Евгений ШАТАЛОВ, сын (Самарская обл.)
Много лет назад привез меня отец в Сталинград на Мамаев курган и завещал побывать на Курской дуге и в других местах своих сражений.
Прошли годы. Я побывал там. Друзья свозили нас в деревню на краю Прохоровского поля, в гости к тестю своей дочери. Весь день провозились мы тогда на уборке фруктов, копали картошку. Завершился тот день и привычным застольем — с украинским борщом, картофелем, золотистыми куриными тушками, соленьями и бутылками чистейшего самогона. Первый тост, как полагается, за знакомство. За одним столом собрались гости из Поволжья, Северного Кавказа, Центральной России.
— Чем-то очень знакомо мне ваше лицо, — обратился ко мне хозяин. — Фамилия-то ваша какая? Я ответил.
— Вот, значит, не зря знакомо. Когда здесь шли бои, в нашем доме стояли советские воины. И хотя мне было всего шесть лет, старшего лейтенанта Шаталова я хорошо запомнил. Кстати, с тех пор у меня кое-что сохранилось.
Хозяин достал тяжелый альбом в сафьяновом переплете, вытащил из него пожелтевшую газету. Это был боевой листок зимы 1944 года. На его первой странице я сразу же узнал карикатуру отца. Да, не по зубам стал Гитлеру сталинградский орешек. Под рисунком стояла отцовская подпись...
Успеть бы побывать снова на Прохоровском поле вместе с внуком.
Надо успеть...


Татьяна ШАТАЛОВА, дочь (Москва)
Дорогая редакция «Советской России»!
Я и мой муж — многолетние подписчики вашей газеты. Поэтому в канун юбилея Победы я решила передать вам копии фронтовых дневников и рисунков отца гвардии капитана, художника, члена Союза журналистов СССР коммуниста Гавриила Андреевича Шаталова (1911 — 1989 гг.).
Мой отец прошел боевой путь от Сталинграда и Курской дуги до Будапешта и Вены. Закончил войну в Харбине. Боевой офицер, награжденный многими орденами и медалями, он на протяжении всей воины сотрудничал с разными фронтовыми газетами, передавал им рисунки, сделанные зачастую прямо на полях только что отгремевших сражений.
Либерал-предатели западного покроя, ворье и бизнеcс-быдло разрушили великую Родину моих предков и мою Родину, за свободу и независимость которой сражался мой отец и отдали жизни многие его боевые друзья. Пусть это звучит кощунственно, но я рада тому, что отец не дожил до нынешнего всесветного позора России.
И все-таки хотелось бы закончить это письмо словами великого нашего историка Василия Осиповича Ключевского: «Отличительным признаком великого народа является его способность подняться на ноги после падения. Как бы ни было тяжело унижение, но пробьет час, он соберет свои растраченные силы и воплотит их в одном великом человеке или многих великих людях, которые и выведут на временно утраченную прямую историческую дорогу».


Из дневника отца

1942 год
8 июля. Сегодня мы узнали, что наше училище (Грозненское Военно-пехотное. — Т.Ш.) направляется на фронт. Подтянулись курсанты, посуровели их лица. Преподаватели на своих занятиях еще больше приближают нас к суровой действительности войны.
Участились стрельбы из боевого оружия.
Как-то сразу притих наш городок.
12 июля. Четким строем маршируют курсантские роты по знакомым улицам Грозного.
Грузимся в вагоны. Весь личный состав училища под командованием полковника В.Г. Ситникова направляется на защиту Сталинграда. В составе 64-й армии генерала М.С. Шумилова мы приняли участие в первых боях.
22 июля. Утром на командный пункт батальона привели пленного фашистского офицера. С иголочки одетый, холеный, он смотрел на нас с наглой усмешкой.
Впервые курсанты так близко увидели врага. Вот он, прошагавший по Европе и прошедший пол-России, какой кровавый след тянется за ним!
Подошли комбат лейтенант А.Шум и комиссар М.Кузнецов. Фашист, увидев наших офицеров, подтянулся, наглость стала с него слетать, лицо напряглось, так и ест глазами офицеров.
— Расстрелять гада! Сколько наших уложил, — крикнул кто-то, и все зашумели.
