В конце 1969 года у нас в стране произошло событие
большой политической и государственной важности — состоялся III Всесоюзный
съезд колхозников. Он принял примерный Устав колхоза, на основе которого
предложил разработать и принять Уставы своих хозяйств, избрал союзный
Совет колхозов.
«Советская Россия» рассказывала тогда о поступательном развитии колхозной
демократии, как о непременном условии дальнейшего подъема сельского
хозяйства. Публиковала репортажи с колхозных собраний об обсуждении
нового Устава, мнения колхозников, посвящала газетные страницы опыту
лучших хозяйств.
К этому времени Степан Петрович ГИНИН уже больше десятка лет возглавлял
колхоз имени 16-й годовщины Октября Гусь-Хрустального района Владимирской
области. В 1956 году в числе коммунистов-тридцатитысячников он, выпускник
института имени Плеханова, молодой специалист-экономист был направлен
партией с завода в деревню на подъем сельского хозяйства. Был уверен,
что сможет вывести отстающий колхоз в передовые, и сделал это. С тех
пор полвека стоит у руля.
— Степан Петрович, как вам удается на плаву оставаться в нынешнее
разрушительное время? — не удержалась, спросила, когда мы договаривались
по телефону о встрече.
— Да так, — в скромной своей манере не выдвигать каких-то личных заслуг
ответил Степан Петрович. — В колхозе, как в армии: действуй по Уставу
— не пропадешь... Вот мы и уцелели.
Любит Гинин пошутить, подумалось мне. Как мог спасти колхозный Устав?
Один за другим, под носом у города под ударами реформ падали крепкие
хозяйства, вскормленные на тучных черноземах. А в Мещере, в песках
да подзолах, между болотами...
Впервые я приехала на центральную усадьбу в Уляхино в самом начале
80-х годов. Здесь зажигали факел по случаю газификации хозяйства.
Один из немногих руководителей, Гинин сумел тогда добиться отвода
от пролегающего неподалеку магистрального газопровода и не побоялся
всех свалившихся на него хлопот. И газ пришел на фермы, в мастерские,
в крестьянские дома. Какой это был праздник! Каждый в тот день почувствовал,
что затерянное в мещерской низине Уляхино, не тронувшись со своего
насиженного места, вдруг приблизилось к городу — произошло то, о чем
на съезде колхозников говорили как о стирании граней между городом
и деревней.
Позднее еще бывала в колхозе, всякий раз радуясь успехам и новым,
казалось, даже тогда, несбыточным планам. Гинин же рассказывал о них
так заразительно, как будто все уже сделано, и к окну подходил, словно
видел то, что еще никто не мог видеть. А потом и впрямь мечты становились
явью.
...И вот все то же Уляхино. Вдоль широких улиц, расчищенных от выпавшего
ночью снега, стоят дома-усадьбы в деревянных кружевах оконных личин,
под одну крышу выведенных хозяйственных дворов. Ни скособоченных изгородей,
ни разбросанной техники, хотя ненароком и замечаешь потускневшую краску
на давненько не крашенных верандах, приткнувшиеся к дворовым гаражам
потрепанные сельскими неудобьями и временем работяги-жигуленки. Понимаешь:
от невысоких заработков и дороговизны самого необходимого для сельского
бытия сквозит бедность, которую, как ни старайся, не прикроешь остатками
прежнего благополучия.
Степан Петрович по-прежнему в кольце забот и проблем, обстоятелен,
энергичен, полон поставленных самому себе задач и настроен оптимистически:
— В прошлом году мы вышли на промышленное производство картофеля,
отвели под него 270 гектар. У нас хороший картофель, поставляем на
фабрики чипсов во Владимир, Москву. Мы надежные поставщики. Рассматриваем
программу дополнительных вложений порядка 30 миллионов рублей. Оборот
хозяйства увеличится раза в три-четыре. Это отличная перспектива.
Параллельно развиваем молочное и мясное животноводство на современных
технологиях. Есть предложение развернуть у нас производство деликатесного
«легкого» мяса. Оно выгодно для нас. Надеюсь, справимся.
— Не в счет что ли сегодняшние трудности, или они ваше хозяйство стороной
обходят?
