В марте на муниципальных выборах в Риге победу одержали правые партии.
Победа была не слишком впечатляющая, но большинства в один голос они
добились, а потому выбрали своего мэра: Айварса Аксенокса. Конечно,
как и любой мэр, он очень болеет за судьбу вверенного его заботам
города и сразу решил заняться неотложными делами. Самым неотложным
из них он посчитал снос памятников освободителям и Барклаю де Толли.
Мол, «памятники народ ставит тем людям, которые этому народу дали
много политического вклада и которых народ хочет вспоминать».
Что ж, о том, что советские воины, спасшие мир от фашизма, в нынешней
Латвии считаются оккупантами, к сожалению, хорошо известно, а потому
и памятник им для многих, как бельмо на глазу: не хотят они вспоминать
о Великой Победе, не их эта была Победа, а над ними.
Но за что же страдает Барклай де Толли? На первый взгляд совершенно
непонятно. Однако на самом деле ничего странного. И если вдуматься,
он ничем не лучше тех, кого в Латвии называют «советскими оккупантами».
Даже его шотландское происхождение никак не может послужить оправданием,
так как был он не каким-нибудь, а русским князем и русским генерал-фельдмаршалом,
что лишь усугубляет его вину.
Сам Барклай, к несчастью, уже умер, иначе можно было бы устроить уголовный
процесс, обвинив его в преступлениях против человечности, совершенных
в 1812 году, когда войска Российской армии освобождали, в том числе
и Лифляндию, от французских оккупантов. Ну, то есть это для русских
лапотников мосье были оккупантами, а для предков рижского мэра, как
уже говорилось, просветителями и освободителями, вроде немецких нацистов
в сороковые годы прошлого века.
Но если с самого Барклая спросить уже нельзя, безусловно, можно разобраться
с его памятником: сломать, депортировать. Некоторые невежды еще пытаются
сбить латышских патриотов с толку, утверждая, что предки Барклая де
Толли поселились в Риге аж в XVII веке, то есть задолго до оговоренного
в законе о гражданстве 1940 года, да и сам памятник был возведен в
1913 году — к столетию победы над Наполеоном. А потому, мол, у него
есть юридические основания для натурализации. Однако таким инсинуаторам
надо лучше учить латвийское законодательство.
Во-первых, памятник был эвакуирован из Риги во время Первой мировой
войны и пропал. А значит, он не находился на латвийской земле с 1918
по 1940 год и никакого права на гражданство не имеет.
Во-вторых, когда, несмотря на страстные протесты латышской общественности,
памятник был в 2002 году восстановлен (поскольку тогда, к несчастью
для Латвии, в выборах в Рижскую думу победили левые, которые всегда
являлись рукой Москвы), кто-нибудь проэкзаменовал этого истукана на
знание государственного языка? Конечно, нет! А если бы проэкзаменовали,
немедленно убедились бы в полной языковой несостоятельности памятника.
Можно быть уверенным, что он не проронил бы ни единого слова, проявив
не только свое невежество, но и презрение к латышской речи.
Впрочем, экзамен можно провести и сейчас, таким образом подтвердив
абсолютную оправданность мэрского решения. Вряд ли памятник Барклаю
в состоянии продемонстрировать и хорошее знание Сатверсме — конституции
Латвии.
А уж о лояльности Латвийскому государству и говорить не приходится.
Ведь Барклай, как мы уже упоминали, был героем-освободителем. Не жалея
живота своего, боролся с французскими оккупантами, как столетие с
лишним спустя сражались другие освободители с оккупантами немецкими.
А Освободителей в Латвии не любят. Еще больше не любят Победителей.
По крайней мере те, кто побеждать в честном бою так и не научился.
Ну разве что в один голос, как правые в Рижской думе. И то при условии,
что 30% рижан лишены возможности участвовать в выборах, поскольку
неграждане и оккупанты, как и памятник Барклаю де Толли.
Вообще-то, если подумать, это очень обидно: не победить никогда и
ни в одной войне, зато все время быть оккупированными. Возненавидишь
тут и победителей, и оккупантов. Да и запутаться в них немудрено.
Вот, скажем, те же немцы: освободители они или оккупанты? С одной
стороны, конечно, оккупанты. Они ведь и саму Ригу, столицу Латвии,
когда-то основали. С другой стороны, естественно, освободители. Это
если речь вести о гитлеровской Германии, воевавшие за которую латыши
сейчас так почитаются в этой республике. Ну а с третьей стороны, вообще
непонятно. Ведь когда Барклай воевал с освободительной для латышей
армией Наполеона, Германия вроде бы выступала на стороне России. Тяжелый
случай. Так что лучше уж снести этот памятник и не ломать больше голову.
Кстати, опасения, что на снос памятников будут потрачены народные
деньги и добропорядочные граждане от этого пострадают, совершенно
безосновательны. Финансовая проблема, при желании, может разрешиться
очень легко. Сейчас в Риге как раз судят участников антифашистского
пикета, протестовавших против шествия бывших эсэсовцев 16 марта. Их
много, 35 человек, большинство уже признаны виновными в «злостном
противодействии законным требованиям полиции» и приговорены к штрафам,
весьма немаленьким. Так как в ближайшее время разрешенные акции фашистов
и их последышей в Латвии вряд ли прекратятся, а антифашисты еще не
перевелись, то существует прекрасный источник пополнения бюджета:
можно штрафовать и штрафовать патриотов, и на эти деньги идеологически
вредные памятники сносить или депортировать кого надо.
Что ж, судьба негражданина нелегка, памятник ли он, живой человек
— не важно. Мой компьютер даже слова такого «негражданин» понять никак
не хочет, все время красным подчеркивает — ошибка, мол. Ну и в Евросоюзе
не очень его понимают: странно как-то. Впрочем, если речь касается
русских, то почему-то особенно не протестуют.
Но господину Аксеноксу, который с точки зрения неоспоримых государственных
интересов все делает правильно, надо все же вести себя поосторожнее.
К счастью, воевать ему приходится только с памятником, а не с самим
Барклаем, в противном случае судьба чиновника была бы незавидной.