АВТОР СТАТЬИ «Ложь и правда о начале Великой Отечественной войны» Виктор Кирсанов на мой взгляд субъективен в оценке принципиального вопроса: располагало ли политическое и военное руководство страны (Сталин, Молотов, Тимошенко, Жуков) достоверными данными о ходе подготовки и времени начала нападения гитлеровской Германии на СССР, все ли оно предприняло для приведения войск приграничных округов в боевую готовность для отражения возможного нападения, были ли допущены ими просчеты и ошибки в канун войны?
Автор упомянутой публикации категорично однозначен: Достоверными данными руководство страны и Наркомата Обороны не располагали и никаких просчетов не было.
Все остальное, по его мнению, — происки «хрущевистов».
Сразу же отмечу, что речь пойдет вовсе не об оценке или анализе политики партии, государства и лично Сталина по укреплению обороноспособности страны. Тут нет предмета для дискуссии, ибо в предвоенные годы проведена поистине титаническая работа в этом направлении, и о бездеятельности руководства страны в этом случае могут говорить лишь отпетые резуны и им подобные.
Нет предмета для спора и о том, что в целом политическим руководством страны правильно оценивалась обстановка в мире и международное положение СССР, в том числе и в докладе И.В. Сталина на XVIII съезде партии, из которого автор приводит цитату.
Повторюсь, речь идет о том, а располагали ли руководство страны, Наркомат Обороны и Генеральный штаб достоверными данными о подготовке Германии к нападению на СССР. И если эти данные были, то правильными ли были выводы, оценки и действия руководства страны в канун войны?
В.Кирсанов считает, что эти данные были слишком легковесными для принятия адекватных решений.
С такой трактовкой вряд ли можно согласиться.
Прежде всего потому, что не может быть никаких сомнений в том, что Сталин понимал: пакт от 23 августа 1939 года не остановит Гитлера от реализации своей доктрины «Дранг нах остен», и угроза войны с Германией реально существует. Он об этом недвусмысленно говорил на Политбюро и совещаниях с военными, в том числе на встрече с выпускниками военных академий 5 мая 1941 года.
И, во-вторых, Сталину с начала 1941 года, вплоть до 22 июня, поступала обширная информация по всем каналам о том, что германское руководство усиленно готовит страну и армию к войне, что идут массовая мобилизация и переброска войск в приграничные с СССР районы. Сообщались сведения об увеличении числа танковых и моторизованных дивизий, о строительстве сети аэродромов, посадочных площадок, складов боеприпасов и горючего в районах восточного театра военных действий, о выселении населения из приграничной зоны, о снабжении личного состава немецко-русскими разговорниками и о запрещении с 20 марта 1941 года отпусков для солдат, расквартированных в Восточной Пруссии, и т.д.
Поступала информация и о составе армейских групп, возможных направлениях их действий. Сведения об этом точно соответствовали директиве Верховного главного командования (ОКВ) от 31.04.41 г., которая определяла сосредоточение войск и задачи по их применению по плану «Барбаросса». Назывались даже фамилии командующих всех трех армейских групп.
В этой связи не убеждает ссылка на Г.К. Жукова из его «Воспоминаний и размышлений», где говорится, что накануне войны якобы ни Советское правительство, ни Наркомат Обороны, ни Генеральный штаб данными о плане «Барбаросса», направлениях главных ударов, развертывании немецких войск, их количестве и оснащенности не располагали.
Думаю, что Г.К. Жуков был не совсем искренен, когда он в своих мемуарах писал таким образом.
Если даже предположить, что им не была известна сама директива № 21 от 18.XII.40 г. (план «Барбаросса»), то это вовсе не оправдывает военное руководство и прежде всего Генеральный штаб, которые из обилия поступающей агентурной и иной информации не смогли сделать соответствующих выводов.
На самом же деле все было вовсе не так.
