Вокруг этих событий, вошедших в историю под названием «Бернский инцидент»,
построен сюжет знаменитого телесериала «Семнадцать мгновений весны».
Произошли события, о которых ниже пойдет речь, ровно 60 лет назад,
а связаны они с попыткой наших тогдашних союзников за спиной советского
руководства сепаратно договориться с гитлеровцами, по которым Красная
Армия наносила свои заключительные победные удары.
Историки не раз обращались к этой теме, но и сегодня нельзя сказать,
что в ней все окончательно ясно. Вот почему большой интерес представляет
соответствующая глава из книги доктора исторических наук, профессора
Л.И. Ольштынского «Разгром фашизма», которая выходит в издательстве
ИТРК. На основе фундаментальных военно-исторических трудов зарубежных
и отечественных ученых, новейших исследований ранее закрытых архивных
источников здесь раскрываются подлинные политические цели и фактическая
роль участников антифашистской коалиции в достижении Великой Победы.
ПОСЛЕ Крымской конференции гитлеровскому руководству стало ясно, что
безоговорочная капитуляция неизбежна. В правящих кругах Германии главную
задачу видели в том, чтобы добиться согласия западных держав на сепаратную
капитуляцию перед ними, любой ценой сдерживая наступление Красной
Армии на Одере. В политических кругах Англии и США после форсирования
Рейна усилились антисоветские настроения, возникло стремление к максимальному
продвижению войск на восток и к овладению Берлином. Выполнение решений
Крымской конференции по разграничению оккупационных зон в Германии
ставилось под сомнение.
Однако Рузвельт твердо стоял за сохранение единства в антифашистской
коалиции, считая это основой прочного мира после окончания войны и
необходимым условием быстрейшего разгрома Японии. Он решительно пресекал
попытки подорвать единство в коалиции. Весной 1945 г. в США вернулся
специальный представитель в Турции Дж. Эрли, бывший в свое время другом
Рузвельта. Он попытался склонить президента разрешить ему выступить
с публичным заявлением о том, что «Россия представляет боЂльшую угрозу,
чем Германия». Рузвельт ответил незамедлительно: «Я не только не хочу,
а категорически запрещаю тебе предавать гласности любую информацию
о любом союзнике, которую ты мог получить на государственной службе».
Вместе с тем УСС вело свою политику закулисных переговоров с гитлеровскими
представителями. В феврале 1945 г. начальник службы СС в Италии генерал
Вольф через итальянского посредника установил связь с главой американской
разведки в Швейцарии А.Даллесом, а 8 марта лично встретился с ним
в Цюрихе. Затем 15 и 19 марта на встрече с Вольфом велись переговоры
о капитуляции немецко-фашистских войск с участием американского генерала
Лемнитцера и английского генерала Эйри.
Посол США в Москве 12 марта известил Молотова о том, что 8 марта Бюро
стратегических служб на Средиземноморском театре сообщило о возможности
прибытия старшего офицера войск СС Карла Вольфа в сопровождении представителя
ОКБ в Лугано (Швейцария) с целью обсуждения вопроса о капитуляции
германских войск в Италии. В тот же день, 12 марта, Молотов сообщил,
что Советское правительство «не возражает против продолжения переговоров
англо-американских офицеров с генералом Вольфом», но при условии участия
в них представителей советского военного командования. Но 16 марта
советскую сторону поставили в известность о том, что ее представители
не будут допущены к переговорам с Вольфом ни в каком качестве.
Молотов 22 марта в письме послу США указывает, что «...в Берне в течение
двух недель за спиной Советского Союза... ведутся переговоры между
представителями германского военного командования, с одной стороны,
и представителями английского и американского командования — с другой.
Советское правительство считает это совершенно недопустимым и настаивает
на своем заявлении, изложенном в письме от 16 марта сего года».
Обеспокоенный этим письмом Рузвельт в послании Сталину, полученном
в Москве 25 марта, сообщает, что идет лишь проверка возможности переговоров
о капитуляции, а якобы «попытки наших представителей организовать
встречу с германскими офицерами не увенчались успехом... Мое Правительство,
как Вы, конечно, поймете, должно оказывать всяческое содействие всем
офицерам действующей армии, командующим вооруженными силами союзников,
которые полагают, что имеется возможность заставить капитулировать
войска противника в их районе... Такая капитуляция вооруженных сил
противника не нарушает нашего согласованного принципа безоговорочной
капитуляции и не содержит в себе никаких политических моментов...»
Сталин ответил 29 марта: «Я разобрался с вопросом, который Вы поставили
передо мной в письме от 25 марта сего года, и нашел, что Советское
правительство не могло дать другого ответа после того, как было отказано
в участии советских представителей в переговорах в Берне с немцами
о возможности капитуляции германских войск и открытии фронта англо-американским
войскам в Северной Италии.
...К Вашему сведению должен сообщись Вам, что немцы уже использовали
переговоры с командованием союзников и успели за этот период перебросить
из Северной Италии три дивизии на советский фронт.
