ЛЕГКО ли превратить Шолохова в «неизвестного» писателя? Сейчас в моде сенсации, интригующие сообщения о неизвестных фактах из нашей прошлой — чаще всего советской — жизни, а находят их подчас очень просто. Публицисты объявляют «новым» уже известное, нередко то, что не соответствует действительности. И.Лангуева-Репьева в статье «Неизвестный Шолохов» («Российский писатель», № 21—22.2004) пишет о Сталине: «А у тирана крупные неприятности: на выборы (?) в состав ЦК против него проголосовало 270 депутатов XXVII съезда ВКП(Б). Это несмотря на их внешнее подхалимство». Последний XIX съезд КПСС, в котором участвовал Сталин, состоялся в 1952 году. Видимо, речь идет не о XXVII-м, а о 17-м съезде ВКП(б). На нем против Сталина проголосовали три делегата (не 270), что установлено документами съезда, опубликованными в журнале «Известия ЦК КПСС» (№ 7.1989). Откуда взяты лживые цифры? Оттуда же, откуда заимствованы и фальшивые сведения о том, что «к началу войны 41—45 гг. погибло около тысячи советских литераторов». Лангуева-Репьева как нечто неизвестное преподносит то, что «Шолохов в «числе самых первых в стране высказал, что война обязательно примет отечественный, всенародный характер». Многие авторы до нее писали, что 22 июня 1941 года в обращении к советскому народу Молотов вспомнил о судьбе Наполеона в России, назвал начавшуюся войну Отечественной и заявил, что враг будет разбит, победа будет за нами. Вслед за ним 24 июня Шолохов, обращаясь к мобилизованным в армию казакам, сказал: «Со времен татарского ига русский народ никогда не бывал побежденным, и в этой Отечественной войне он несомненно выйдет победителем». Лангуева-Репьева уверяет, что «Судьба человека» с ее острейшей темой плена могла, конечно, появиться только после смерти Сталина». Но еще в 1942 году был напечатан рассказ Шолохова «Наука ненависти» об этом плене. Она пишет, что «будет тщательно замалчиваться потом в войну и голод окруженного и сражающегося Ленинграда», но заметит, что «Шолохов поможет опубликовать в «Комсомольской правде» в 42-м году «Февральский» и «Ленинградский» блокадные и достаточно откровенные поэтические «дневники» Ольги Бергольц (может, Берггольц? — А.О.)». Значит, в 1942 году печатали «достаточно откровенную» правду о положении в Ленинграде? И вряд ли можно было замолчать ее, если из города эвакуировали многие тысячи опухших от голода людей, среди них были и мои родственники, которых привезли в нашу деревню из Ленинграда. Чтобы создать «неизвестное», «первооткрыватели» берут некоторые действительные факты из жизни Шолохова, по-своему их переосмысливают и отбрасывают в сторону все, что противоречит задуманной ими версии. Они считают, что лучше всего не тратить время на тщательное изучение его творчества, ибо это может мешать выстроить похожую на правду картину «новых» открытий. Лангуева-Репьева пишет: «Решением Политбюро на валюту партии его посылают в Англию и Данию. Но Шолохов прекрасно понимает, что такая поездка, по сути, очередное приглашение к публичным откровениям в печати. От писателя ждут осуждения аграрной политики Запада. Отмолчался он и на этот раз. Ни строки о своей дальней поездке». Реальные факты опровергают эти недобросовестные заключения. Шолохов в 1935 г. съездил в Данию, сделал 3 января в Копенгагене доклад о современной советской литературе, организованный Датским обществом сближения с СССР. Приехав в Лондон, 9 января встретился в полпредстве СССР с английскими писателями, журналистами и общественными деятелями, 11 января в честь Шолохова был устроен прием в Обществе культурных связей, на котором присутствовали английские писатели. Переехав в Париж, 21 января он встретился с французскими писателями в Обществе по изучению советской культуры. Возвратившись в СССР, 28 января он присутствовал на открытии 7-го Всесоюзного съезда Советов. Шолохов в Дании с интересом знакомился с жизнью крестьян, стремился изучить полезные и ценные достижения науки в области сельского хозяйства. Он ездил «в деревни, залезал в свинарники, беседовал с кооператорами, специалистами, расспрашивал, изучал, записывал цифры» («КП».26.02.1935). Приехав домой, Шолохов 5 февраля выступил на пленуме Вешенского райкома партии и поделился своими наблюдениями о состоянии сельского хозяйства в Дании, предложил улучшить использование удобрений, райзо поручили учесть эти предложения в текущем году. Он приезжал к А.Микояну, добиваясь поддержки инициативы вешенцев, выступавших за то, чтобы изменить соотношение яровых и озимых колосовых. 25 февраля Шолохов встречался с колхозниками станицы Вешенской, рассказал им о своей поездке за границу. Как же оценить утверждение: «Отмолчался он и на этот раз»?