Мы не можем не доверять А.М. Василевскому и тому, что он пишет в своих мемуарах «Дело всей жизни»:
«С февраля 1941 года Германия начала переброску войск к советским границам. Поступающие в Генеральный штаб, Наркомат Обороны данные все более свидетельствовали о непосредственной угрозе агрессии... В июне 1941 года в Генеральный штаб непосредственно шли донесения одно тревожнее другого... Сосредоточение немецких войск у наших границ закончено. Противник приступил к разборке поставленных ранее проволочных заграждений и к разминированию полос на местности, явно готовя проходы для своих войск к нашим позициям. Крупные танковые группировки немцев выводятся в исходные районы. Ночами ясно слышен шум массы танковых двигателей».
Так какой же можно было сделать вывод из всего этого?
По крайней мере не такой беспринципный, какой сделал начальник Главного разведуправления Генштаба Ф.И. Голиков в докладе от 22 марта 1941 года, назвав по сути достоверные сведения, собранные нашими разведчиками, фальшивыми, распространяемыми то ли британской, то ли германской разведслужбами.
Может быть, для войсковых командиров и личного состава Красной Армии нападение Германии и было неожиданным, но то, что высшее руководство страны и Наркомат Обороны были в неведении на сей счет, не выдерживает никакой критики.
Подобные утверждения Жукова можно расценить не иначе как попытку смягчить ответственность за «незнание» обстановки и непринятие соответствующих и своевременных решений по приведению войск в боевую готовность на случай войны.
В своих же мемуарах он с сожалением признает, что был допущен просчет в определении времени нападения и что военное руководство не сделало всего, чтобы убедить Сталина в необходимости проведения оперативно-мобилизационных мероприятий в жизнь раньше.
Между тем автор публикации безапелляционно считает, что директивой от 21 июня 1941 года руководство страны и Наркомат Обороны чуть ли не своевременно прореагировали на угрозу нападения. И всех, кто имеет иное мнение на сей счет, он чохом причисляет их к «хрущевистам».
Его не смущает даже тот факт, что директива была передана в войска лишь за 3,5 часа до начала боевых действий и любому человеку, даже не разбирающемуся в военных делах, должно быть понятным, что она безнадежно запоздала и, по сути, не имела практического значения с точки зрения приведения войск приграничных округов в боевую готовность. До соединений и частей она дошла тогда, когда война уже началась.
В качестве наглядного примера приведем выписку из журнала боевых действий войск Западного фронта от 22 июня 1941 г. за подписью заместителя начальника штаба Западного фронта генерал-лейтенанта Маландина:
«Около часа ночи из Москвы была получена шифровка о немедленном приведении войск в боевую готовность... примерно в 2—2.30 аналогичное приказание сделано шифром армиям. Шифровки штаба округа штабами армий были получены слишком поздно. 3-я и 4-я армии успели расшифровать приказание, а 10-я армия расшифровала предупреждение уже после начала военных действий».
К.К. Рокоссовский, будучи в канун войны командиром 9-го мехкорпуса Киевского особого военного округа, пишет в своих воспоминаниях: «Около 4 часов утра 22 июня дежурным по штабу мне была вручена телефонограмма из штаба 5-й армии с распоряжением о вскрытии особо секретного оперативного пакета»... Командир корпуса, имевшего боевую задачу действовать в первом эшелоне войск приграничного округа, получает приказ лишь к началу военных действий, развернувшихся на фронте округа.
И какие еще нужны аргументы о безнадежной запоздалости приказа НКО от 21 июня 1941 г.?!
Что касается вопроса о датах возможного нападения Германии на СССР (начала войны), сообщаемых в агентурных донесениях, то, не вступая в пустопорожнюю полемику по поводу пространных рассуждений автора о том, что такое «относительно точная дата нападения», отметим лишь его основной вывод — точной даты не было.
Он пишет, что какая информация может считаться достоверной, если она поступает день за днем с новой «относительно точной датой нападения» и как надо было поступить в этом положении правительству во главе со Сталиным? Неужели надо было бить тревогу и подымать народ в ружье после каждой относительно точной даты?
Не только упомянутый автор, но и известный писатель В.Карпов в своей книге «Генералиссимус» пишет, что Сталин был явно дезориентирован разноречивыми донесениями о датах возможного нападения Германии. Он, как бы оправдывая Сталина, говорит о его осторожном и недоверчивом отношении к таким «качелям» в датах.