— А, все это возня! — отметает он решительным взмахом руки. — Чего
с нами ни делали все эти пятнадцать лет, как ни ломали, а не вышло.
Не допустили мы развала в нашем колхозе. Когда началась вся перестроечная
вакханалия, колхозы загнали в угол, требуя срочно покончить с коллективной
собственностью и преобразоваться в «товарищества» частников. Мы собрались
колхозом решать: как нам быть. В других хозяйствах области, как и
повсюду в стране, мародеры, — другим словом я это никак не могу назвать,
— уже потащили по личным подворьям трактора и другую технику, что
поощрялось новой «демократической» властью! Село встало на путь собственной
гибели.
Я не шутки ради сравнил колхозный Устав с армейским, — Степан Петрович
резко разворачивается в старомодном кресле. — В нашем Уставе, примерный
текст которого был утвержден на III Всесоюзном съезде колхозников,
было записано, что закрепленная за нами земля, все имущество и оборотные
средства являются нашей неделимой собственностью. На собрании возмущались:
«Плохо что ли живем? Какой воли нам не хватает? Оставим все как есть
и вас, Степан Петрович, просим оставаться нашим председателем. И пусть
нам не мешают работать!»
Новый примерный Устав колхоза значительно расширил их права и обязанности,
среди других необходимых и существенных мер по расширению хозяйственной
самостоятельности закрепил, к примеру, за колхозами право развивать
подсобные предприятия и промыслы. А это дополнительные доходы, полная
занятость людей в межсезонье. У нас продолжает работать деревообрабатывающий
цех, сами делаем масло, сметану... Только крестьянская демократия
у нас была при советской власти, потому что власть принадлежала народу,
— говорит Степан Петрович. — Сейчас село находится в рабстве у реформаторов.
— Но реформаторы, напротив, считают, что в колхозах использовался
подневольный бесплатный труд, советские колхозы называют «лагерями»,
«зонами»...
— Это их любимый конек. А что они вообще знают о нашей колхозной жизни,
как достаются хлеб, масло? Они что, горбатились на полях и фермах
в жару и в холод? То-то и оно... Хулителей и дармоедов развелось много.
Работников не добавляется, все меньше становится.
Крестьяне и их труд на земле достойны всяческого уважения и почитания.
В жестокие годы испытаний, которых немало выпало на долю нашего народа
за короткий советский век, деревня принимала на себя основную тяжесть
невзгод. Но сама деревня мало успела увидеть зажиточную обустроенную
жизнь. Об этом я жалею больше всего. Отведенного историей времени
не хватило раскрыть и исчерпать богатейшие возможности, заложенные
в коллективном труде на земле, в общественном хозяйстве.
— И тем не менее не прозвучат ли фальшью слова: мы можем с гордостью
оглянуться на героический путь, пройденный советским крестьянством,
на великие завоевания колхозного строя?
— Да какая фальшь?! — мгновенно вскипает собеседник. — Земля принадлежала
народу. Крестьянам она была отдана на вечное пользование, и мы были
ее хозяевами. Мы кормили страну. Сейчас землю из-под крестьян вышибают.
Придумали новый Земельный кодекс, Лесной, чтобы узаконить куплю-продажу
наших национальных богатств. Мы живем капиталом, заработанным при
советской власти — наука, образование, космос, оборонный щит, культура,
здравоохранение, заводы, фабрики, жилой фонд... Что значительного
создано, построено в России за последние 15 лет? Да ничего...
Мы даже в нынешних условиях, когда не то, что пахать и сеять, дышать
невозможно, продолжаем работать рентабельно, не в убыток. Иначе и
не выжить.
Объемы производства пришлось сокращать. У нас было прекрасное высокопродуктивное
молочное стадо. С 1800 коров дошли до 400. А что было делать? Молокозаводы
закрыли. Хоть коровам молоко спаивай. Хватили лиха. Работали без зарплаты.
Спасибо дорогим моим колхозникам, крестьянским умом поняли, поддержали:
нельзя нам хозяйство в распыл пустить, в распродажу. Встали мы против
новой «демократии», не выполнили приказ Черномырдина, спущенный всем
предприятиям: в обязательном порядке сбросить с баланса соцкультбыт.