Страшно огорчаясь произволом, обрушившимся на затурканных советских авторов, Лангуева-Репьева пишет: «А на первом форуме писателей страны политическое давление на них было таким сильным, что именно после съезда и Пастернак, и Мандельштам написали стихи о Сталине. И только Шолохов не пожал протянутую ему царственную руку Иосифа Виссарионовича. После 1934 года Шолохов напечатал только одну небольшую статью — «Красная Подкушевка». И замолчал «специальный корреспондент» «Правды» аж до военного лета 1941». Напрасно думать, что только политическое давление заставило, например, Пастернака написать стихи, прославляющие Сталина. Но нас сейчас заинтересовало то, как оригинально Шолохов выказал свое решительное неприятие вождя. А было ли это на самом деле? Обжегшись уже раз, трудно доверять лихой сочинительнице. Пришлось познакомиться с фактами, после чего я пришел в недоумение. Оказывается, в июле 1935 года угрюмо молчавший Шолохов совершил поездку на Кубань, в августе встретился с рабочими в Новочеркасске. 8 января 1936 года выступил на районной конференции читателей «Поднятой целины», 24 апреля беседовал с корреспондентом ТАСС. В июне выступил на собрании учащихся педучилища и слушателей курсов учителей в станице Вешенской с речью, посвященной памяти М.Горького. 24 декабря опубликовал статью о Н.Островском. 30 мая 1937 г. напечатал в «Литературной газете» статью «О советском писателе». 10 июня участвовал в работе краевой партийной конференции. 17 ноября опубликовал в «Литературной газете» обращение к избирателям. 23 ноября написал статью «Талантливый выразитель народных дум» в связи со смертью Сулеймана Стальского. 30 ноября встречался с избирателями в Новочеркасске. 16 декабря в газете «Большевистский Дон» напечатал статью «Театр, которым все мы гордимся». В январе 1938 года участвовал в работе сессии Верховного Совета СССР. 18 января опубликовал в «Известиях» статью «Писатель-большевик» — о своем старшем друге А.Серафимовиче. 17 марта 1939 г. выступил с речью на XVIII съезде ВКП(б). Прервем перечисление. Ведь уже ясно, что слова о том, что Шолохов замолчал, — это плод либо злого умысла, либо скверного знания того, о чем писала изобличительница «ужасов» советской жизни. Возможно, сочеталось и то, и другое.

В КАКОЙ цвет был окрашен Шолохов? Шолохов как великий писатель рожден Октябрьской революцией, он глубоко впитал в себя ее идеалы и с беспощадной правдивостью отразил в своих произведениях жестокую и вместе с тем величественную суть того времени. Изображая его, он в своем творчестве сумел встать на такую высоту, на такую ступень художественного познания, которая позволила ему раскрыть трагическую правду революции, разделившей русский народ на враждующие лагеря, и понять и с огромной художественной силой передать читателям правду и одной, и другой стороны. Как верный сын Дона, он не мог не изобразить, не воспеть то ценное, что было у казачества — устремленность к свободе, демократизм, трудолюбие, гуманистическое чувство и патриотизм. Авторская позиция в «Тихом Доне» воссоздает высшую общенародную правду, которая стоит над правдами борющихся лагерей, классов и социальных групп и отражает национальные интересы всей России. Верное понимание причин народной трагедии, страшных издержек гражданской войны, что особенно пагубно сказалось на судьбе крестьянства и казачества, помогло Шолохову найти точное соотношение разных красок при изображении схваток враждебных сил во время кровавой междоусобицы, взглянуть на это мудрым взглядом настоящего гуманиста, создать внешне спокойную эпическую уравновешенность в многотомном произведении. 6 августа 1929 года в протоколе заседания комфракции правления РАПП было записано, что в «Тихом Доне» есть «идеализация кулачества и белогвардейщины» и вообще этот роман — «воспоминания белогвардейца». Показательно, что подобные «колебания» в определении идеологической направленности и авторского отношения к изображаемым событиям возникли у Н.Тимашева при знакомстве с романом Шолохова «Поднятая целина». В 1932 г. в газете «Возрождение» (Париж) он писал, что при чтении его «само собой навязывается решение — автор в душе «белый», сумевший гениально загримироваться «красным». Восприняв эти давние мысли, Лангуева-Репьева так определила политическую позицию писателя: «Едва ли Шолохов был, в сущности, скорее «красным», чем «белым». Доказывать это она считает излишним, думая, что ее «открытия» должны приниматься на веру. Но как быть с опровергающими их фактами, со свидетельствами самого Шолохова? На Втором Всесоюзном съезде советских писателей Шолохов говорил: «О нас, советских писателях, злобствующие враги за рубежом говорят, будто пишем мы по указке партии. Дело обстоит несколько иначе: каждый из нас пишет по указке своего сердца, а сердца наши принадлежат партии и народу, которым мы служим своим искусством». Сейчас либералы не признают положительных ценностей в методе социалистического реализма, а Шолохов при получении Нобелевской премии заявил: «Я говорю о реализме, несущем в себе идею обновления жизни, переделки ее на благо человеку. Я говорю, разумеется, о таком реализме, который мы называем сейчас социалистическим». После получения этой премии он сказал о своем настроении: «Тут преобладает чувство радости оттого, что я — хоть в какой-то мере — способствую прославлению своей Родины и партии, в рядах которой я нахожусь больше половины своей жизни, и, конечно, родной советской литературы. Это важнее и дороже личных ощущений». В «Слове о Родине» он восклицал: «Милая, светлая Родина! Вся наша безграничная сыновья любовь — тебе, все наши помыслы — с тобой».
