Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что — кто старше, кто моложе —
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, —
Речь не о том, но все же, все же, все же...
Пронзительные эти строки Александра Твардовского острой болью отзываются
в сердце каждый раз, когда говорят о том, что мы тоже что-то сделали
для достижения Великой Победы, что мы заслужили наши медали «За доблестный
труд в Великой Отечественной войне», что мы имеем право на признательность
и благодарность ныне живущих. Да, быть может, на что-то мы, живущие,
и имеем право, но все же, все же, все же...
Вспоминаю наше приуральское село, школу, тракторный отряд. На четырех
полуисправных колесных тракторах ХТЗ по двенадцать часов в день работали
крепкие деревенские девчонки. Во вторую смену их сменяли четверо пацанов-школьников.
И еще в отряде был автор этих строк, щупленький мальчишка-учетчик,
он же заправщик, он же водовоз, а иногда еще и тракторист-сменщик.
Во главе отряда — единственный взрослый мужчина, бригадир, успевший
оставить где-то, кажется, под Вязьмой, правую руку, страшный матерщинник,
искренне любивший всю нашу хилую команду и левой рукой нам заводивший
трактора — не у всех на это хватало сил... Пахали, сеяли, убирали...
Сегодня я не понимаю, как удавалось это делать, но лозунг «Все — для
фронта, все — для победы!» был для нас не парадной фразой, а сутью
жизни. Мальчишки постарше, те самые, с которыми мы еще вчера играли
в футбол, ловили на Каме рыбу и подворовывали лес, сплавляемый молем,
— это я сейчас знаю, что такое молевой сплав, а тогда просто тащил,
зацепив багром здоровенное бревно, приткнувшееся к берегу, эти мальчишки,
все без исключения, ушли на фронт. Мы еще не знали, что лишь немногие
из них вернутся, но уже к 44-му в половину сельских домов пришли похоронки...
Наши матери тайком плакали, подсчитывая, сколько дней осталось до
нашего призыва... А мы этого призыва ждали, надеясь, что без нас-то
война не кончится, и именно мы завершим разгром Гитлера и вернемся
с победой. Скорей бы!
Нас, рожденных во второй половине 1927 года, еще не призывали, а добровольцем
я смог пойти в армию только 1 июля 1945 года. Не успел! И сегодня,
когда какой-нибудь умник говорит, что Вер ховному неплохо было бы
подождать со взятием Берлина, не губить полмиллиона ребят 1924—1926
годов рождения, я думаю, что именно им — да разве только им! — обязаны
жизнью я и мое поколение.
Горько думать об этих моих почти ровесниках, погибших на войне, и
еще горше — о тех, кого в армию не призывали, кто вовсе и не обязан
был идти на войну, кто по природе своей не должен был в ней участвовать,
— о женщинах. Причем не о тех, кто по своей специальности — санитарки,
радистки — мог быть призван, а о тех, кого совсем не просили идти
туда... Три такие женщины у меня перед глазами.
Старшая из них — врач Галина Волянская, родившаяся в 1911 году в деревне
Усманка Ишимской волости Томской губернии. Обыкновенная для тех лет
биография. Мать — «купеческих кровей», учительница. Отец — дворянского
происхождения, юрист, выпускник Томского университета, участник революции
1905 года, бывший эсер. Средняя школа в Барнауле и Новосибирске. Комсомол.
Омский, а затем Горьковский медицинский институт. Арест мужа, партийного
работника. Аспирантура. Работа на кафедре фармакологии. Все, как у
многих, если не считать врожденного порока сердца и прогрессирующей
глухоты...
Плохо... Но она — русский интеллигент, неравнодушный к судьбе Родины.
И уже вечером 22 июня вместе с тысячами других патриотов она в военкомате
— фронту нужны врачи! Ответ короток. «Вас с вашим здоровьем не только
на фронт, вас не на всякую тыловую работу примут». Все в порядке,
совесть чиста, сиди себе тихонько, жди сводки с фронта? Ничего подобного.
Летом 1942 года она все-таки добивается зачисления вольнонаемным врачом
на санитарно-транспортное судно «Композитор Бородин», идущее в горящий
Сталинград. Позднее она написала об этом рассказ «Гибель командарма»,
один из известнейших рассказов о войне, вошедший во многие сборники.
Во враче Екатерине Бахиревой, героине рассказа, многие исследователи
видят саму Галину Евгеньевну, многие с этим не согласны, в частности,
потому, что в рассказе нет упоминания о жестокой контузии, перенесенной
автором во время очередной бомбежки фашистскими летчиками плавучего
госпиталя. Но суть не в литературоведческих изысках. Какая же сила
подвигла хрупкую больную женщину на тяжкий труд и лишения, приведшие
ее к очень раннему уходу из жизни (Галине Николаевой, лауреату Сталинской
премии, кавалеру двух орденов Трудового Красного Знамени, автору знаменитой
«Жатвы» и еще более знаменитой «Битвы в пути», довелось прожить всего
пятьдесят один год)?
Другая судьба. Учительница истории Агафья Нефедкина. Сирота. Мать
умерла после родов, отец, алтайский крестьянин-бедняк, умер от ран,
полученных в боях с колчаковцами. С пяти лет — служанка в богатой
семье. Воспитанница одного из томских детских домов, слушательница
рабфака при Томском университете. 26 июня 1941 года получила диплом
об окончании исторического факультета пединститута и назначение в
среднюю школу села Елтышево Ояшского района. Деревенских учительниц,
не имевших военной специальности, в армию не призывали. Но... «На
меня очень оказала влияние статья Лидова «Таня» — о подвиге Зои Космодемьянской.