Мы ничего не сбросили, сохранили инфраструктуру. У нас, как это было
раньше, льготные цены на жилье и коммунальные услуги, медицину, транспорт,
даже в отдаленных и малонаселенных деревнях содержим в порядке водопроводную
сеть и скважины. Основную часть расходов берет на себя хозяйство.
Продолжают работать детская музыкальная школа, Дом культуры, прекрасная
художественная самодеятельность, хор. К тому же соцкультбыт — надежная
залоговая база — банки дают под нее кредиты.
— Помните ходячий лозунг перестройки: «Фермер прокормит страну»? Почему
не получилось с фермерами?
— Как живая, стоит перед глазами телевизионная картинка: непогода,
тяжелейшая уборка, измученные люди. Как это тяжело, я знаю. Еще тяжелее
видеть, понимая, что над тобой и твоим трудом издеваются открыто,
принародно, с телеэкрана. По картофельному полю идет Силаев Иван Степанович,
нагибается за оброненной картофелиной, произносит: «Фермер этого бы
не допустил». Снова видит оставленную картофелину и снова говорит:
«Фермер этого бы не допустил»...
Силаев, известный руководитель в Советском Союзе, много толкового
для страны сделал, люди об этом знали. Не просто так пустили его по
картофельному полю демократы: они использовали его прошлый и заслуженный
авторитет, чтобы как можно беспощаднее дискредитировать колхозы, крестьян
и их труд. Он что, не понимал, что таким образом его заигрывают; не
знал, что современное фермерство на Западе — это хорошо организованные
структуры, четко действующие системы государственных дотаций, субсидий,
технического обслуживания, обеспечения инфраструктуры и так далее?!
А что в тот период наша страна могла предложить нашему зарождающемуся
фермеру, кроме лошади, лопаты и топора? Перед «демократами» стояла
задача: ликвидировать советскую аграрную систему. Насильственный перевод
общественного сельскохозяйственного производства на частное фермерство
был ничем иным, как политической и экономической провокацией.
Сделано это было для того, чтобы обмануть людей несведущих, чем-то
недовольных, расшатать сознание тех, кого это касалось самым непосредственным
образом, — крестьян. 40 миллионов человек, которые кормили страну,
оказались выкинутыми из сферы сельскохозяйственного производства!
Те, кто совершал это преступление против народа, знали, что, уничтожив
собственную продовольственную базу, лично они будут иметь немалые
«бабки» от завоза в нашу страну импортной сельхозпродукции. А ликвидировав
продовольственную безопасность страны, они разрушили армию и все остальное
— дальше все покатилось само собой. Таких «деятелей», которые покушались
на систему и целостность государственного жизнеустройства, раньше
называли очень точно, и с ними было все ясно. Скажите мне, кто они,
нынешние погромщики, если не враги своего народа, своей страны?!
— Демографическое состояние деревни ужасающее.
— Поправить его можно. Когда избрали меня председателем колхоза, у
нас было всего 9 комсомольцев на весь колхоз. А через два года в комсомольской
организации было 180 парней и девчат! Какое такое «чудо» случилось?
Мы начали строить дороги, дома, клубы, детсады, платить достойную
зарплату, колхозники стали получать пенсию, и — результат. У нас исчезли
проблемы с кадрами механизаторов, животноводов. Молодежь после окончания
школы классами шла в полеводство, на фермы. Молодая, образованная
деревенская сила не боялась никакой работы. По тридцать-сорок студентов
учили мы ежегодно за счет колхоза в институтах и техникумах, профтехучилищах
по необходимым нам специальностям — зоотехников, агрономов, экономистов,
учителей, врачей, механиков, инженеров... Золотое время! Были недостатки,
их не скрывали, старались от них избавиться, но хорошего было больше.
Я не осуждаю молодежь, не желающую сегодня трудиться на родной земле.