Беседуя с писателями, Шолохов сказал: «Каждый из нас должен видеть и чувствовать в себе прежде всего «государственного человека». Обращаясь к молодым авторам, он говорил, что «мы все вместе и каждый из нас отдельно должны быть совестью народа». Шолохов понимал, что советское общество несовершенно, что нужны серьезные перемены, он критически относился к нашим верховным правителям. Он считал: «...если не разрушать то, что уже построено с таким трудом, а совершенствовать его, направить силы и способности нашего талантливого народа на созидание новых материальных и духовных ценностей, умножать те богатства, которые нам достались по наследству от отцов и дедов, и то, что еще уцелело от страшных катастроф, можно многое изменить к лучшему, и тогда только может сохраниться государство и народ, бесценные сокровища культуры. Иначе произойдет такое расслоение поколений, которое неизбежно приведет к отрицанию всего и всех, к оплевыванию собственной истории и святынь прошлого, а без прошлого народ не имеет будущего». Дочь Шолохова Светлана Михайловна размышляла о жизни и поведении отца: он «всю жизнь честно служил той идее, в которую искренне верил, нигде не отождествляя эту идею и «исполнителей», партию, к которой принадлежал по убеждению, а не из корысти, и ее руководителей, далеко не всегда достойных. В такой ситуации жизнь его не могла быть не чем иным, как трагедией, а творчество — постоянной борьбой «на два фронта». С одной стороны — с «доброжелателями-критиками» и цензурой, а с другой — с самим собой. ...И, может быть, этот второй фронт — самая страшная для писателя борьба, обрекавшая на поражение, т.е. на молчание» («Дон».1995. №5—6.С.30). Обращение за помощью к Западу в борьбе с собственным правительством он считал предательством наших национально-государственных интересов. Остро реагируя на деятельность диссидентов, которые в своем большинстве были чужды традиционным устоям России, боролись не столько с коммунизмом, сколько с Россией, Шолохов, можно предположить, с провидческих позиций предугадывал те губительные беды, которые мы сейчас пожинаем. Он хорошо представлял, какими несчастьями может обернуться направленная на разрушение государственности деятельность писателей, и потому говорил: «Считаю, что фронда, в какой бы форме она ни проявлялась, — никчемная штука. И в творчестве, и в поведении она дурно пахнет. Эх, если бы кое-кому из наших молодых эту самую фронду, да заменить бы на элементарную разборчивость! К слову сказать, не думаю, чтобы Маяковский пошел читать свои стихи в Капитолию. Уж он-то прикинул бы, почему и с какой целью его туда приглашают...». Лангуева-Репьева ужасается: «Но от него требовали, чтобы он был еще и политиком. Мало — фанатиком-коммунистом». Кто это требовал? Привела бы хоть один факт. Немало времени я отдал изучению творчества Шолохова, а вот требований к нему — стать «фанатиком-коммунистом» — ни разу не встретил. Лангуева-Репьева наставительно разъясняет: «Истина жизни заключается в том, что занятия политикой и настоящей литературой одновременно невозможно». Во время Великой Отечественной войны многие советские писатели успешно занимались тем и другим. Это сыграло выдающуюся роль в борьбе нашего народа против фашизма.

ЖИВУЩИЙ в Париже писатель А.Гладилин отметил: «Сталин очень ценил книги, читал книги, наказывал за книги. Потому что он понимал, что писатели имеют очень большое влияние на общество, особенно в нашей стране. Сейчас бы Сталин, уверяю вас, не прочел бы ни одной книги и главный контроль ввел бы над телевидением. Потому что теперь оно все определяет» («ЛГ». №51—52.2004). Оставим это суждение — «не прочел бы ни одной книги» — на совести автора. Идеологический кругозор Сталина не был столь однолинейным, хотя он и оценивал художественные произведения прежде всего с политической точки зрения. В юности он писал стихи, пять его стихотворений были опубликованы в газете «Иверия», которую редактировал известный поэт Илья Чавчавадзе. К.Симонов говорил: «По всем вопросам литературы, даже самым незначительным, Сталин проявлял совершенно потрясшую меня осведомленность... он действительно любил литературу, считал ее самым важным среди других искусств, самым решающим и в конечном итоге определяющим все или все остальное. Он любил читать и любил говорить о прочитанном с полным знанием предмета».
