— Из ряда вон выходящая личность, — сказал Маяковский о человеке,
который во время его выступления встал с места и направился к выходу.
«Незаурядность» этой личности комична.
В незауряды метит и наш современник, писатель Ерофеев, ведущий телепрограммы
«Апокриф». Как писатель он проявил незаурядность в использовании нецензурных
слов, а как телеведущий — в оголтелом антисоветизме. Чтобы привлечь
внимание к своей телевизионной программе, он назвал ее словом, значение
которого известно разве одному из тысячи. Скорее всего не знает смысла
слова «апокриф» и сам Ерофеев, так как содержание его передач не соотносится
с названием. «Апокриф» — в переводе с греческого — таинственный, сокровенный.
«Апокрифами» назывались произведения иудейской и раннехристианской
литературы, не признанные церковью. Ничего сокровенного, неканонизированного
и связанного с вероучениями у Ерофеева нет. Есть приветствуемая нынешними
гражданскими властями, одобряемая ими антисоветчина, отличающаяся
из ряда вон выходящей патологической злобностью.
Судите сами. На одной из передач он затевает разговор о литературных
«ужастиках» и пристает к приглашенным с вопросом, при чтении каких
книг они испытывали страх. Собеседники назвали произведения Гоголя
и Кафки.
Вдруг довольно известный композитор, участник дискуссии, заявил, что
для него ничего нет страшнее Советской власти, и принялся объяснять,
почему. Ерофеев же остановил композитора вопросом, все ли у того в
порядке со слухом и уловил ли он, что речь должна вестись о литературе,
а не о чем-то другом. Но ведущий с заинтересованным видом слушал глухого
музыканта, из немузыкального «шедевра» которого следовало, что при
Советах каждый жил, боясь услышать ночью стук в дверь и быть арестованным.
Тут и другие гости Ерофеева принялись стращать друг друга и телезрителей
советским прошлым. Стало ясно, что именно это, а не литературные страшилки
были целью передачи. Именно за это и открыт «зеленый свет» Ерофееву
на телевидении. А за что же еще? Ума большого у него не видно, внешнего
обаяния — тоже. Нет даже способности нормально говорить. Основные
выступавшие на этот раз тоже оказались заиками. На их фоне Ерофеев
за себя мог не беспокоиться.
Однако за телезрителей ведущий беспокоиться обязан. Он должен понимать,
что заики не доставят удовольствия миллионам, которым едва ли приятно
смотреть, как человек борется сам с собой, затрачивая мучительные
усилия на то, чтобы выговорить несколько слов. Неужели Ерофеев пригласил
этих несчастных на телепередачу затем, чтобы все подумали: «Знать,
Советская власть напугала их так, что они сделались заиками!»
Советская власть действительно была для кое-кого страшна. Она беспощадно
боролась с паразитами всех мастей, стремилась искоренить их, и те
ее боялись, ненавидели ее. Тех же, кто честно и хорошо трудился, она
поддерживала и поощряла. Их было подавляющее большинство. Это была
их власть, они гордились ею: при ней жить становилось от года к году
лучше, цены на товары повседневного потребления ежегодно снижались,
постоянно вступали в строй новые заводы, школы, больницы, электростанции,
жилые дома, в которых люди получали квартиры бесплатно. Не радовались
этому только те, кому не терпелось жить комфортнее других любой ценой.
Советская власть не поощряла такое. Она говорила: Советское государство
в полную меру возможностей на данном историческом этапе старается
дать каждому все необходимое для достойной жизни. Но это все не падает
с неба, а создается напряженным трудом. Честно трудись — и ты будешь
наравне со всеми другими честными тружениками вознагражден материально
и морально.
Казалось бы, чего еще? Но кого-то не устраивало отсутствие «полной
свободы», высказывать все, что заблагорассудится... Разве стало лучше,
когда СМИ распахнули ворота наглости, обману, шкурничеству, разврату,
паскудству, жестокости? Кривая роста преступности сразу резко подскочила
вверх.
Кто-то из собеседников Ерофеева договорился до того, что при Советской
власти-де люди пели радостные песни и весело плясали только из-за
боязни быть расстрелянными. Этот бред уже вовсе из ряда вон! Кроме
гомерического хохота такое утверждение ничего вызвать не может, как
ничего другого не смогут вызвать слова некоей Свибловой, прозвучавшие
в «Культурной революции» Швыдкого, будто советские люди были наивными
дураками, а в советском обществе все было обманом и ложью, и все человеческое
в человеке уничтожалось.
