Я слышал о ней давно, с раннего детства. Иногда в разговорах
взрослых всплывали глухие воспоминания о ней, являлось ее таинственное
имя — Таисия. Все казалось будничным и до предела ясным, несмотря
на необычность и трагичность происходившего.
В конце февраля 1943 года фашисты под натиском наших войск оставляли
кубанскую станицу Старонижестеблиевскую. Распутица была столь сильной,
что вся дорога была запружена увязшими в смолянистой грязи машинами
с награбленным добром. Казалось, сама земля сопротивлялась и поглощала
в себе непрошеных гостей. Все трудоспособное население станицы было
брошено немцами на расчистку дороги. Вокруг этих машин шастали, отгоняемые
охранниками, голодные станичные мальчишки, надеясь хоть чем-то поживиться.
В этих работах по расчистке дороги участвовала и моя мама, тогда еще
молоденькая девчушка Поля Гарькуша...
Однажды, как говорила молва, девушки Тая Троян и Галя Степура, возвращаясь
с этих работ, что-то взяли из немецкой машины. Дальше рассказывали
почему-то только о Тае, видимо, она была зачинщицей. Немцы дознались
о похищении, забрали девушек, вывезли их за станицу, на ферму, и там,
жестоко замучив, сожгли...
В рассказах о Тае меня всегда смущало странное ощущение, которое можно
было бы назвать провинциализмом. Сводилось оно к тому расхожему представлению,
что здесь, в родной станице, ничего настоящего никогда быть не может
и все значимое происходит где-то далеко, но только не на родной земле.
Ну какие, дескать, у нас партизаны? Ушли люди в горы, угнали с собой
скот, который поели, там отсиживаясь, а потом, когда немцы ушли, спустились
с гор победителями. Вот и все партизаны... А девушки погибли чуть
ли не по своей глупости: украли что-то там, вот и поплатились... И
мне было нестерпимо больно и за партизан, и за погибших девушек. Ведь
самой смертью своей Тая и ее подруга уже оправданы вне зависимости
от того, свершили ли они что-то героическое или нет.
И эта боль долго таилась в душе безответной.
Впервые о гибели девушек рассказал в нашей районной газете местный
журналист, их одноклассник, кстати, тоже Троян — Антон Карпович, тридцать
пять лет назад. Он хорошо знал их, знал обстоятельства гибели. И все
же то, что он написал, вызывало усмешки, а не сострадание станичников.
Ибо что-то присочинил, как он сам мне сознался потом...
В этом его сочинительстве не было злого умысла. Видимо, ему казалось,
что, приписывая Тае несуществующее — партизанство, порчу вражеской
техники, он тем самым оправдывает ее гибель, возвышает ее, придает
героический облик в целях, разумеется, воспитательных. Но кривды во
благо никогда не бывает...
А спустя много лет, другой местный журналист, Николай Ивеншев, снова
пишет неправду о безответной Тае Троян. Уже пишет книгу. И какой бес
толкал его под руку?
Вдвойне было горько и потому, что во время сочинительства этой книги
автор приехал ко мне в станицу, вроде бы для консультации. И я, естественно,
направил его к людям, знавшим Таю, к ее сестрам Зое Романовне и Валентине
Романовне, уже стареньким, но все еще негодующим, что о сестре их
распространяются небылицы, вранье. Однако сестер Таи он так и не посетил,
а отправился сочинять свои враки.
Итак, по Ивеншеву, Тая — партизанка и подпольщица, курочащая лопатой
застрявшую в грязи вражескую технику. Девушка принимает от друга на
хранение и прячет пистолеты. И тут нагрянули с обыском немцы и полицаи.
Что делать? Конечно, по всем канонам детективного жанра пистолеты
опускаются в ведро с молоком и в миски с тюрей. Ничего не нашедший
полицай возжелал испить молока. Вот он, напряженный момент, — Тая
озабочена тем, как налить ему в чашку молока, дабы не звякнули в ведре
пистолеты... Видно, здесь должны замереть наши сердца. Но они не замирают,
так как ничего подобного не было.
И все же немцы забирают Таю, так старательно исполнившую все хитрости
конспирации. А потом — и ее подругу Галю, которая почему-то настойчиво
называется Милей... Сестер героини же в этих писаниях более всего
возмутило это ведро молока.
— Боже мой, — говорит мне Зоя Романовна, — да немцы у нас все выгребли,
а молока мы годами не видели...
На самом же деле Тая и Галя, возвращаясь с работ по расчистке дороги
и увидев легковую машину, взяли из нее какие-то документы, папки с
картами, планами и принесли их домой.
Мама Таи, Пелагея Игнатьевна, только всплеснула руками:
— Что вы наделали! А ну быстро — все это в печь...