Мой отец был когда-то партизаном. И я решила тоже попасть в отряд
партизан. Обратилась в райвоенкомат с заявлением. Отказ. Тогда я написала
письмо Иосифу Виссарионовичу Сталину, чтобы меня зачислили или в партизанскую,
или в воинскую часть. Ответ пришел положительный. 28 марта 1942 года
я прощалась со школой». Радистка 5-го отдельного полка связи военно-воздушных
сил. Комсорг 4-го отдельного полка связи резерва Главного командования,
входившего в состав 1-го Белорусского фронта. И так до Берлина, до
осени 1945 года, когда ее уволили в запас.
Она и сегодня пишет мне письма с Украины, где работала директором
школы, преподавателем в техникумах и вузах, а сначала — лектором Запорожского
обкома КПУ (секретарем обкома был тогда молодой, красивый, энергичный
Л.И. Брежнев, о котором она вспоминает очень тепло и уважительно).
Она очень помогла мне в подготовке книги о замечательном человеке,
ее муже, гвардии старшем лейтенанте Александре Калашникове, Герое
Советского Союза, павшем смертью храбрых при освобождении Украины.
Еще студентами исторического факультета, они условились сразу после
экзаменов сыграть свадьбу, но война все переиначила. Вместо веселого
праздника и долгой совместной жизни — по-военному скорое оформление
брака и четыре с половиной дня счастья перед отправкой 298-й стрелковой
дивизии из Барнаула на Западный фронт — единственные в их совместной
жизни. Какая великая сила любви к Родине, к мужу заставила ее обратиться
к Верховному главнокомандующему и просить отправить ее туда, где женщинам
не место, откуда вообще возвращаются далеко не все!
Прежде чем написать несколько слов о Светлане, еще одной фронтовичке,
придется сделать «семейное» отступление. Родственников по отцу я почти
не знаю — очень уж рано я его потерял и, как писали раньше в энкэвэдэшных
анкетах, «связи с ними не поддерживал». У мамы были брат и две сестры.
Их дети — мои двоюродные сестры и братья. Но так случилось, что все
сестры, кроме одной, были старше братьев, и все они ушли на фронт,
пока мы подрастали. Света — одна из них. Мать ее — преподаватель литературы,
потомственный интеллигент, дочь врача, окончившего Казанский университет.
Семейная легенда: дед поступал на медфак одновременно с В.Ульяновым,
поступавшим на юридический, и даже был с ним знаком. Может быть, это
не совсем так, но убеждения у этих студентов совпадали. Отец — инженер-текстильщик,
один из руководителей крупнейшего в стране Глуховского бумагопрядильного
комбината, революционер с дореволюционным стажем — правда, революционер
не совсем «правильный», не большевик, а бундовец, что не помешало
ему честно служить Советской власти.
Прекрасная семья, прекрасная по довоенным меркам квартира в Подмосковье,
вполне благополучная жизнь. И даже обилие в семье врагов народа (дядя
Витя, видный юрист, его жена, мой отец и некоторые менее близкие родственники
уже получили свои «десять лет без права переписки») не очень сказалось
на их судьбе. Тетю Лелю даже из ВКП(б) не исключили, впрочем, может
быть, потому, что когда-то она работала под непосредственным руководством
Н.К. Крупской. А Свету приняли в комсомол (меня, кстати, тоже приняли,
ибо, как говорили, «сын за отца не отвечает»).
Она училась в девятом классе, когда началась война. Прибавила себе
год и отправилась в райком комсомола, а затем — в военкомат, как многие
ее сверстники. Ответ всюду один: ваш долг — учиться. Но в городе формировалась
танковая бригада, и настойчивая школьница отыскала другой путь. Не
знаю всех деталей — она не очень любила об этом рассказывать, — но
знаю, что тете Леле стало плохо, когда ее дочь, в общем-то немного
избалованная домашняя девочка, явилась домой в армейской форме и сообщила,
что она — санинструктор и завтра вместе со своим батальоном отправляется
на фронт. Курская дуга... Форсирование Днепра... Львов... Польша...Чехословакия...
Славный путь одной из наших танковых армий.
Я не раз спрашивал ее: «Света, я все понимаю — воспитание, комсомол,
священный долг... Но объясни мне, как ты, миниатюрная девчонка, могла
вытаскивать из горящих танков пятипудовых окровавленных и обожженных
мужиков?» — «Вытаскивала... Я и сейчас не знаю, как... Вытаскивала,
и все». Потом она окончила университет, стала учительницей биологии,
активнейшим образом — до последнего дня — участвовала в ветеранском
движении. Но меня все так же, а может быть, еще больше, волнует вопрос
о том, какая же все-таки сила заставила эту юную школьницу пойти в
ад танковых сражений? Вся страна встала единым фронтом, и имя силе,
поднявшей народ против немецко-фашистских захватчиков, — Советский
патриотизм!
Они, конечно, очень разные, эти три женщины. Представительница бывшего
дворянского рода... Алтайская крестьянка... Девочка из интеллигентной
семьи... Но они оказались совершенно одинаково убежденными, когда
понадобилось — именно понадобилось, ведь от них никто ничего не требовал!
— исполнение высшего долга... Чувство долга, наверное, и есть та сила,
которая бросила миллионы мужчин и женщин на защиту своего Отечества.
Конечно, нет моей вины в том, что я моложе своих сестер, что я родился
на полгода позже тех мальчишек, что не вернулись из-под Берлина, Кенигсберга,
Вены, Праги, с полей Маньчжурии и с Курильских островов... Нет моей
вины и в том, что женщины оказались там, где должны были быть мы,
мужчины... Но все же, все же, все же...