Молодым нужен рост, престижная и современная работа, сегодняшнее село
этого дать не может. Деревня умирает, нам ее не отстроить заново,
но как вернуть ей силы? Думаю, есть только один путь задержать молодежь
— нужны ультрасовременные технологии и техника. Но у руководства страны
подобных мыслей нет. Привыкли к закордонному содержанию на чужих хлебах,
продовольствию. Сегодня, скажем, есть, завтра есть, а кто даст гарантию,
что будет и послезавтра? Государство без собственного продовольствия
— зависимое государство. К этому нас ведут... Не думаю, что наши доморощенные
«демократы» сами додумались до этого. Действовали они по готовым западным
схемам разрушения нашей страны, и теперь мы имеем, что имеем. В этой
обстановке мы вынуждены были создать ОАО, чтобы нас не проглотили.
Затем мы объединились несколькими хозяйствами, сохранив за фирмой
прекрасное имя бывшего крепкого колхоза «Россия». В одиночку нам было
бы не выстоять.
— Всего 3—4% процента сельскохозяйственных предприятий в России сегодня
рентабельны. Остальных накрыла лавина экономических несуразиц.
— Сельскохозяйственному производству с его низкими и довольно стабильными
ценами на продукцию никогда не догнать постоянно растущие цены на
энергетику, топливо, технику, удобрения, запчасти, на все, что необходимо
селу. Наше производство требует единовременного вклада немалых средств.
Весной и летом, образно говоря, мы зарываем деньги в землю. И только
осенью собираем урожай. Без кредитов не обойтись.
Дальше будет еще сложнее: удары против села целенаправлены на его
поражение.
— Теперь выдвинут национальный проект развития сельского хозяйства
с программами по строительству жилья, развития культуры и т.д. Под
программы определены деньги.
— Но нормативы на одного жителя таковы, что села, особенно небольшие,
разбросанные далеко по российским просторам, лишаются последнего (если
еще имеют) — жилья, дорог, очагов культуры, учителей, медиков... Таким
образом, исчезнут по этому проекту и сами села. Это посерьезнее эпидемии
«птичьего гриппа», а бациллы заложены и в проекте, и в программах.
Министерства экономики и финансов сделали все, чтобы погубить программы
«на корню»: выделяемые средства ничтожны по сравнению с сельскими
проблемами. Кредиты, о которых кричат сейчас как о благе и панацее,
хозяйства получить не могут. Для этого они обязаны ежемесячно платить
полагающиеся налоги в бюджет, а платить нечем, и развиваться нет оборотных
средств. Сельскохозяйственное производство требует времени, чтобы
кредиты «заработали»: вложенное в полеводство возвращается через 8—9
месяцев, в животноводство — через год. Что, об этом в правительстве
не знают?!
Из других последних сообщений: лизинговые поставки техники будут прекращены,
в следующем году на них не выделены средства. Так что не увидим наших
комбайнов: ни «Дона», ни «Енисея», кстати сказать, машины неплохие.
Сегодняшнюю цену импортного комбайна знаете? 130 тысяч евро... В редком
хозяйстве есть такие деньги. Как говорится, комментарии излишни.
Село лишили субсидий на покупку удобрений и ядохимикатов. Резкое сокращение
применения удобрений повлечет за собой спад урожайности. «Работать»
же добытые и изготовленные у нас удобрения будут на Западе, как нефть,
как газ, оставляя нам разор и грязь, а кучке дельцов — баснословные
барыши. Все это — манипуляции руководства страны. 40 миллионов селян,
сгоняемых с собственной земли, выброшенных за пределы человеческой
цивилизации, не могут все быть деклассированными, деморализованными.
Рванет же!..
...Мы долго еще говорили со Степаном Петровичем. Всего не перескажешь.
К вечеру снежок растаял, и будто весна опередила запоздавшую зиму.
Провожая, заметил слабенький ручеек на обнажившемся асфальте, остановился:
«Один мудрый хозяйственник, старший мой товарищ, наставлял меня, когда
совсем невмоготу было пробиваться сквозь стену устаревших инструкций,
чиновничьих препон, учил не отчаиваться. — Посмотри, — говорил он,
— на вешние воды: какие бы преграды перед ними ни возникали, они все
равно пробиваются, находят дорогу. А ты — Человек!
Пробьемся? — спросил Гинин. Ответил себе: Пробьемся!
В мягком голосе звучала спокойная уверенность человека, делающего
большое и справедливое, многим людям нужное дело.