В.Познер любит заканчивать свои «Времена» фразой, которая кажется
неопровержимой. Но чаще всего последнее слово остается за ним, потому
что возразить возможности не дается. Одну из последних передач он,
видимо, на фоне споров-разговоров о безобразном либретто В.Сорокина
к «Детям Розенталя», ни к селу ни к городу (тема у него была совсем
другая) заключил словами: «He смейте осуждать, кого не читали. Я,
правда, Сорокина тоже не читал». Вот такая «железная» принципиальность.
Я, в отличие от ругаемых Познером и от него самого, хочу высказать
свое отношение к прочитанному. На Парижской книжной выставке то из-за
спины В.Аксенова, то из-за плеча В.Ерофеева время от времени выглядывал
А.Вознесенский. Знаменитый «шестидесятник», сегодняшний поборник «свободы
и демократии», точнее, вседозволенности в жизни, в творчестве, в языке.
Во вступительной статье к своей книге «Проза поэта» Вознесенский безапелляционно
заявляет: «Твардовский — прозаик в поэзии», имея в виду, мол, то ли
дело у меня: и проза — высочайшая поэзия. Что и доказывает опусом
под названием «Мое первое стихотворение».
Четырехстраничный рассказ повествует об эвакуированной в годы Великой
Отечественной войны за Урал семье мальчика-москвича, который, увидев,
как сверстники-хулиганы мучают кутенка, спасает его от верной гибели,
отдав за него самое дорогое, что у него было, — лупу. Благородно.
Но каким языком это написано! Мучители щенка «играют в эсэсовцев».
Бедная собачка в их руках — «партизанка». «Допрашивают» ее с пристрастием.
Мне стыдно передать слова «нехороших» местных мальчиков, которыми
они и «воспитанный» приезжий москвич, как и квартирная хозяйка, вечно
пьяная, изъясняются.
«Элитный» мат и вульгаризмы так густо пересыпают ткань повествования,
что поневоле тошнит.
Все швыдкие с их: «Без мата русской речи не бывает», все битовы, ерофеевы,
сорокины, вознесенские, пропагандисты и защитники мата, опровергаются
самим русским языком. Матерщина, скабрезность во всех словарях определяются
как непристойность, сквернословие. Что-то доброе скверным не назовут.
Корень слова «похабщина» — хаб (по-древнерусски — дурь), отсюда похабник
— неумный, распустеха, дорога в ухабах — скверная дорога, хабалка
— грубая, зевластая баба. Эти слова имеют и еще одно определение —
бранные. Не случайно они ставятся радом с весьма выразительными: «лаяться
матом», «площадная брань», «грязно выругался», «матерится, как пьяный».
Как сказал недавно один выступавший по телевидению священник, «макать
в помои детородные органы, представлять, как нечто безобразно-грязное,
величайшее таинство совокупления — святотатство, это один из источников
безнравственности и опошления всего самого сокровенного. В мате поносятся
мать, материнство. А что святее?».
Ходить, простите, с распахнутой ширинкой — неприлично. А в речи и,
с позволения сказать, в литературе словесный срам — чуть ли не верх,
как ныне считается, «продвинутости» и «смелости». Для чего веками
лучшие умы создавали литературный язык? Неужели для того, чтобы в
XXI веке вернуться к дикости? Не случайно общество веками отрабатывало
нравственный свод правил и употребления дозволенных и недозволенных
слов.
Однако впечатление полнейшей распущенности и, я бы сказал, негодяйства
не только от языка, но и от сюжета рассказа. Он весь — заданность
опорочить, облить грязью, а потому — ложь и ходульность. Почему сосед
Николай, заставляющий красавицу Надежду «вставать перед ним на колени»,
когда он садился на «трон» в нужнике, не на фронте, как и отец эвакуированного
мальчика-москвича? Почему парень, «испытывающий страсть к козе», Надежда
и квартирная хозяйка эвакуированных Анна Ивановна не работают? Кто
это и где в войну «играл в эсэсовцев»? Почему у «благородного» главного
героя, будущего архитектора по профессии и поэта, нет других занятий,
кроме как воровать что-нибудь в огородах соседей да подсматривать
сексуальные сцены людей или «кошачьи, курьи и собачьи свадьбы» и смаковать
сейчас в постыдных подробностях, опускаясь до того самого «нужника»?
Впрочем, современные «инженеры человеческих душ» с их патологической
ненавистью к Сталину, комсомолу, всему советскому, с их помешательством
на сексе и насилии, с их разнузданностью в языке ведут не менее расстрельную
работу, чем в свое время фашисты. Думаю, не к совести их надо призывать,
а к ответу. Почему такое, с позволения сказать, «творчество» представляет
Россию на Международной выставке?