Всегда с пронзительным чувством слышу возносящиеся к небу слова пасхального песнопения: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ...»
И среди тех, кого вспоминаю, о ком непременно думаю в святую ночь, светлый образ этой девушки, которой по праву принадлежит особое место в ряду спасителей Москвы и всего Отечества нашего на той роковой черте первой военной зимы в 1941-м.
«Смертию смерть поправ» — это и про ее подвиг, Зои Космодемьянской.

Недавно провел я свое социологическое исследование в одном из выпускных классов московской школы — и был поражен. Оказалось, только трое ребят могут что-либо о ней сказать, а остальным двадцати даже имя такое неизвестно!
Можно ли было представить подобное тогда, когда ее имя буквально передавалось из уст в уста по всей стране? К нам, в рязанское село Можары, тоже пришла газета «Правда» с очерком Петра Лидова и потрясающей фотографией Сергея Струнникова. Голова казненной девушки с обрывком петли на шее, страдальчески запрокинутая на белом снегу, врезалась не только в память, но и в сердце каждого, кто на нее смотрел. Она словно взывала к отмщению.
Очерк назывался «Таня»: так сама назвала себя, схваченная фашистами при выполнении боевого задания, юная партизанка. Но вскоре из другого очерка того же Петра Лидова мы узнали, кто была Таня. «Это — Зоя Анатольевна Космодемьянская, ученица десятого класса школы № 201 Октябрьского района города Москвы», — сообщал журналист в «Правде» 18 февраля 1942 года.
Мне в то время исполнилось семь лет. И с тех пор для меня, как и для всего моего поколения детей войны, не говоря уж о более старшем, воевавшем, имя Зои Космодемьянской стало одним из самых дорогих и заветных.
Нынче многим трудно понять, что значил ее подвиг для нашей Победы. Когда в конце 80-х годов пошел массированный очернительский накат на все советское прошлое, в том числе на героев Великой Отечественной, о Зое начали писать и говорить крайне пренебрежительно. А что, дескать, особенного она совершила? Подумаешь, подожгла конюшню с немецкими лошадьми и пыталась поджечь дом, где были немецкие солдаты. Да ведь неизвестно точно, сколько там тогда сгорело воинских лошадей, или, может, вообще нисколько; а в домах-то деревенских, наряду с вражескими солдатами, находились, мол, и наши мирные жители. Значит, своих поджигала?
Так говорили по телевидению и писали в газетах. Еженедельник «Аргументы и факты» открыл целую кампанию по дискредитации героини, от номера к номеру нагнетая все более поражавшую меня несправедливость и даже кощунственность «обвинений».
Тогда, осенью 1991-го, возмущенные ее соратницы по разведывательно-диверсионной части № 9903 приехали в «Правду». Просьба у них была одна: сказать со страниц газеты правду о Зое.

И вот полвека спустя после ее гибели пришлось вновь пройти той дорогой, которой она шла к своему бессмертному подвигу. Разговаривать с бывшими ее одноклассниками и оставшимися в живых боевыми подругами. Обратиться в архив, который сохранил относящиеся к тем событиям документы. Холодными, промозглыми ноябрьскими утрами, в предрассветной темноте отправляться в подмосковную деревню Петрищево, где встретила она последний в своей жизни рассвет и где было еще немало свидетелей того, что произошло здесь перед 29 ноября 1941 года и в этот трагический день.
Казалось бы, давно, с детства, знал я, что там произошло. Об этом ведь и рассказывал в своих очерках Петр Лидов, а потом писали и другие. Ставшая бойцом-добровольцем восемнадцатилетняя комсомолка, выполняя боевое задание, один раз и затем еще приходит ночью в занятую оккупантами деревню, чтобы нанести им посильный вред. Ее схватили. Пытали, мучили жестоко. И после этого публично повесили, согнав к месту казни деревенских жителей.
Именно так всё во мне сохранялось многие годы. Но теперь-то новоявленными авторами чуть ли не всё категорически опровергалось или ставилось под сомнение! Утверждалось даже, будто немцев в Петрищеве не было вообще. Они, дескать, располагались «в другом населенном пункте» («к сожалению, я не помню, в каком именно»), — ошарашивал некий А. Жовтис из Алма-Аты. Повеличав себя писателем, он ссылался на другого писателя — Н. Анова, к тому времени покойного, который когда-то якобы побывал в Петрищеве и от «одной учительницы» (конечно, безымянной) услышал «неожиданную версию».
Ox, эти версии! Сколько их вывалилось в злых публикациях «Аргументов и фактов» и откуда только они брались. Вплоть до того, что девушка, которую пятьдесят лет считали Зоей Космодемьянской, оказывается, совсем не она.
Забегая вперед, скажу: чтобы раз и навсегда покончить с этой «сенсацией», заткнув глотку каркающему воронью, потребовалось прибегнуть к помощи такой высокопрофессиональной и авторитетной службы, как Научно-исследовательский институт судебных экспертиз. Было проведено детальное сравнительное исследование прижизненных Зоиных фото и тех снимков, которые сделал на месте свежераскопанной могилы близ Петрищева фотокор «Правды» Сергей Струнников. И заключение, поступившее из института в ответ на официальный запрос, — подробное, обстоятельное, с многостраничным описанием проделанной работы, — завершалось вполне определенным утверждением, которое не оставляло места ни для каких сомнений: «На фотографии трупа повешенной девушки запечатлена Зоя Анатольевна Космодемьянская».
Ну а какие-то из растиражированных выдумок опровергнуть не составило большого труда. Например, про отсутствие немцев в Петрищеве. Пожилые люди, с кем я в этой деревне виделся и разговаривал, не просто подтверждали, что немцы стояли здесь, причем долго, до 14 января 1942 года. Люди приходили в искреннее недоумение от самого моего вопроса! Вот, например, Мария Ивановна Шилкина: «Это как же немцев у нас не было? Битком набита ими была вся деревня. Почти в каждой избе, разве что кроме самых плохих, по нескольку человек...»