Лангуева-Репьева рвется к прямой компрометации вождя: «Однако терпение Сталина подходило к концу. В 36-м НКВД завело так называемое «вешенское дело». Разве это сделали по указанию Сталина? Никаких фактов, подтверждающих такое заявление, нет. Как известно, на совещании в ЦК партии Сталин сообщил, что секретарь Ростовского обкома партии Евдокимов два раза приходил к нему и «требовал санкции на арест Шолохова за то, что он разговаривает с бывшими белогвардейцами». Сталин сказал ему, что «он ничего не понимает ни в политике, ни в жизни. Как же писатель должен писать о белогвардейцах и не знать, чем они дышат». Главное для антисоветчицы — обмазать грязью и развести Сталина, Советскую власть и Шолохова, представить их полную несовместимость. Она вещает: «Но в том и состоял парадокс, что порой защиту от Сталина нужно было искать лично у Сталина. И тут то в роли преследователя, то спасителя оказывался неоднозначный Сталин». Пытаясь как-то конкретнее обозначить это преследование, Лангуева-Репьева пишет: «С какими мытарствами и под каким нажимом Сталина создавались «Тихий Дон» и «Поднятая целина». И ни слова не сказала, в чем же выразился этот нажим на Шолохова. Если были какие-то советы, пожелания, не подкрепленные угрозами, то это вполне естественное явление при издании книги. Сталин нашел, например, что у Шолохова «слишком преувеличенное любование казацким», но никаких указаний приглушить это «любование» он не отдавал. В действительности Сталин не мешал, а, наоборот, решительно помогал Шолохову опубликовать эти романы. В 1928 году две книги «Тихого Дона» были напечатаны в «Октябре», а в начале 1929-го — двенадцать глав третьей. На судьбе остальной части книги неблагоприятно сказалось то, что члены редколлегии журнала А.Фадеев, В.Ермилов, Л.Авербах, В.Киршон и Ю.Либединский отвергли идейную концепцию произведения, правдиво раскрывающего бесчеловечность политики расказачивания, и прекратили его публикацию. Фадеев полагал, что идеология Шолохова «не коммунистическая», он предложил ему внести существенные изменения в книгу, на что тот ответил отказом. Шолохов обратился за помощью к Горькому, встретился со Сталиным. Кое-кто не понял, что побудило Сталина дать «твердое указание печатать «Тихий Дон», невзирая на оценку романа как антисоветского». Но Сталин не считал его антисоветским, и хорошо известно, что он «умел отличать талант от серости и бездарности». Еще 9 июля 1929 г. в письме Ф.Кону он назвал Шолохова «знаменитым писателем нашего времени». Почему Сталин поддержал его? Это помогает понять письмо вождя Билль-Белоцерковскому от 2 февраля 1929 г. Тогда М.Булгакова травили, о его произведениях печаталось много пасквильных отзывов, и Билль-Белоцерковский и его компания обратились к Сталину для того, чтобы с его помощью уничтожить творчество Булгакова как литературное явление. Сталин не поддержал их, он ответил Билль-Белоцерковскому: «Что касается собственно пьесы «Дни Турбиных», то она не так уж плоха, ибо она дает больше пользы, чем вреда. Не забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителей этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков: «Если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав свое дело окончательно проигранным, — значит, большевики непобедимы, с ними, большевиками, ничего не поделаешь». «Дни Турбиных» есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма» (Т.11.С.328). При обсуждении «Тихого Дона» Сталин высказал сходные мысли об идеологической устремленности этой эпопеи и пьесы «Дни Турбиных». Он пришел к выводу: «Изображение событий в третьей книге «Тихого Дона» работает на нас, на революцию!» Шолохов вспоминал: « За всю беседу Сталин ничем не выразил своих эмоций, был ровен, мягок и спокоен. А в заключение твердо сказал: «Третью книгу «Тихого Дона» печатать будем!» Редакция «Нового мира» не хотела публиковать главу о раскулачивании в «Поднятой целине», Шолохов снова обратился к Сталину. «Прочитав в рукописи «Поднятую целину», тот сказал: «Что там у нас за путаники сидят? Мы не побоялись кулаков раскулачить — чего же теперь бояться об этом писать! Роман надо печатать». Вот какие нечеловеческие мытарства, какой страшный нажим терпел бедный Шолохов от деспота Сталина.