«Расстрелять» — это русское слово, видно, было знакомо гитлеровцу, его словно обожгло. Посерел сразу, громко заговорил, видно, просил пощады. Мерзкая картина... Стоят курсанты вокруг, молчат, а сами думают — вот какой он, фашист! Да у него кишка тонка, за жизнь свою как дрожит!
26 июля. За несколько дней боев поредели наши ряды, возмужали курсанты.
Мы смело вступаем в единоборство с фашистской техникой: забрасываем танки и самоходки связками гранат и бутылками с горючей смесью, которыми нас снабдили перед отъездом на фронт нефтяники Грозного. Особую отвагу проявил курсант нашей 1-й роты Александр Семенов. Он первым поджег и вывел из строя вражеский танк.
29 июля. Ни один концерт художественной самодеятельности не проходил без участия Семена Сорокина, бывшего артиста Кишиневской эстрады. Отличный воин! Его крепкие натренированные руки жонглера творили чудеса при освоении боевого оружия, как когда-то на сцене.
Особый восторг вызывал у нас его номер с тремя малыми солдатскими лопатками, которые, совершая замысловатые фигуры в воздухе, снова и снова возвращались к жонглеру. Но сегодня не до концерта. С болью в сердце смотрю на бескрайние колхозные нивы. Отяжелевшие колосья ждут уборки, но вражеские солдаты и танки топчут и колесят нашу дорогую советскую землю. Фашистские самолеты, сбрасывая зажигательные бомбы, жгут и уничтожают все живое вокруг. Никогда не забуду эту черную от пожарищ землю, голубое небо, палящие лучи солнца, жажду и грохот боя.
Войска противника непрерывно атакуют наши позиции, забрасывают окопы гранатами. Взвод несет большие потери.
Погибли В.Молодоженов, А.Семенов, Ю.Зонд, Г.Волков. Припав к пулемету, короткими очередями метко разит фрицев П.Карнак. Легко передвигаясь в тесном окопе, сражается Семен Сорокин, наш жонглер Сеня. Он зорко следит за боем, его ловкие, сильные руки перехватывают в полете вражеские гранаты. Фашистские гранаты с длинными деревянными ручками только на долю секунды задерживаются в его руках и летят обратно в наступающих. Наконец атака отбита. Ночь. Затих бой. Полк живет суровой фронтовой жизнью. Семена окружили друзья, слышны шутки, смех.
— Сеня, а мину перехватить сумеешь?
— Да больно быстра она в полете и ручки нет, — отшучивается Семен Сорокин.
8 августа. Непрерывные бои. Минуя линию фронта, армада вражеских самолетов бомбит город. С наступлением темноты видно зарево пожарищ в Сталинграде.
13 августа. Рано утром на «кукурузнике» прилетел офицер связи 64-й армии. Приказано отступать с боями к Сталинграду. Полк окружен. Вызвали в политотдел: мне необходимо вынести из окружения и сохранить партийно-комсомольские документы.
16 августа. Снова нехоженые степные тропы. На мое плечо ложится рука. Оборачиваюсь — курсант нашего взвода Р.Золоцевский.
— Что в мешке? Продукты? Накорми меня, — просит он.
Рассказываю о содержании вещевого мешка. Договариваемся: в случае гибели одного из нас документы несет другой. Нас обстреливают, прячемся в зарослях. Натыкаемся на подводу. Дрожа мелкой дрожью, забились в кусты лошади, запряженные в подводу. Около подводы, не выпуская из мертвых рук вожжи, лежит артиллерист. Сбрасываем под огнем противника груз с подводы. Лошади рванулись вперед. Мчимся, отстреливаемся. Вышли из окружения, помогли кони. Вот показались окраины Сталинграда.
2 сентября. Бекетовка, Кировский район Сталинграда. Идет формирование сводного курсантского полка на базе Краснодарского курсантского полка.
Нет нашего Грозненского полка. Упорные разговоры о том, что знамя ГВПУ курсанты из окружения вынесли и спасли.
Лейтенант Павел Глушков — командир взвода разведчиков. Разведчики на фронте — народ особый. Берегут их командиры. А пошли в разведку, все переживают, о них думают: как там наши ребята? Живыми бы вернулись. А приволокут пленного, документы важные принесут — все радуются.