Наверное, Сталина смущала разноголосица источников о датах нападения. И как только не подтвердились первые даты начала агрессии, Сталин, видно, еще более уверовал, что все это дезинформация немцев или англичан с целью провоцирования Советского Союза. Приведем еще один пример по этому поводу.
17 июня 1941 года на препроводительной записке Наркома госбезопасности к агентурному сообщению из Берлина о том, что «все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены и удар можно ожидать в любое время», Сталин написал:
«т. Меркулов. Может, послать ваш «источник» к е... матери. Это не «источник», а дезинформатор. И.Ст.»
Между тем отметим немаловажное обстоятельство.
Имея сегодня опубликованные документы, в том числе и директиву Гитлера № 21 по плану «Барбаросса», можно сделать вывод, что сообщаемые агентурой возможные даты начала войны были не так уж далеки от реальных.
Например, директива «Барбаросса» предписывала закончить подготовку всех мероприятий по плану к 15 мая 1941 года, а это значит, что сообщаемые даты 15—20 мая соответствовали директивным.
Затем Гитлер перенес срок нападения с 15 мая на 22 июня, и опять же сообщаемые даты 15—21—22 июня также были близки к реальной дате начала войны.
Конечно, получение достоверной даты нападения — идеальный вариант для принятия оперативных решений. Но тот же В.Карпов совершенно справедливо признает, что конкретная дата желательна, но она не такая уж важная деталь для принятия стратегических решений.
Важно то, что из всех источников, из всего потока информации явно следовало: угроза начала войны в мае — июне 1941 года реально существует. И Генеральному штабу как мозговому центру военного ведомства должно было быть ясным, что именно май — июнь — наиболее благоприятное, а значит, вероятное время для начала военных действий (раньше мая — весенняя распутица; позже июня — близки осенняя распутица и зима). Кстати говоря, при разработке плана «Барбаросса» как плана «молниеносной войны» (блицкрига) это обстоятельство как раз и учитывалось верховным главным командованием вермахта.
Итак, Сталин, Тимошенко, Жуков к маю — июню 1941 года располагали достаточной информацией о подготовке Германии к нападению на СССР, реальной угрозе начала войны.
Тогда возникает вопрос: в чем же была та самая «Загадка» осторожности со стороны Сталина в принятии неотложных мер для эффективного отражения угрожаемой агрессии? Неужели ему отказало политическое чутье? Попробуем непредвзято разобраться в этом.
Прежде всего отметим, что Сталин, безусловно, был под впечатлением стремительных побед гитлеровской армии в Польше и Западной Европе. Он, конечно, понимал то, что немецкая армия сильна. В узком кругу он не раз об этом говорил, с тревогой заявлял, что у нас многое еще не готово, есть большие прорехи и дыры в обороне, в обеспечении армии новыми видами вооружения и т.д.
Действительно, в то время армия находилась в стадии коренной реорганизации, новое вооружение и боевая техника были только в стадии массового промышленного производства, укрепрайоны на новой границе строительством и оборудованием находились в незавершенном состоянии, в связи с увеличением численности армии были проблемы с подготовкой военных кадров.
Этим, конечно, можно объяснить «осторожность» Сталина, с тем чтобы не провоцировать Гитлера.
Далее. Думается, что Сталин допустил явный военно-политический просчет в предположении, что Гитлер не осмелится вести войну на два фронта. У Сталина была некая уверенность, что Гитлер не выступит против СССР, пока не закончит военную кампанию против Англии. Видно, командованию вермахта и геббельсовской пропаганде удалось целым рядом ложных, обманных мероприятий и маневров создать видимость, что в 1941 году основной удар будет нанесен не на востоке, а против Британских островов.
В принципе такую «ошибку» или «заблуждение» мог допустить любой другой, будь на месте Сталина, ибо логика вроде бы подсказывала, что воевать одновременно на два фронта — безрассудство. Но Сталин недооценил, с одной стороны, коварство и авантюризм Гитлера, а с другой — его расчет в понимании того, что если он не разобьет Советскую Россию в 1941 году, то в последующие годы это будет сделать труднее и сложнее. Поэтому он действовал по известному принципу: «Сейчас или никогда».