С.Семанов сочинил версию о том, что во время встречи писателя со Сталиным в июне 1931 г. была заключена сделка: Сталин разрешил печатать третью книгу «Тихого Дона», а Шолохов обещал написать роман о коллективизации. М.Любомудров в отклике на книгу Семанова «Православный «Тихий Дон» посчитал, что он «убедительно доказывает, что создание «Поднятой целины» явилось результатом негласного соглашения со Сталиным, которому очень нужна была книга в поддержку коллективизации крестьянства» («НС».2000. № 5). На него произвел впечатление такой аргумент: «Историк приводит в подтверждение и слова бывшего помощника М.Шолохова Ф.Шахмагонова: «Справедливым будет признать, что и Михаилу Шолохову пришлось показать себя дисциплинированным солдатом партии ради того, чтобы открыть дорогу публикации «Тихого Дона». Он вынужден был отложить в сторону эпопею о казачестве и откликнуться на всенародный пожар, разожженный «революцией сверху», романом «Поднятая целина», иначе погибли бы и «Тихий Дон», и его автор». В статье «Под бременем «Тихого Дона», в которой есть ряд фактических ошибок, Шахмагонов в пользу версии о сговоре Шолохова со Сталиным никаких доказательств не привел. Создалась пикантная ситуация: он воспринял как истину версию Семанова, а тот, в свою очередь, подкрепил ее словами Шахмагонова. Эта версия была убедительно опровергнута в печати. К.Каргин в журнале «Дон» (2000. № 5—6) привел дополнительные доказательства того, что Шолохов начал работу над романом о коллективизации до встречи со Сталиным в июне 1931 года, он, в частности, цитирует его письмо Арсению Белашову от 6 февраля 1931 года: «Сейчас пока занят по горло: кончаю — наконец-то! — «Тихий Дон» и тотчас же возьмусь за последнюю книгу «Под. целина».

НАСТОЯЩЕЕ мужество и смелость, вера в могущественную силу правды, в то, что Советская власть воплощает в себе истинные представления о справедливости, давали силы Шолохову достойно выстоять, победить в сложное время 30-х гг. Он изобличал репрессии, порочную практику проведения хлебозаготовок, когда у крестьян отбирали все зерно. Напряженная борьба с теми, кто глумился над людьми, выматывала писателя. В 1933 г. он писал Сталину: «Для творческой работы последние полгода были вычеркнуты». Он требовал прислать «в Вешенский район доподлинных коммунистов, у которых хватило бы смелости: разоблачать всех, по чьей вине смертельно подорвано колхозное хозяйство района, которые по-настоящему бы расследовали и открыли не только всех тех, кто применял к колхозникам омерзительные «методы» пыток, избиений и надругательств, но и тех, кто вдохновлял на это». 6 апреля 1933 года, сообщая Сталину о зверствах при хлебозаготовках, он добавил: «Решил, что лучше написать Вам, нежели на таком материале создавать последнюю книгу «Поднятой целины». В этой «прибавке», как я уже отмечал в своих работах, отвечая сочинителям фальшивок, содержалась почти незашифрованная угроза: одно дело — написать лично Сталину, об этом будет известно немногим, а другое — создать на столь обжигающем душу жизненном материале художественное произведение, это стало бы ударом по идеологии коллективизации. Своей бескомпромиссной борьбой Шолохов добился освобождения многих арестованных и осужденных, восстановления в партии и должности ряда районных работников. В Донской край доставили семена и продовольствие. Шолохов спас от голодной смерти многие тысячи людей. Очень трудная обстановка сложилась вокруг Шолохова в 1937—1938 гг. Тогда были арестованы руководители Вешенского района — Луговой, Логачев, Красюков. Используя пытки, следователи вынудили председателя райисполкома Логачева подписать показания, что и он, и Луговой, и Шолохов — враги народа. Лангуева-Репьева пишет, что В.Ставский «узнал о «вешенском деле», встретился с Шолоховым». Уточним: на самом деле Сталин послал Ставского в Вешенскую. Позже на совещании в ЦК партии Шолохов поведал о том, что работники НКВД затеяли провокационную работу по отношению к нему. Разобравшись в обстановке, Сталин заверил его, что «он может спокойно трудиться на благо Родины, что покой и безопасность ему будут обеспечены». Может быть, и это хулители Сталина подведут под марку нажима на Шолохова? В 1939 году Шолохов, отмечая 60-летие Сталина, опубликовал в «Правде» статью «О простом слове», в которой писал, что «вся наша великая страна могуществом и расцветом своим обязана партии и Сталину». В статье есть и осуждающие интонации в адрес тех, кто пишет о своей любви к вождю многословно, злоупотребляя эпитетами. Важно отметить, что Шолохов в статье напомнил о страшном 1933 годе, о том, что тогда весь хлеб был отобран у колхозников, что были необоснованные исключения из партии и аресты. В день семидесятилетия Сталина в статье «Отец трудящихся мира» он прочувствованно высказался о вожде, завершив ее словами: «Отец! Наша слава, наша честь, надежда и радость, живи долгие годы!» Проникновенно, с болью в сердце написал Шолохов некролог о Сталине «Прощай, отец!» Это не был отклик по заказу, Шолохов писал искренне, то, что думал, чувствовал. В день смерти Сталина яснее вырисовывалось то великое, что он сделал для трудового народа, России и для самого Шолохова. Это он решил вопрос о публикации третьей книги «Тихого Дона», поддержал присуждение за этот роман Сталинской премии 1-й степени, одобрил «крамольную» главу о коллективизации в «Поднятой целине», отзывался на его письма и помог в борьбе с теми, кто обрек жителей Дона на голодную смерть, и, наконец, предотвратил арест писателя.