Но было и то, чего жители Петрищева не знали. Они, скажем, не могли знать об одном весьма существенном обстоятельстве, которое мне стало известно сперва из архивного свидетельства майора Артура Карловича Спрогиса, командира той особой части №9903 штаба Западного фронта, а после и от самой близкой подруги Зои — Клавдии Александровны Милорадовой (она, к счастью, жива и поныне!). Процитирую А.К. Спрогиса:
«Почему Петрищево стало объектом повышенного стратегического внимания? В этой глухой деревушке, затерявшейся среди лесов, немцы расположили часть армейской радиоразведки. Она перехватывала наши радиопереговоры, устраивала эфирные помехи. В те дни советское командование планировало мощное контрнаступление. Вот почему стало необходимо вывести вражескую станцию из строя хотя бы на время. Фашисты надежно охраняли Петрищево. Мы посылали несколько групп — никто задания не выполнил, мы несли обидные потери. В ту зиму стояли лютые морозы, выпал глубокий снег — местами его нанесло по пояс. Все это осложняло нашу задачу. В очередную группу была включена Зоя...»
Вот она, главная цель и основная задача, ради чего по глубокому снегу через промерзший лес пробиралась ночами к Петрищеву боевая группа во главе с комсомольцем из Ярославля Борисом Крайновым. «Резали немецкую связь, — вспоминает Клавдия Милорадова. — В Анашкино подожгли межштабной узел связи... Засада. Стали уходить. Нас преследовали. Потом группу свою мы так и не смогли найти».
Теперь мы знаем: Зоя окажется сначала вдвоем, с Василием Клубковым, который станет предателем, а затем и вовсе одна. И одна придет в Петрищево.
«Вот тогда в Петрищеве кто-то перерезал все провода германского полевого телефона, а вскоре была уничтожена конюшня немецкой воинской части, — напишет Петр Лидов в своем знаменитом очерке. — На следующий вечер партизан был пойман».
У Лидова сказано о «важном военном объекте», к которому пробирался партизан. И мы теперь знаем, что действительно был в Петрищеве такой объект. Увы, и на этот раз уничтожить его добравшемуся до деревни бойцу не удалось. Боец был схвачен и отведен в избу, где жили офицеры. «...И тут только разглядели, что это — девушка, совсем юная, высокая, стройная, с большими темными глазами и темными стрижеными, зачесанными наверх волосами».
О том, что последовало дальше, рассказали корреспонденту «Правды» очевидцы — жители деревни. Девушка, почти девочка, была подвергнута ужаснейшим пыткам. Ее били, подносили к подбородку зажженные спички и лампу, прошлись по спине пилой. А затем, босую, раздетую до нижней сорочки, выгнали на мороз и под ружьем стали водить по снегу. До тех пор, пока сопровождавшие ее солдаты сами не продрогли.
У нее выбивали хоть какое-нибудь признание. Откуда пришла? Кто послал? С каким заданием? Где расположена эта советская воинская часть? Но ответы были короткие: «нет», «не знаю», «не скажу».
И тогда, утром следующего дня, 29 ноября, ее повели на казнь.
Тут я делаю некоторое отступление во времени — в январь 1942-го, когда немцев уже повернули от столицы и гнали с боями, освобождая занятые ими подмосковные районы. Характерно, как весть о происшедшем в Петрищеве дошла до правдиста П.Лидова. Январской ночью, во время боев за Можайск, несколько военных журналистов отогревались в одной из уцелевших изб деревни Пушкино. Здесь-то Петр Александрович и разговорился с пожилым крестьянином, возвращавшимся в родные места, в район Вереи. Старик рассказал, что оккупация застала его в Петрищеве, и там он видел казнь какой-то девушки-москвички: «Ее вешали, а она речь говорила. Ее вешали, а она все грозила им...»
Вы понимаете, что стало самым главным для очевидцев той трагедии? Фашисты согнали жителей деревни к месту показательной казни, чтобы смертельно запугать и чтобы окончательно подавить их дух. А вышло всё наоборот! Русские люди оказались свидетелями такой невероятной силы духа совсем юной своей соотечественницы (ее ведь никакие пытки не сломили!), что это вызвало потрясение: оказывается, человек может быть сильнее любых мучений и даже самой смерти.
— Мне не страшно умирать, товарищи! — успела сказать Зоя уже с петлей на шее. — Это — счастье умереть за свой народ...
И еще успела крикнуть громким и чистым голосом, обращаясь к стоящим вокруг местным жителям:
— Эй, товарищи! Чего смотрите невесело? Будьте смелее, боритесь, бейте немцев, жгите, травите!
В рассказе старика все это потрясло и журналиста Лидова. Той же ночью он пешком ушел в Петрищево, чтобы разузнать подробности гибели неизвестной девушки и поведать о героине всей стране.

