, как не в СССР?!
В Комитете советских женщин близкие мне проблемы, связанные с трудом женщин, материнством, семьей, с перспективами профессионального роста, выдвижения на руководящую работу, обеспечением равных стартовых возможностей участия девушек и юношей, мужчин и женщин во всех сферах жизни. Были большие планы. Но им не суждено оказалось сбыться. Перестройка набирала свой страшный разбег, грянула сговором предателей в Беловежской Пуще, августом 1991-го и дальше...
По своим убеждениям, по всей своей сути я не могла работать на новую власть, против народа. Остаюсь верна и благодарна своему раз и навсегда избранному пути, осветившему не одну мою жизнь, — жизнь моего народа. А народ, создавший столь высочайшую советскую цивилизацию не может исчезнуть бесследно. Не увидим мы, приблизят новое возрождение наши дети, внуки, правнуки... Верю!