Некоторая предвзятость по отношению к Сталину сохранилась у Ф.Кузнецова, с излишней категоричностью написавшего, что с течением времени единомыслия «Сталина и Шолохова становилось все меньше, а со временем после ХХ съезда партии согласия почти не осталось». Видно, либеральное прошлое не хочет полностью выпускать из своих объятий исследователя. Когда разоблачительный вал по отношению к Сталину поднялся столь высоко, что в печати о нем психологически трудно было сказать хорошее, Шолохов не поддался этой конъюнктурной волне, он искал многомерную правду об этом выдающемся историческом деятеле. Он верил суждениям Г.Жукова о нем, о его вкладе в нашу Победу во время войны и считал, что «нельзя оглуплять и принижать деятельность Сталина в тот период»: «Во-первых, это нечестно, а во-вторых, вредно для страны, для советских людей. И не потому, что победителей не судят, а прежде всего потому, что «ниспровержение» не отвечает истине». Шолохов одобрял осуждение «культа личности», но не чернил Сталина, отметив, что был «культ, но была и личность». Он говорил: «Сталин никогда не оказывал на меня политического давления. Это был внимательный, мудрый и терпеливый читатель «Тихого Дона» с гениальной памятью. ...Сталин удивил меня своей памятью, цитируя отдельные сцены и целые страницы моего романа, не заглядывая в книгу. Мы полемизировали с ним по многим проблемам «Тихого Дона». И всегда Сталин приятно поражал меня внутренним обаянием, глубиной мысли и своей корректностью... В беседах со мной не было и тени «нажима», «диктата» или «вмешательства» в мой творческий замысел».
Лангуева-Репьева поведала: «Даже Фадеев как-то заметил на каком-то форуме, что якобы в шолоховском романе нет крупной и высокой идеи». На «каком-то форуме», «якобы» — вот на таких гадательных посылках строится каркас мысли о неизвестном Шолохове. Касаясь присуждения ему Сталинской премии, она назвала членов комиссии А.Довженко, Н.Асеева, А.Толстого, высказавших критические замечания в адрес «Тихого Дона», и сообщила: «На этом же заседании присутствовал Сталин, волей которого премия писателю будет все-таки присуждена». В действительности все члены комиссии, кроме Фадеева, очень высоко оценили художественные достоинства «Тихого Дона» и проголосовали за присуждение ему премии «все-таки» без нажима Сталина. Сам процесс обсуждения, результаты тайного голосования подробно изложены в только что вышедшей из печати книге «Новое о Михаиле Шолохове».
Шолохов и Фадеев в одно и то же время — в 1923 г. — впервые выступили в печати со своими произведениями. Многие годы гениальный художник слова Шолохов был центральной фигурой в русской литературе, а рядом с ним успешно работал талантливый писатель Фадеев. Они уважали и ценили друг друга. Фадеев называл Шолохова «прекрасным», «крупнейшим писателем нашей страны». 8 июля 1935 года он говорил: «Такой образ жизни, какой ведет М.Шолохов, которого я высоко ценю как писателя, наиболее, по моему мнению, оправдан. Шолохов не только работает в тесной близости с людьми, о которых пишет, — он живет их интересами, и его книги о них совершенно органически связаны с его и их жизнью». В свою очередь Шолохов отдавал должное дарованию Фадеева, высоко ценил «Разгром», а «Молодую гвардию» отнес к «прекрасным», «подлинно талантливым произведениям». Он отметил, что «Фадеев обладает чудесной особенностью глубоко и взволнованно писать о молодежи, и в «Молодой гвардии» в полную меру раскрылась эта черта его большого таланта». Фадеев считал нашу великую культуру «источником национальной гордости русского народа». Шолохов боролся за сохранение традиционных нравственных ценностей, писал о необходимости «более активной защиты русской национальной культуры от антипатриотических, антисоциалистических сил» и подчеркнул: «Особенно яростно, активно ведет атаку на русскую культуру мировой сионизм».
