Под Новый год выпал снег. Дом приготовился к празднику, ковры были
выбиты. Лишь замотанная тетка из девятой квартиры не поспела за всеми
и, увидев белизну двора, уговорила-таки сына сделать ей подарок. Пацан,
расстелив под окнами истертые дорожки, вяло принялся за работу, но
на свежем воздухе увлекся: «бах-бах! ба-бах-бах!» Вот тут-то и случилось.
...Когда освободилась квартира на втором этаже, никто не почуял неладного.
Ну померли, дружно, как жили, дед с бабкой, пришлось хоронить соседям
— бывает. Ну вынырнули, как водится, наследники, не особо нуждавшиеся
в жилплощади. Нашелся и обладатель денежного эквивалента. Все по нынешнему
сценарию.
Первой столкнулась с новым соседом Лидка Сидорова из пятой квартиры.
Рассказывала потом:
— Да не с самим, а с доверенным лицом. Президент, понимаешь! Самого-то
его никто не видал! А этот, доверенный, предлагал несусветные деньги!
Говорит, хоть и временное жилье, но хозяин привык к комфорту! Это
он из двух квартир одну бы сделал! А нас куда? Жулик, поди...
В жуликах Лидка разбиралась. Свой в третий раз зону топтал, двух девчонок
поднимала одна. Не польстилась...
Вскоре раздался шум и грохот перестройки. В пустующей квартире с утра
до ночи крушили стены, меняли трубы, строительный мусор выводил из
себя дворника. Беглый турок-месхетинец ни свет ни заря начисто выметал
двор, фигурно обрезал кусты, уничтожал сорную траву до голой земли.
Жильцы дивились, боясь спугнуть удачу.
— Черт — шайтан! — слышалось теперь каждое утро у новой груды штукатурки
и обломков кирпича. Через месяц дворник слег в больницу с туберкулезом
в открытой форме. Потом увезли с кризом училку из нижней квартиры.
Интеллигентная дама все носила в себе — и дыры в потолке, через которые
сыпался цемент и проталкивались пластиковые трубы, и кошмарные выражения
мастеров, оставлявших грязь на паркетном полу:
— Уймись, бабка, люди евроремонт делают. Ну, видим, что плитка отвалилась,
так не нарочно же. Нечего было дешевую плитку класть!.. Да успокойся,
замажем потом! Это ты называешь свежей побелкой? И вообще кто теперь
белит?!..
От шума, пыли, обиды рухнула училка.
Осенью евроремонт был завершен, и бодрые ребята из мебельной фирмы
принялись таскать в квартиру ящики и коробки. И ловко же у них получалось,
профессионалы! Их теперь в достатке, что мебель внести, что покойника
вынести — ох и споро работают!
Когда уж и ждать перестали, к подъезду подрулила синяя иномарка, вышел
бритый и услужливо распахнул дверь перед хозяином. Очевидцы — их было
немного — не могли потом описать нового жильца. Только глазастая «консьержка»
из первой разглядела на руке золотую печатку и на ней будто бы вензель
«САМ».
Еще из машины вышли миловидная женщина и девчонка лет семи — их потом
все разглядели, без эскорта ходили. А Сам — так и охрана его называла
— без сопровождающих ни-ни! Бывало, с утра караулят у подъезда, окурки
разбрасывают. Снег выпал, рябины много уродилось, стала она осыпаться.
Так они по рябине — бутсами, снег перед подъездом — в красное месиво.
Сам выйдет, дернет шеей, юркнет в машину, и нет его. Неприметный и
впрямь.
Дома-то он порой ой как шумно себя вел! Как начнет куражить — только
и слышно: «Вика, заводи!» Чем уж эта песня его проняла? Уснуть без
нее не мог. Слова все выучили. Как вечер, окна — настежь, а оттуда
раз пятнадцать подряд: «...Буду родину любить. Мама, я буду пионером!»
И опять, и опять: «Вика, заводи!» — пока не заснет.
...К Новому году накипело у всех. Но праздник есть праздник. Дом мигает
гирляндами елок, смех, музыка. Пацан этот, из девятой квартиры, дорожки
почистить вышел. Весело так стучит: бах! ба-бах! И что на него нашло,
на Сама? Или решил, что салют без него начали?.. Выскочил он на лоджию
и давай по мальчишке палить из шумового пистолета: бах! — вспышка,
бах! — вспышка. Тут уж все к окнам припали. Мать паренька вопит через
форточку: «Ты что делаешь, гад, сдурел?» Независимый журналист из
седьмой домой возвращается, спрашивает: «Ты почему себя так ведешь?»
А Сам ему сверху: «Козел, ты зря живешь на свете!»
Вот так! Но все-таки успокоились немного, успели встретить Новый год.
Да, должно быть, от души пожелали Саму — кто как смог...
После трех стали гаснуть окна. А у Сама — самая гульба, настоящая
канонада, фейерверк из лоджии. И бахает, и бахает, светло как днем,
красиво, а не забыть, как он в мальчишку прицеливался! И вдруг стихло
все. Потом «скорая» во двор, к ним. Неплохо погуляли: один из охранников
пальцы на руке петардой снес. Как рассвело, второй шарил в окровавленном
снегу под лоджией, пальцы искал — видать, пришить надеялись.
А под Рождество жена Сама чемоданы в машину грузила, спешила, глаза
заплаканные — подсмотрела «консьержка». И девчонка была небрежно одета,
видно, сама одевалась. Сели и укатили.
Под старый Новый год исчез и Сам. Бегал уцелевший охранник, приезжали
на машинах разные. Да только сосед как испарился. Компаньоны ли постарались,
оторвался ли за бугор во избежание, майор ли из угрозыска вмешался,
неизвестно. Участковый не появлялся. Весной, как стаял снег, дворник,
выписанный из диспансера, убрал из-под окон полтора десятка шампанских
бутылок.
Мух черных летом много было, собаки одно время в подъезде выли, как
взбесились. Бабки стали шептаться — не иначе покойник где-то под паркетом!
Потом все затихло. Квартира пуста по сию пору, то ли «бронь» на ней,
то ли слава дурная.
Осенью независимый журналист из Чечни возвращался. В Мичуринске его
поезд, очень скорый, задержали. Мимо с маршем «Прощание славянки»
промчался агит-состав: семь голубых вагонов с надписями «ЛДПР», в
тамбурах — люди в камуфляжах. Журналист зорко смотрел в окна вагонов,
хотелось ему увидеть сына адвоката вживую, пока тот еще не уехал мыть
ноги в Индийском океане.
Но в окне седьмого вагона мелькнуло лишь лицо бывшего соседа. А может,
показалось?..