С учетом всего этого Сталин, как говорится, до последнего шанса рассчитывал, а может быть, даже был уверен, что ему удастся политическими, дипломатическими мерами оттянуть начало войны. Отсюда вытекало его стремление не провоцировать немцев ответными или превентивными действиями.
Г.К. Жуков, вспоминая, писал: «Сопоставляя и анализируя все разговоры, которые велись Сталиным в моем присутствии, я пришел к твердому убеждению: все его помыслы и действия были пронизаны одним желанием — избежать войны или оттянуть сроки ее начала».
Надо полагать, что в этом же ряду Заявление ТАСС от 14 июня 1941 года, как политический зондаж реакции немецкого руководства, здесь же неоднократные встречи В.М. Молотова с послом Германии Шуленбургом с предложениями новых переговоров.
6 июня 1941 года Шуленбург сообщает своему правительству, что Сталин намерен воевать только в том случае, если на СССР нападет Германия, и что он (Сталин) готов к новому компромиссу с Германией.
Но Гитлер хранил холодное молчание, так как он уже для себя принял решение о начале войны против Советского Союза.
Приходится констатировать, что военные события с 22 июня 1941 года развивались не по желанию и намерениям Сталина, а по другому стратегическому сценарию — гитлеровскому плану «Барбаросса».
Тем не менее даже с учетом всего сказанного снимать ответственность с руководства страной за просчет в оценке возможного времени нападения и непринятие соответствующих мер по приведению войск приграничных округов в полную боевую готовность с постановкой боевых задач на случай войны нет достаточных оснований.
Означает ли это, что Сталин был в плену сплошных ошибок и заблуждений? Очевидно, такая постановка будет несостоятельной. Как уже говорилось, основания для критической оценки действий и решений Сталина в канун войны имеются. Уклоняться от их постановки будет совершенно неправомерно не только с точки зрения объективного освещения истории Великой Отечественной войны, но и потому, что наряду с другими факторами просчеты и ошибки, допущенные в канун войны, имели для нас тяжелые последствия, особенно в начальный этап войны.
Тем не менее мы должны иметь в виду при этом, что у Сталина было явное желание во что бы то ни стало избежать военного столкновения с Германией. Из многочисленных мемуарных источников и воспоминаний тех, кто был рядом со Сталиным в канун и в первые дни войны, можно сделать вывод, что он глубоко переживал не только неудачи в начале войны, но и свой просчет в оценке намерений Гитлера.
В связи с этим следует обратить внимание читателей на выступление Сталина на приеме в честь командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945 года, где он, поднимая тост за здоровье русского народа, говорил о том, что «у правительства (читай — у Сталина, как председателя правительства) было немало ошибок». Эти слова мы вправе понимать как самокритичную оценку Сталина, в том числе, надо полагать, и за допущенные ошибки в канун войны.
Сопоставляя все факты и события кануна войны, можно сделать очевидные выводы:
1) К весне 1941 года Сталин не готовил нападения на Германию. Инсинуации последователей Геббельса о том, что Сталин готовился первым начать войну, а Гитлер 22 июня 1941 года лишь упредил Сталина, напав на Советский Союз, совершенно бездоказательны.
2) Сталин всячески хотел избежать войны с Германией или по крайней мере оттянуть ее начало. И в этом суть так называемой «Загадки» 22 июня 1941 года.
3) Советская сторона, Сталин стремились всячески соблюсти заключенный с Германией договор о ненападении от 23 августа 1939 года, и у критиков нет сколько-нибудь убедительных доводов, чтобы сказать, что Советским Союзом этот договор не соблюдался.
Выяснение этих выводов имеет исключительное значение не только в историческом, но и в морально-политическом смысле, так как дает возможность определить, а каков был характер войны с той и другой стороны, кто агрессор, а кто жертва агрессии, в конечном итоге ответить на вопрос: во имя чего были принесены огромные жертвы в той войне?
Вероломное нападение фашистской Германии на СССР 22 июня 1941 года в нарушение пакта о ненападении было не чем иным, как заранее подготовленной и ничем не спровоцированной агрессией.
И в словах И.В. Сталина о том, что мы вели справедливую, освободительную Отечественную войну, вся правда.

 

 

 

В.В. МАКОЛОВ.
Серпухов.