Фадеев, по сравнению с Шолоховым, прошел более напряженную идейную закалку в гражданскую войну. Свое «старшинство» он подчас пытался проявлять по отношению к нему в творческих делах, что приводило к сложностям в их отношениях. 2 апреля 1930 г. Шолохов писал Е.Левицкой о том, что Фадеев предложил ему сделать такие изменения в «Тихом Доне», которые для него были неприемлемы: «Он говорит, ежели я Григория не сделаю своим, то роман не может быть напечатан. ...Делать Григория окончательно большевиком я не могу... Я предпочту лучше совсем не печатать, нежели делать это помимо своего желания, в ущерб роману и себе». Почему Фадеев хотел, чтобы Григорий стал большевиком? Ответ на это надо искать не только в его более «революционной» политической позиции. Он не принял того, что в образе Григория сконцентрированы коренные качества не только казачества и крестьянства — это поистине национальный тип русского человека в эпоху революции. В нем воплотились коренные нравственные качества русского народа. Это эпический герой, который связан с самыми существенными корнями породившей его нации, отразил в себе сокровенные помыслы миллионов людей в эпоху революции: устремленность к социальной справедливости, к миру, ненависть к «верхам», раздумья о судьбе России. Григорий ищет гармонии и социальной справедливости — и нигде не находит. Трагедия народа прошла через его душу. Фадеев говорил, что Шолохов «с огромной силой таланта» показал «обреченность контрреволюционного дела, — в романе видна полная его обреченность. Но ради чего и для чего? Что взамен родилось? Этого в романе нет. ...14 лет писал, как люди друг другу рубили головы, — и ничего не получилось в результате рубки. Люди доходят до полного морального опустошения, и из этой битвы ничего не родилось». Он выказал опасную для автора «Тихого Дона» комиссарскую прямолинейность в суждениях: «В романе не показана победа сталинского дела... В романе не было даже имени Сталина, хотя оборона Царицына со Сталиным во главе соседствовала с Вешенским восстанием и по времени — 1919 год, и по степям — окровавленным».
Раскрывая трагические противоречия внутри народа, Шолохов оценивает революцию не только с социально-политической точки зрения, что наиболее привлекало Фадеева, но и проверяет ее народными представлениями о добре и зле, правде и справедливости. В конце эпопеи Григорий понял, что он бессилен противостоять новой власти, жизнь устраивается не так, как ему хотелось. Идейно-нравственные искания Григория окончились крахом. Одна из причин трагедии Григория и всего народа состоит в том, что в тех исторических обстоятельствах невозможно было объединить общечеловеческое и классовое. Шолохов изображает такие противоречия революционной действительности и под таким углом зрения, что создается впечатление не скорой их исторической разрешимости. Острейший социальный конфликт, затронувший все сферы народной жизни, вылился в коллизию национального разлома, потряс основы нации до самых ее глубин — это отразилось в трагической участи Григория и судьбах других персонажей эпопеи. Такую участь Фадеев не мог принять, хотя он и оценил некую ненормальность в ходе и завершении революции, отсюда и его определение: «Из этой битвы ничего не родилось».

МИХАИЛ ШОЛОХОВ — плоть от плоти нашего народа — был нерасторжимыми нитями связан с простыми людьми, жил их повседневными заботами, чаяниями и надеждами. Самая что ни есть живая русская жизнь с ее удивительно щедрым разнотравьем предстает в его незабываемых творениях, обладающих всеми чертами истинной народности. О прозе Шолохова можно сказать словами Пушкина: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет». Шолохов выбирал для художественного изображения судьбоносные периоды в жизни народа. В высокохудожественном раскрытии их с наибольшей силой и яркостью проявилась его гениальность как духовного выразителя русской нации.
Шолохов олицетворяет собой Россию, русский народ, его талантливость, могучий размах, богатырские возможности, мощную устремленность к общечеловеческой правде и справедливости, к социальной гармонии мира. В своих произведениях он с бесстрашной правдой раскрыл существенные закономерности великого по своему нравственному и социальному смыслу революционного времени, отразил глубинные изменения в России в результате активного участия народа в событиях всемирно-исторического значения. Простые люди труда стали яркими носителями высоких побуждений, устремленными к вековечной идее справедливой жизни. Произведения Шолохова наполнены горячими думами о русской земле, о ее будущем. Высшие интересы нашего народа были и самыми сокровенными интересами Шолохова, всю свою жизнь, все свои богатырские силы, весь свой уникальный талант он отдал любимой Родине, России, которую он навсегда прославил своими произведениями. Француженка О.Карлайл-Андреева, внучка Леонида Андреева, в начале 60-х гг. встретилась с Шолоховым и засвидетельствовала: «... о России и русских он говорил с проницательностью и лиризмом. В этом не было ни капли притворства, а только великая, неутомимая любовь».