Папки тут же сожгли. Только успели перемешать пепел, как в хату нагрянул
эсэсовский офицер в сопровождении станичных парней — Петра Монако,
Ивана Нечхая и Алексея Косогора.
Оказалось, что этих ребят немцы поймали со сливочным маслом, взятым
из машины. Но фашистов больше интересовало не масло, а пропавшие документы.
Взятое девушками было столь важным, что немцы тут же учинили расследование
и поиск. Зоя Романовна вспоминает:
— Да мы были бы рады, если б она что-то из продуктов взяла. Может
быть, обошлось. Но она принесла эти папки...
Задержанных парней допросили, и они указали на девушек — Таю Троян
и Галю Степуру. В сопровождении их эсэсовский офицер и нагрянул в
хату с намерением расстрелять всю семью. Но в их хате квартировал
другой немецкий офицер, который вступился за них. Из вспыхнувшей перебранки
женщины поняли: квартирант говорил эсэсовцу, что если девушка в чем-то
виновата, разбирайся с ней, а семью расстреливать не позволю.
Пока офицеры спорили, Тая попыталась было скрыться, но ее не выпустили
из хаты свои же парни — Иван Нечхай и Петро Монако. Эсэсовец арестовал
Таю и в сопровождении парней пошел к Гале Степуре, задержал ее.
Когда уводили Таю, ее сестра Валя бежала следом, прося о пощаде, пока
офицер не пригрозил ей.
На следующий день Валя пошла на ферму искать сестру. Но там были уже
какие-то другие немцы. Один из них набросился: «Партизанен?», выхватил
пистолет и хотел было ее застрелить.
— Не партизанка я, сестру ищу, — взмолилась Валя.
Тогда немцы сказали, что тут ее сестры нет, всех увезли в Германию.
— И как они меня там не застрелили, не знаю, — вспоминает Валентина
Романовна.
Когда гитлеровцы отступили, Таю нашли на ферме, до неузнаваемости
обгоревшую. Опознали ее по алюминиевому гребешку, остаткам косы и
одежды...
— А накануне, — вспоминает Валентина Романовна, — маме приснился сон,
будто Тая приходит домой и вся какая-то черная. Так и вышло. Немцы
сожгли ее...
За Таей пошли мать и сестра Валя, соседи Паша Барлов и Полина. Немцы
хотя и отступили, но их самолеты еще налетали. Попали под обстрел
и они. Поэтому, когда стервятники улетели, вызвавшиеся было помочь
соседи повернули домой.
Таю завернули в какое-то одеяльце. Полина Игнатьевна и Валя понесли
ее в станицу. Навстречу попалась телега с двумя нашими солдатами,
которые спросили, что они несут.
— Дочку немцы убили, — ответила мать.
Солдаты дали им носилки. Принесли Таю домой и в том же одеяльце похоронили.
Нищета и разорение были такие, что не нашли даже дощечек для гроба...
Сестра Таи, Валентина Романовна, сокрушается:
— Пока меня носили ноги, я постоянно ходила на ее могилку. Цветочки
сажала. А теперь не дойду.
По дороге из Стеблиевской на станицу Полтавскую, слева от трассы,
и сегодня можно увидеть полуразрушенные, белеющие сквозь бурьян корпуса
фермы, разоренной теперь уже не гитлеровскими фашистами, а иными темными
силами.
Покинутая людьми ферма производит впечатление зловещее. Туда есть
бетонная дорога, есть огромные бетонные своды корпусов, но пустых,
со свистящим степным ветром. Не сразу и понятно, какая сила опустошила
ферму, словно какой-то враг, незримый и полуденный, побывал тут, будто
пронеслось здесь некое моровое поветрие.
А на окраине фермы прячется в бурьяне сохранившийся с войны дзот,
слепо смотрящий на дорогу бельмом-бойницей. Бесполезный и уже не нужный,
никакого врага теперь не сдерживающий, ибо враг, похоже, уже пробрался
в родные пределы, беспощадно опустошая их...
Здесь, шестьдесят лет назад, были замучены и сожжены девушки Тая Троян
и Галя Степура. Где-то здесь, среди ядовитой зеленой амброзии, покоится
Галя. Она была сиротой, заботиться о ее погребении в разоренной станице
было некому. Да и нашли ее поздно. Здесь ее кто-то и похоронил, никак
не обозначив могилы. Никто об этом уже не помнит...
Теперь по трассе мимо заброшенной фермы бесстрастно снуют машины.
Ни люди, ни кубанские вольные ветра не рассказывают о когда-то происшедшей
трагедии, о погибших здесь девушках, без которых и эта их родная окраинная
станица, и большая Родина остаются неполными...