Страна откликнулась необыкновенно. Откликнулась всенародным патриотическим порывом духа. Что причина тому? Я думаю, больше всего — сам этот удивительно светлый образ восемнадцатилетней советской девушки, возникший с газетной страницы в ореоле подлинной святости.
На Руси испокон веку великомученики становились святыми. И она стала великомученицей. То есть в восприятии народа — истинно святой. Гораздо позже, приехав в село Осиновые Гаи на Тамбовщине, где она родилась, в здешнем храме Знамения Божией Матери имел я беседу с молодым настоятелем. Спросил: а почему Церковь не причислит Зою к лику святых?
— Нельзя, — был ответ. — Не положено. Она ведь не за веру погибла.
— Не за веру?!
А в моем представлении она, комсомолка и внучка священника этого сельского храма, воплотила высшую веру православного человека в ту гибельно опасную для Отечества годину. Потому осталась и останется для нашего народа бессмертной.
Нынешние ниспровергатели советских святынь по-прежнему кощунственно бормочут: а что такого особенного у этой девочки на боевом счету? Мол, почти ничего.
Смотря как считать! Верно, не сбивала она многими десятками фашистские самолеты, как Александр Покрышкин, не пускала под откос вражеские поезда, как Константин Заслонов, не проводила победных операций в масштабах целых фронтов, как Георгий Жуков. Однако Победа наша имела не только могучую материальную, но и величайшую духовную составляющую. И вот тут ее, Зои, вклад воистину неоценим.
Ни на каких весах невозможно взвесить тот заряд вдохновения, стойкости и мужества, который она дала своему народу. Никакими компьютерами не исчислить, сколько человек стали героями, ведомые на подвиг ее примером. Включая родного брата, младшего брата — Сашу Космодемьянского, который, едва достигнув солдатского возраста, со школьной скамьи уйдет на фронт, станет танкистом и погибнет как настоящий герой в Восточной Пруссии.
Да, то был в полном смысле слова массовый героизм. И, конечно, Зоя была не одна такая уже тогда, в 41-м. Мы теперь знаем: почти одновременно с ней и совсем недалеко, в деревне Головково, немцы повесили отважную комсомолку-студентку Веру Волошину — из той же части 9903. А в Волоколамске несколькими днями раньше были повешены восемь юных героев. Чьи-то подвиги становились широко известны сразу, о каких-то, я думаю, неизвестно и до сих пор. К великому сожалению, разумеется.
Что ж, наверное, здесь уместны слова поэта: «Сочтемся славою — ведь мы свои же люди...» Обиды и взаимная зависть перед лицом вечности исключаются. Судьба распорядилась так, что о Зое Космодемьянской страна узнала раньше многих других — и народ принял ее в свою душу. Потому она для меня и до сего времени олицетворяет и всегда будет олицетворять не только себя, Зою (что в переводе с греческого означает «жизнь»), а тысячи и тысячи таких же, как она.
OOO
«За Зою!» — этот клич разнесся по рядам защитников Родины в самый трудный для нас момент войны. Еще далеко впереди были Сталинград и Курская дуга. Еще все висело на волоске. Но она явилась как символ нашей неодолимости и как знамение грядущей Победы. Даже те, кто до этого, может быть, в Победу не очень верил, — тогда уверовали. А с твердой верой люди совсем иначе идут в бой и становятся несокрушимыми. Вот почему я сравниваю Зою Космодемьянскую с Жанной д’Арк — Святой Жанной, спасительницей Франции. Вот почему называю Зою русской Святой.

 

 

 

 

Виктор КОЖЕМЯКО.