Шолохов утверждал: «Никогда не померкнет наша патриотическая гордость, закованная в булат таких пословиц: «Наступил на землю русскую, да оступился», «С родной земли — умри, не сходи». Он был убежден: «Надо воспитывать патриотизм с ползункового возраста. Тогда человек пронесет любовь к Родине через всю жизнь...». В 1983 г. в обращении «К болгарским писателям» Шолохов проницательно протестовал против попыток переписать историю, оболгать то, что сделано людьми в последнее время: «Есть еще охотники разрушить связь времен, забыть о светлых традициях в жизни народа, порушить то доброе, героическое, что накоплено прадедами и отцами, завоевано ими в борьбе за лучшие народные идеалы, за свободу и независимость наших стран, за социализм». Шолохова беспокоила судьба молодого поколения, он говорил: «Наша молодежь в основном хорошая... Конечно, есть у нас молодые люди, отравленные ядовитой западной пропагандой... За влияние на молодежь идет повседневная борьба. И не в наших интересах отдавать вас, таких хороших девчонок и ребят, в чьи-то чужие и грязные руки...». В другой раз: «Чего греха таить, некоторая часть городской молодежи порой легко воспринимает от Запада и несет за собой ненужное нам». Мне, прослужившему в Советской Армии за границей два года, побывавшему в ряде зарубежных стран, показался нелепым вопрос Лангуевой-Репьевой: «Кстати, почему он не остался тогда в Европе?» «Объяснил это так: скучно у них там». Не стал Шолохов разъяснять, что русскому человеку почвеннической закваски свойственен настрой: «Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна». Или: «Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех». Эти суждения можно подкрепить признанием А.Кончаловского в книге «Низкие истины»: «Вася Шукшин за границей вообще не мог жить, ...думал лишь о том, как бы скорее вернуться. ...У меня все было наоборот». Такое настроение, какое было у Шукшина, владело и Шолоховым, и миллионами русских людей, не развращенных космополитической культурой.
Шолохов был истым патриотом и настоящим интернационалистом. Он считал: «Каждая нация, большая или малая, имеет свои культурные ценности. Из этих ценностей складывается великое духовное состояние человека». Он подчеркивал, что «советский народ всегда относился с большим уважением к трудовому американскому народу», говорил о светлом разуме «мужественного и трудолюбивого венгерского народа», писал о любви «к великому, талантливому украинскому народу», о «самобытной и разносторонней по своему характеру украинской литературе», ценил творчество О.Вишни, И.Франко, О.Гончара, В.Собко. Шолохов высоко отзывался об армянских писателях А.Исаакяне и М.Налбандяне, о мужественных песнях Джамбула, называл Сулеймана Стальского «истинно народным поэтом». Шолохов в 1950 году разоблачал двурушническую политику Англии и США: «Нам понятно, как «Биллы» с Уолл-стрита и лондонского Сити бросили на растерзание немецкому фашизму народы Европы. Они ставили ставку на то, что обескровленный и обессилевший в жесточайшей, изнурительной войне с гитлеровской Германией Советский Союз выйдет из строя как могущественная держава и попадет в лапы англо-американским империалистам. Именно поэтому они как можно дольше откладывали открытие второго фронта». Когда зашла речь об атомной бомбежке Японии, Шолохов говорил об американском президенте Трумэне, отдавшем приказ бомбить мирные города: «Какая мать его родила? Как можно считать себя человеком после такого варварства, такого вандализма?» Шолохов верил в благотворность для русского народа идеи социалистического пути развития, был непримиримым противником того, чтобы власть денег определяла поведение и миросозерцание людей. Это он назвал «низостью самых растленных душ». Шолохов говорил о хозяевах Америки: «Всем им служит путеводной звездой тускло мерцающий доллар — в жизни нет у них иного светила». На ХХII съезде КПСС Шолохов вспомнил рассказ американского писателя О.Генри «Дороги, которые мы выбираем» и обратил внимание на то, как Акула Додсон спокойно убивает своего товарища, затем разоряет приятеля, повторяя фразу: «Боливар» двоих не снесет». Писатель сделал вывод: «Вот он волчий закон бандитского, то есть капиталистического, товарищества. Впрочем, в нашем понимании это ведь одно и то же: тут никак не проведешь разграничительной линии и не поймешь, где кончается бандитизм и начинается капитализм. И бандитское, и капиталистическое товарищество — попросту два сиамских близнеца, достаточно отвратительных по внешности и нутру для здорового человеческого общества». Шолохов с возмущением говорил о резком социальном размежевании в Италии: в окрестности Рима он видел роскошное здание, где помещается санаторий для кошек итальянских миллионеров: «Там этих больных от ожирения и безделья кошек лечат опытные врачи: холят, купают, причесывают и опрыскивают духами квалифицированные санитарки, кормят этих проклятых больных изысканными кушаньями, водят на прогулки и ублажают всячески предупредительные няни. А рядом, на помойках, роются голодные детишки и смотрят на тебя ввалившимися глазами с недетской тяжелой тоской». Это он назвал «низостью самых растленных душ». И как могут относиться к Шолохову «демократы», по вине которых возникли те же разительные социальные контрасты в нашей стране?

 

l Первый космонавт Земли Юрий Гагарин в гостях у М.А. Шолохова в станице Вешенской (1967 г.).
l Величаво течет тихий Дон...

 

Александр ОГНЁВ

Тверь.