У этого детского интерната в небольшой захолустной деревушке Северо-Агеевск Тульской области мы с женой оказались совершенно случайно. В одну минуту нас окружили дети самых различных возрастов — от пяти до пятнадцати лет.
— Вы, наверное, пришли к нам за детьми? Возьмите меня! Меня зовут Ваней. Я научился заколачивать гвозди и мыть посуду, — затараторил мальчуган лет шести с взъерошенным чубчиком.
— Нет, лучше меня усыновите, — взмолился другой мальчик, ровесник первому, — я все умею делать, даже строгать рубанком и велосипед чинить. Зовут меня тоже Ваня.
— А вот если меня заберете отсюда, — выступила вперед белокурая голубоглазая девочка, — я вас буду слушаться, хорошо учиться и делать все, что только скажете...
У меня, человека неслабых нервов, градом посыпались слезы. Я был в полной растерянности и не знал, что ответить этим несчастным детям. Это были дети, брошенные родителями на произвол судьбы, а многих из них через суды отобрали у нерадивых отцов и матерей.
Сколько раз я слышал горькие истории об отверженных мальчиках и девочках — из передач радио и телевидения, со страниц газет и журналов! И всякий раз падало мое сердце, всякий раз я мысленно обнимал невинных ребятишек, горячо сочувствовал им и желал всяческого добра. Но как верно заметил поэт, легко любить все человечество...
А тут на меня уставились с надеждой десятки пар глаз — глаз конкретных детей! Мы с женой молча стояли перед ними, будто от имени их горе-родителей должны были ответить на их страшный укор: что же вы натворили с нами?!
Гляжу, одна светловолосая девочка потянулась крошечной ручонкой ко мне, встала на цыпочки и теплой ладошкой вытерла мои слезы. Она строго окинула ватагу ребятишек и произнесла:
— Пристали к дяденьке с дурацкими вопросами, — не видите, что у него какое-то горе или какое несчастье.
Я cхватил девочку по имени Оленька на руки, крепко прижал ее, чувствуя, как бьется ее сердечко, и побежал с нею разыскивать главного воспитателя. К счастью, директор интерната Филимонова Александра Михайловна находилась в своем кабинете. Так и так, объясняем, хотели бы удочерить вот эту девочку. Улыбчивое и приятное лицо Александры Михайловны приняло серьезный вид.
— Это слишком ответственное решение, разве можно принимать его вот так, на ходу, — глядит директорша в мою сторону и спрашивает, сколько мне лет.
— 60, — отвечаю, — у меня уже взрослые дети, я их воспитал достойно, оба имеют высшее образование, хорошую работу и свои семьи. А это моя жена от второго брака, она гораздо моложе меня, но детей иметь не может.
Александра Михайловна выдержала большую паузу, обдумывая сложившуюся ситуацию, наконец, сказала:
— Зачем же сразу удочерять ребенка? Вы можете на какое-то время взять его в Москву, хорошенько присмотреться к нему и уж только потом принять окончательное решение. Давайте поступим так. Я сейчас позову сюда несколько мальчиков и девочек, а вы смотрите, кого решите пригласить в гости на месяц, два.
Через пять-семь минут в кабинет директора робко вошли четыре мальчика и четыре девочки. Сели рядышком. Директорша — умный дипломат — начала выговаривать детям разные замечания: кто поутру койку плохо заправил, кто в столовой шумел, а кто опять свою рубашку испачкал. А я смотрел только на одну Оленьку. Уж такой она показалась прехорошенькой, только в глазах какая-то невыразимая грустиночка. И мне и жене она все больше и больше нравилась. Так что в Москву мы поехали втроем. Дорога длинная, больше двухсот километров, успели поговорить о многом. Оленька рассказала, как росла она в многодетной семье, как беспробудно пили ее родители и как ежедневно безжалостно били своих детей.
— Я была самая маленькая, — говорила Оленька, — бывало, как опять напьются родители и начнут с нас всякие недоборы взыскивать, я заберусь под стол, чтобы меня не били, и просижу там весь день без куска хлеба и глотка воды... Поймаю момент, вылезу из своего укрытия — и к соседям в сад за яблоками. Сама наемся досыта и братикам с сестренкой принесу. Заметил меня однажды хозяин сада, подошел к яблоньке, на которой я сидела, и спрашивает совсем нестрого: девочка, что ты там делаешь? А я отвечаю: яблоки у вас ворую — нет мочи, как есть хочется... Дяденька осторожно снял меня с яблоньки, повел домой, накормил меня всякой всячиной и полный подол угощений дал. Это была самая большая радость в моей жизни...