Задача согласованных операций с ударом на немцев с запада, юга и востока,
провозглашенная на Крымской конференции.., выполняется Советским командованием.
Эта задача нарушается фельдмаршалом Александером. Это обстоятельство
нервирует советское командование, создает почву для недоверия.
...Должен Вам сказать, что если бы на Восточном фронте где-либо на
Одере создались аналогичные условия возможности капитуляции немцев
и открытия фронта советским войскам, я бы не преминул немедленно сообщить
об этом англо-американскому командованию и попросить его прислать
своих представителей для участия в переговорах, ибо у союзников в
таких случаях не должно быть друг от друга секретов».
К этому времени Сталин получил личное послание Эйзенхауэра с изложением
своего плана овладения Руром и дальнейшего наступления в Западной
Европе с рассечением «...остальных войск противника посредством соединения
с Вашими армиями». Сталин понимал, что в случае успеха переговоров
в Берне частичная капитуляция по примеру Италии может быть проведена
с гитлеровским командованием и в Западной Европе без Советского Союза.
Именно такой план разрабатывали представители промышленных и банковских
кругов, которые представлял А.Шпеер. По их замыслу, в обход политического
акта безоговорочной капитуляции вермахта на всех фронтах следует продолжать
удерживать Восточный фронт, открыть Западный путем последовательной
капитуляции отдельных группировок независимо от решений Гитлера и
этим дать возможность англо-американским войскам оккупировать максимально
возможную часть территории Германии в ходе их быстрого наступления.
Рузвельт в ответном письме 1 апреля вновь утверждал, что в Берне были
лишь контакты, а «не ведение переговоров какого-либо рода. Не может
быть и речи о том, чтобы вести переговоры с немцами так, чтобы это
позволило им перебросить куда-либо свои силы... Я считаю, что Ваши
сведения о времени переброски германских войск из Италии ошибочны...
Все это дело возникло в результате инициативы одного германского офицера,
который якобы близок к Гиммлеру, причем весьма вероятно, что единственная
цель, которую он преследует, заключается в том, чтобы посеять подозрение
и недоверие между союзниками...».
В ЭТОТ ПЕРИОД обострились противоречия между Эйзенхауэром и английским
комитетом начальников штабов. Англичане настаивали на том, чтобы англо-американские
войска продвинулись как можно дальше на восток, а затем можно было
бы вести переговоры с русскими с позиции силы. Их поддержал Черчилль.
Он направил 1 апреля Рузвельту телеграмму: «Я полагаю... что, если
бы нам предоставилась возможность овладеть Берлином, это, конечно,
следовало бы сделать». Черчилль считал, что Эйзенхауэр недооценивал
военное и политическое значение Берлина. Рузвельт же поддержал Эйзенхауэра
и в ответе Черчиллю сообщил: «Лейпциг находится недалеко от Берлина
и вполне входит в пределы центрального направления общих усилий».
Но переписка Рузвельта со Сталиным по бернским переговорам тем временем
принимала все более острый характер. Сталин 3 апреля писал Рузвельту:
«Вы утверждаете, что никаких переговоров не было еще. Надо полагать,
что Вас не информировали полностью. Что касается моих военных коллег,
то они, на основании имеющихся у них данных, не сомневаются в том,
что переговоры были и они закончились соглашением с немцами, в силу
которого немецкий командующий на Западном фронте маршал Кессельринг
согласился открыть фронт и пропустить на восток англо-американские
войска, а англо-американцы обещали за это облегчить для немцев условия
перемирия.
...И вот получается, что в данную минуту немцы на Западном фронте
на деле прекратили войну против Англии и Америки. Вместе с тем немцы
продолжают войну с Россией — союзницей Англии и США». Это, по существу,
констатация факта измены союзническому долгу в ответ на помощь союзникам
в январе 1945 г. Завершает свою резкую телеграмму Сталин замечанием:
«...я лично и мои коллеги ни в коем случае не пошли бы на такой рискованный
шаг, сознавая, что минутная выгода, какая бы она ни была, бледнеет
перед принципиальной выгодой по сохранению и укреплению доверия между
союзниками». В этих словах содержится своего рода предупреждение о
том, что такие действия создают угрозу соглашениям, достигнутым ранее
с Советским Союзом.
Ответ Рузвельта пришел незамедлительно, 5 апреля. В нем президент
выразил «удивление» полученным посланием и высказал свое «предположение»
о том, что Сталин питает к нему лично «столь же высокое доверие к
честности и надежности, какие он всегда питал к Сталину». Он утверждал
далее, что быстрое продвижение войск Эйзенхауэра явилось результатом
действий американской авиации. Завершалось послание выражением недоверия
источникам информации у Сталина: «Откровенно говоря, я не могу не
чувствовать крайнего негодования в отношении Ваших информаторов, кто
бы они ни были, в связи с таким гнусным, неправильным описанием моих
действий или действий моих доверенных подчиненных».