Выполняя задание, Глушков был тяжело ранен разорвавшейся миной и доставлен в санбат. Перенес сложную операцию и выжил.
Израненный, заштопанный, забинтованный с ног до головы, он продолжал жить, шутить, поражая всех своей нечеловеческой живучестью.
Павел позвонил мне из санбата:
— Зайди, дружище, покажу тебе свою необычную коллекцию.
В небольшой стеклянной банке я увидел 160 осколков, извлеченных из его тела. 160 носителей смерти, рваные кусочки металла.
— Ты знаешь, досталось даже моей трубке, которой я дымил. Помнишь, тогда, на переправе, ты еще отмахивался, ругался. Вот смотри.
И он показал мне свою трубку. Небольшой осколок застрял в мундштуке.
23 сентября. В штабной землянке, врезанной в крутой берег Волги, зазвонил телефон. Майор И.Сергеев, не глядя на аппарат, привычным движением руки поднял трубку.
— Это хозяйство 10? Говорит военный комендант Бекетовки. Лейтенант Яценко ваш?
— Наш, что там случилось?
— Приезжайте, заберите его, он убит.
— Алло, алло... — но комендант положил трубку.
Офицер связи лейтенант Яценко мертв. Осторожный, «везучий» Яценко, которого за все долгие месяцы войны не коснулись вражеская пуля, осколок. Несколько часов назад вместе с курсантом С.Якубовым он повез в штаб армии наградные материалы, боевые сводки. Убитых в распоряжение санбата привезли под вечер.
Николая обнаружили у стены дома. Комендант предположил, что смерть наступила от разрыва снаряда дальнобойной вражеской артиллерии, которая периодически обстреливала электростанцию «Стальгрэс». Но почему Яценко как живой: на лице и теле ни одной царапины, ни одной капли крови. Может быть, взрывной волной сброшенный с седла, он при падении разбился насмерть, но опять же на теле нет следов ушиба, ссадин...
Хирург Т.Ядрин взял скальпель. Внимание хирурга привлек сгусток крови на диафрагме. Осторожно переложив сгусток на блюдце, он тупой стороной скальпеля стал растирать его. Характерный скрежет металла, и из крови извлечен небольшой осколок.
Теперь можно установить причину смерти Николая. Его сердце насквозь поразил маленький, обладающий огромной пробивной способностью осколок снаряда.
Небольшой, единственный из тысячи ему подобных. И тут я вспомнил 160 осколков, извлеченных из изуродованного тела Павла Глушкова, оставшегося в живых. И этот один, роковой...
6 ноября. Тесно в землянке, все прильнули к приемнику: передают доклад И.В. Сталина на торжественном собрании в честь 25-й годовщины Октября. Его слова «Будет и на нашей улице праздник» волнуют, вселяют надежду. Верим: придет расплата за наши нечеловеческие испытания, жертвы.
7 ноября. Свинцовые тучи, насыщенные пороховым дымом, гарью и копотью, низко висели над Сталинградом. Нескончаемые пожары, грохот рвавшихся мин, снарядов и бомб, автоматные очереди до отказа заполняли дни и ночи жесточайшей битвы. Косой осенний дождь пронизывал насквозь.
Величественная, но притихшая Волга маленькими взбегавшими волнами ласкала истерзанный берег. Бои, бои. Курсантский батальон вгрызся в землю, зарылся под фундаменты разрушенных домов.
Руки фронтовика. Грубые, окрепшие, грязные от кирпичной пыли, копоти, немытые много дней, пропитанные запахом махорки и пороха. Казалось, все мирное, любимое забыто, смотри только в оба, крепко держи в руках автомат, умей бросать гранату, колоть штыком, умей снопом падать на землю, на упругие, широко расставленные пальцы рук. Так хочется рисовать этими огрубевшими руками! И мы, художники мирных лет, рисуем. Фронтовые газеты помещают рисунки, карикатуры, портреты героев.
Ночь. Противник рядом, только балка Купоросная отделяет нас от фашистов. Слышатся мелодии, наигранные на губной гармошке.