Въехали в Москву. Оленька глядит во все глаза и надивиться не может на большие дома. Потом она несказанно подивилась на большого дяденьку, который стоял на высоченном столбе, не понимая, как он оттуда слезет на землю. Наверное, нетрудно догадаться, что это было ее первое знакомство с памятником Юрию Гагарину...
Много диковинного мира пришлось открывать нашей девочке в бескрайней, как океан, Moскве — от первого сказочного мороженого до зоопарка, кукольного театра, аттракционов и разных выставок. Через два месяца мы повезли Оленьку в обратную дорогу. И хотя мы ей объяснили, что едем на заседание районного суда по удочерению, наш ребенок сжался в комок, в глазах растущая тревога. Она подумала, что ее везут обратно в интернат...
1 сентября наша Оленька пошла в первый класс. В первою же четверть вошла в число отличников. Она много читала, охотно помогала в домашнем хозяйстве. Наши друзья относились к ней с искренней любовью и вниманием, особенно мои старшие дети, назвав ее божьим даром.
Жить бы и радоваться, имея такого прекрасного ребенка. Но я должен с великим огорчением сказать, что не все в нашем доме заладилось. Моя жена — уму непостижимо! — по прошествии некоторого времени стала слишком критически относиться к дочери. То ребенок не так выразит свою мысль, то не до идеального блеска вымоет посуду или не с должной аккуратностью пропылесосит ковры и мебель. Всякий раз я пытался убедить жену в ее неправоте. Да она еще ребенок, говорю, дай срок — всему научится. Надо с максимально осторожным тактом делать любое замечание, а разговаривать с ребенком только ласково, с сердечной добротой.
У жены свой аргумент: ты — плохой отец, ни в чем не проявляешь отцовской строгости, во всем балуешь дочь...
Дальше больше. Воспитание со стороны матери приобрело более жесткие и чересчур строгие нормы. Дело дошло до ремня и рукоприкладства. Помню, прихожу домой, а дочь сидит за учебниками вся зареванная. Завидев меня, наспех вытерла слезы и сделала попытку улыбнуться. Спрашиваю: в чем дело? Не говорит. Только в отсутствие матери призналась — мать ее сильно побила и просила не говорить об этом мне.
Снова, наверное, в сотый раз душеспасительные беседы с женой!
— Чего ты хочешь от ребенка? — спрашиваю. — Учится она отлично, все учителя ее только и хвалят, ставят в пример другим, дочь не чурается любой работы по дому. О таких детях только мечтать надо.
Нет! Мои слова повисали в воздухе и не давали никаких результатов. Виной грубых и черствых отношений между матерью и дочерью, по моему глубокому убеждению, явилась психологическая несовместимость, о которой все более доказательно говорят ученые. И если это так, то ничего хорошего мне ждать было нельзя. Чашу моего терпения переполнил такой случай. Однажды Оленька сказала мне о том, что скоро она попрощается со мной. Мать обещала отвезти ее опять в интернат, как только я отлучусь из дома.
— Я этого не вынесу, — разрыдалась Оленька, — видно, мне на роду написано быть несчастной всю жизнь...
Горькая исповедь ребенка поразила меня до глубины души. Доченька, говорю ей, ты стала совсем большой, тебе уже 12 лет. Давай поговорим с тобой по-взрослому. Я принимаю твердое решение разменять нашу двухкомнатную квартиру на две. Одну отдадим матери, другую — нам c тобой. С матерью порывать не буду. Поживем, может, одумается. Но вот, что хочу сказать тебе: мне скоро 70 лет, на хорошую работу меня уже не возьмут, а пойти куда-нибудь сторожем не смогу — как я тебя могу оставить одну дома? Значит, нам придется жить на одну мою пенсию, да на тебя буду получать детское пособие в 70 рублей. Нелегко нам придется. Ты не забоишься трудностей?
Оленька счастливо прижалась ко мне и твердым голосочком ответила: нет, не забоится, она готова сесть на воду и хлеб, лишь бы больше не знать материнских «ласк».
Вскоре мы разменяли квартиру. Нам с дочерью досталось вполне сносное жилье. Документы на владение квартирой я оформил на Олю.
И вот мы уже три года живем на новом месте. В прошлом году Оленьке исполнилось 15 лет. Совсем стала взрослой. Я покривил бы душой, если бы сказал, что нам легко. Но у нас много добрых и верных друзей. Они помогают кто чем может. Кто от своих повзрослевших детей кофточку подарит, кто платьице или туфельки, а кто баночку варенья.