В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ, 5 апреля, Рузвельт получил послание Черчилля, в котором
в отношении СССР он настаивал: «Я считаю делом величайшей важности
— обе наши страны должны именно сейчас занять твердую и резкую позицию».
Через два дня (7 апреля) президент получил от Сталина ответ на свое
послание от 5 апреля — обстоятельное и документированное письмо, завершающее
предыдущую переписку.
Сталин ответил по пунктам: «1. В моем послании речь идет не о честности
и надежности... У меня речь идет о том, что в ходе переписки между
нами обнаружилась разница во взглядах на то, что может позволить себе
союзник в отношении другого союзника, и чего он не должен позволять
себе... Я уже писал Вам и считаю не лишним повторить, что русские
в аналогичном положении ни в коем случае не отказали бы американцам
и англичанам в праве на участие в такой встрече.
2. Трудно согласиться, что отсутствие сопротивления со стороны немцев
на Западном фронте объясняется лишь тем, что они оказались разбитыми.
У немцев имеется на Восточном фронте 147 дивизий. Они могли бы без
ущерба для своего дела снять с Восточного фронта 15—20 дивизий...
Однако немцы этого не сделали и не делают. Они продолжают с остервенением
драться с русскими за какую-то малоизвестную станцию... но безо всякого
сопротивления сдают такие важные города в центре Германии, как Оснабрюк,
Мангейм, Кассель. Согласитесь, что такое поведение немцев является
более чем странным и непонятным.
3. Что касается моих информаторов, то, уверяю Вас, это очень честные
и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно и не
имеют намерения оскорбить кого-либо. Эти люди многократно проверены
нами на деле. Судите сами». Далее Сталин сообщал, что генерал Маршалл
на основании данных своей разведки предупреждал начальника Генштаба
генерала армии Антонова о готовящихся немцами в марте серьезных контрударах,
и ни один из них не подтвердился, а главный удар немцы нанесли в совершенно
другом районе мощными силами. Наступление в районе озера Балатон отражено,
и маршалу Ф.И. Толбухину удалось избежать катастрофы благодаря тому,
что наша разведка заблаговременно вскрыла замысел врага. Сталин прилагает
к своему посланию письмо генерала армии Антонова на имя генерал-майора
Дина по этому вопросу, в котором высказывается мнение, что его источники
информации, возможно, имели целью дезинформировать как англо-американское,
так и советское командование.
Получив такое письмо, Рузвельт не сразу ответил Сталину и, несомненно,
занялся проверкой своей секретной службы. Черчилль вновь атакует президента
— просит санкционировать резкую речь в палате общин против СССР. «Рузвельт
11 апреля набрасывает ему короткое ответное послание: «Я склонен преуменьшать
общую проблему Советов, насколько это возможно, ибо такие проблемы
в той или другой форме возникают каждый день. Большинство из них улаживается,
как в случае со встречами в Берне. Однако мы должны быть твердыми,
и до сих пор наш образ действий был правильным». Последний документ
(оригинал не найден) по международным вопросам, вышедший из-под пера
президента...», — отмечает советский историк Н.Н. Яковлев.
Вероятно, перед этим Рузвельт написал Сталину ответ, полученный в
Москве 13 апреля. В своем последнем обращении к нему Рузвельт писал:
«Благодарю Вас за Ваше искреннее пояснение советской точки зрения
в отношении бернского инцидента, который, как сейчас представляется,
поблек и отошел в прошлое, не принеся какой-либо пользы.
Я уверен, что, когда наши армии установят контакт в Германии и объединятся
в полностью координированном наступлении, нацистские армии распадутся».
В этом послании содержится и косвенное признание правоты Сталина,
и намерение не допускать подобных «инцидентов» в будущем. Всех ли
устраивала такая политическая линия президента, в том числе и среди
его окружения? Решение о прекращении переговоров с Вольфом принято
Рузвельтом 9—10 апреля после ряда совещаний с начальником штаба армии
генералом Маршаллом и начальником штаба при президенте адмиралом Леги.
О чем они совещались и какие распоряжения отдал Рузвельт, возможно,
останется навсегда тайной, но текст телеграммы Сталину четко определяет
политическую линию, избранную президентом почти перед финалом мировой
войны и в последние дни его жизни.
На следующий день, 12 апреля, перед ленчем Рузвельт внезапно потерял
сознание и скончался через два часа. «Официальное заключение о смерти
— кровоизлияние в мозг, тело не вскрывали и не выставляли для прощания».
Так, по существу без комментариев, излагает кончину Рузвельта один
из самых авторитетных советских историков американской внешней политики
Н.Н. Яковлев. Приход к власти в США Г.Трумэна означал смену политического
курса администрации США, совпадающего теперь с антисоветскими устремлениями
Черчилля. Переговоры А.Даллеса возобновились. Военные же события развивались
в соответствии со сложившейся обстановкой и реальным соотношением
сил.