А иной гитлеровец, сложив рупором ладони, кричит: «Рус, меняем автомат на буханку хлеба». Подтянули они свои животы в те октябрьские холодные дни 1942 года!
А тут до зарезу нужен «язык». И фашист рядом, и кричит, и торговлю устраивает, а достать его нелегко.
Вызывает меня начальник штаба.
— Рисовать портреты умеешь?
— Умею.
— Что для этого нужно?
— Материал, краски, подрамник и сам оригинал.
Быстро все подготовили. Из санбата принесли две чистые простыни. Саперы смастерили подрамник. Задание необычное. Нужно нарисовать два плаката. На одном — портрет Гитлера, на другом — руки союзной коалиции сдавливают горло бесноватому фюреру.
Нарисовал.
Ночью наши саперы установили эти плакаты лицом к противнику на некотором расстоянии друг от друга.
У портрета фюрера вырыли окоп — хорошо замаскированный лаз для разведчиков.
Наступило утро. Увидев наше «творчество», фашисты несколькими пулеметными очередями буквально срезали карикатуру на Гитлера, а по портрету не стреляли. Им была непонятна наша затея, а портрет Гитлера, видно, понравился. Ночью они решили перетащить к себе портрет, с этой целью поползли к нему и попались в руки наших разведчиков, спрятавшихся в окопе.
Хороший улов: два языка.
11 ноября. Воюем в составе Винницкого курсантского полка. Это уже второй сводный полк. Поредели ряды грозненцев и краснодарцев. Почти всем оставшимся в живых присвоили звание лейтенанта. Получил первую награду — медаль «За отвагу», так оценили спасение документов политотдела ГВПУ.
19 ноября. Этот день не забудет никогда ни один защитник Сталинграда. В начале мощная артиллерийская подготовка. Это поддержала наша авиация. Началось!
Началось великое контрнаступление под Сталинградом трех фронтов Красной Армии. Трудно передать чувство всех воинов, командиров. Описать это невозможно...
29 декабря. Освобожден поселок Котельниковский, откуда мы начали свой поход, чтобы отстоять Сталинград...
1943 год
2 февраля. Завершился разгром немецко-фашистских войск под Сталинградом. Никогда не забуду последние дни боев за каждую развалину дома, колонны пленных фрицев, клочки белых флагов в руках грязных промерзших вояк и тысячи разноцветных ракет в небе в первую тихую ночь победы. Фронт ушел далеко на запад, и вдруг наступила тишина. Но тишина не успокаивает. Многомесячное напряжение воли, натянутые, как струны, нервы все еще живут войной. А воевать придется долго.
4 февраля. Мы бродим по местам, где проходили ожесточенные бои. Спустились к Волге. Всюду лежат погибшие воины — они били фашистов на ледяной глади замерзшей реки.
Мое внимание привлек боец в белом маскировочном халате. Подошел ближе. Видно, сильным, волевым был парнем. Наверное, смертельно раненный, он, упав на колени и опустив руку с автоматом на лед, еще пытался встать. Но сил не хватило, и он так и примерз ко льду. Лицо его было покрыто инеем, нос и рот — ледяной порошей. Я прикоснулся рукой к его плечу.
q
На этом фронтовой дневник Г.А. Шаталова обрывается. Он уцелел в сталинградском пекле, дошел до Победы 9 мая 1945 года и вместе с хозяином-художником и его фронтовыми рисунками вернулся домой, в город Грозный, строить мирную, счастливую жизнь, растить двух сыновей и дочь.
Но надо такому случиться — догнала гвардии капитана Шаталова война спустя десятилетия в родном его городе Грозном. Гавриила Андреевича уже не было в живых. Чеченская война уничтожила его дом, его фронтовой дневник, рисунки.
А младшего сына, рожденного после Победы, тоже художника, убили белым днем в Москве. Он уцелел в Грозном, вырвался к сестре в Москву, шел по улице...
...То, что мы публикуем сегодня, — малая толика большого творческого наследия, частицу которого, как горсть земли, взяли дети с собой после смерти отца в 1989 году. И сохранилось это благодаря тому, что в свое время в Грозном была издана небольшая книга воспоминаний грозненцев, участников Великой Отечественной войны, выпускников Грозненского военно-пехотного училища.