Недавно Оленька закончила школу фотомодели. Вот уж, действительно, она у меня образцовая фотомодель — красивая и стройная. За что ни возьмется — все у нее получается на загляденье. А какие она гобелены вышивает! Этому искусству она научилась на школьных уроках по труду. Открылось у нее еще одно дарование. В прошлом году отдыхали мы с ней в деревне. В один прекрасный день вернулась Оля с прогулки по колхозному полю. Не на шутку взволнованная, трепетная. Показывает мне три пшеничных колоска, зажатых в кулачке. Говорю: какие слабенькие колосочки — видно, урожай будет небогатым. Оленька ответила мне своими первыми стихами:
Бреду я по полюшку-полю,
Густо заросшему сорной травою.
Чертополох и полынь, лебеда...
Откуда пришла ты на поле, беда?
Куда ни посмотришь — везде сорняки...
Будто на век поселились они.
Вдруг вижу средь скучных колючих стеблей
Три колосочка, что сердцу милей.
Пшеницы златой те колоски
Тучные зерна купают в пыли...
Заросшее поле потрясло девочку основательно. Мы сразу отправились туда и провели за разговорами весь день до сумерек. Свои переживания дочь выразила на бумаге. Может быть, кто из читателей помнит ее большую статью «Три колоска», напечатанную в газете «Советская Россия» за 10 августа прошлого года? Трудно передать радость Оли от публикации ее материала в такой солидной газете. Со всех концов России на имя дочери пришло более сотни восторженных писем. Несколько писателей прислали ей свои книги, многие незнакомые нам люди выслали интересные документы, памятные награды, касающиеся поистине их героических жизней.
Тут и мандат на комсомольский съезд, почетные грамоты за ударный труд. А какие задушевные письма! Не могу удержаться, чтобы не привести хотя бы один отклик. Вот выдержка из письма Валентины Геннадьевны Кийковой из Самары: «Оленька, доченька, скорее внученька, ненаглядная моя! Время три часа ночи, а мне не спится. Читаю и перечитываю твою статью «Три колоска» в моей любимой газете «Советская Россия» и плачу. Ты написала статью сердцем и выразила всю мою боль за поруганную Родину. Я удивлена тем, что девочка в 14 лет способна понять трагедию нашей страны так глубоко. Мне кажется, дорогая Оленька, ты похожа своим отношением к жизни, к Родине на молодогвардейцев. Ведь мы сейчас живем тоже в оккупации, и ты оказалась умнее, глубже и патриотичнее, чем все эти артисты и представители поганого телевидения... В 1958 году я ездила от своего завода и по направлению райкома комсомола в Казахстан на уборку урожая и строительство элеваторного завода. Это был порыв моей молодости, горячее желание помочь моей стране. За свой ударный труд я получила медаль «За освоение целинных земель». Ведь мы, молодые, жили тогда по принципу, как в песне поется: «Забота у нас такая, забота наша простая — жила бы страна родная и нету других забот»... Ну вот и написала тебе письмо. Уже наступает рассвет. Придет время — наступит рассвет и над нашей Родиной».
Я посоветовал Оле показать статью учительнице по русскому языку и литературе. Показала. Неделю, другую ждет отзыва. Через месяц учительница изящной словесности вернула статью автору со словами: уж очень большая твоя статья — прочитать ее просто нет времени...
Ну что тут скажешь? Два ответа двух женщин... Моя дочь сумела верно оценить их по полной стоимости...
Так для чего же просило слово мое сердце, дорогие читатели газеты «Советская Россия» — непобежденной территории Советского Союза?
А вы хотели бы иметь такого ребенка, как моя дочь?
Только не отвечайте на этот вопрос сразу. Хорошенько подумайте, взвесьте все обстоятельства, подумайте насчет психологической совместимости. А потом, я очень советую вам, окажитесь как-нибудь «случайно» у одного из детских интернатов, каких теперь много на нашей многострадальной земле. И тогда прислушайтесь, что скажет ваше сердце, не умеющее говорить неправду. Знаю точно — кто-то из вас непременно прижмет несчастное дитя, как своего родного, к своему сердцу и захочет сделать его самым счастливым человеком на свете.
Не буду осуждать тех, у кого не хватит духа поступить так же. Пусть он или она продолжают любить все человечество. Это так легко дается...

 

Г.А. КУВИТАНОВ.
Москва.