Это настолько нелепо, что в опровержении не нуждается. Однако, как
говорил Маяковский, не у каждого в башке дыра сквозная — иному может
запасть. Потому мы спросим госпожу Свиблову и тех, кто готов ей поверить:
как наивным дуракам удалось первыми в мире прорваться в космос? Как
Свиблова смогла бы представлять в «Культурной революции» столичную
интеллигенцию, если бы Конституция СССР была обманом, гарантированное
в ней право каждого на образование — ложью? Как у нас появились бы
Чкалов, Королев, Курчатов, Гагарин, Шолохов, Бондарчук, миллионы талантов
из народа, восхитивших мир, если бы при Советах в человеке уничтожалось
все человеческое?
Буквально каждый день телевидение испускает вопли не о том, как нынешняя
власть убивает нашу деревню, сельское хозяйство, как насаждением платной
медицины и рыночными галопирующими ценами на лекарства она загоняет
в могилы больных, инвалидов, стариков, а вопли о жестокостях сталинского
режима, которого уже давно нет и о котором следует знать, что при
нем население страны быстро росло, тогда как при ныне сидящих в Кремле
его ненавистниках, при этом режиме население стремительно сокращается.
Так о чьей жестокости надо кричать?
Телесериал «Дети Арбата» рисует Сталина дебилом, стремясь завоевать
первенство в марафоне очернительства человека, который, пожалуй, больше,
чем кто-либо другой, сделал для того, чтобы Россия стала великой,
даже величайшей. Прозвучавший-таки недавно в телеэфире голос Сергея
Михалкова неотразимо опроверг ложь антисталинистов-очернителей. На
примерах, взятых из своей биографии, Михалков показал, что Сталин,
умевший, как и Ленин, вставать «к врагу железа тверже», «милел к товарищу
людскою лаской», был мудрым, чутким и внимательным по отношению к
достойным людям.
Советская власть, коммунисты контролировали, направляли развитие искусства
— руководители на то и существуют. Суть коммунистического руководства
искусством состояла в стремлении добиться того, чтобы оно выражало
самые светлые, высокие, чистые мысли и чувства, чтобы в нашу культуру
не проникали грязь и пошлость. Кто-то из советских руководителей делал
это умно, тонко, кто-то, бывало и такое, по-топорному. Мы вправе осуждать
последнее, но суть, цель, направление и общие результаты руководства
заслуживают уважения.
В свое время Ленин доказал, что полной свободы творчества в классовом
обществе требовать глупо. Капитал, декларирующий полную свободу творчества,
держит художника в тисках полной экономической зависимости от него,
сегодня даже и силовой зависимости, отстреливая неугодных, не поддающихся
подкупу. И потому цинично звучат обвинения: при Советах, мол, художнику
зажимали рот, критику дескать, власти не допускали. А я помню: доставалось
зажимщикам критики. Правдивая, аргументированная критика приветствовалась.
С самых верхов исходило: «Нам нужны советские Гоголи и Щедрины». «Но
такие Гоголи, чтобы нас не трогали», — сострил какой-то «из ряда вон
выходящий». Но в этой остроте было больше лжи, чем правды: советские
сатирики «трогали» ощутимо, и не только стрелочников, а и «главначпупсов»
— самое высокое начальство. Вспомним «Столп», «Прозаседавшихся», «Баню»
Маяковского, «Фронт» Корнейчука, журнал «Крокодил», киножурнал «Фитиль»,
вдрызг высмеивавших хрущевскую кукурузоманию, «Вологодские бухтины»
Василия Белова, речи с высокой трибуны партийных съездов Михаила Шолохова,
от которого доставалось и руководителям партии. Важно и то, что по
критическим выступлениям принимались меры, недостатки старались исправить.
Забыть об этом можно — дело обычное: время многое стирает в нашей
памяти. Но ежедневно натужно орать, что страшнее Советской власти
ничего нет, — это уже непотребство, патология, нечто относящееся к
категории «из ряда вон», так, как звучит в обществе, состоящем вроде
бы из тех, кто претендует на гордое звание «гомо сапиенс» — человек
разумный.