В последнее время в связи с приближающейся датой 60-летия Победы в Великой Отечественной войне вновь большой интерес вызывает к себе личность Маршала Георгия Константиновича Жукова. В Англии вышла книга Альберта Акселя «Маршал Жуков. Человек, который победил Гитлера». У нас, в России, вот уже в который раз переизданы его мемуары. Мосгорархив при участии младшей дочери великого полководца Марии Георгиевны готовится к выпуску уникального издания, составленного из неизвестных доселе воспоминаний и документов. А буквально недавно в издательстве Сретенского монастыря вышла книга «Маршал Жуков — мой отец», автор которой Мария ЖУКОВА сегодня у нас в гостях.
— Мария Георгиевна, каким вам запомнился ваш отец?
— Любящим, нежным, добрым, сильным, большим. С ним было ничего не страшно. Отец для меня — во всем идеал. Вспоминаю, как в раннем детстве он нянчил меня, держал на руках, как вместе пели песни. В юности он был для меня как старший друг, я могла с ним советоваться на любые темы. У меня дома висит его портрет, и я часто мысленно обращаюсь к нему за советом, думаю, а как бы он поступил на моем месте.
— Он был строгим отцом?
— Более строгой ко мне была моя мама. А отец, если и сердился на меня, то сидел молча, насупив брови. А мама мне объясняла, что я должна попросить у папы прощения.
— Вы были поздним ребенком?
— Да, я родилась в 1957 году, когда отцу был
61 год. Он очень ждал сына, потому что у него уже были две дочери от первого брака — Эра и Элла.
А мама хотела дочку.
— Я читал о том, что ваших родителей связывало большое взаимное чувство...
— У них действительно была необыкновенная любовь. У меня сохранилось около 60 писем из переписки моих родителей. Первое письмо отца к маме датировано 1952 годом, а последнее — 5 ноября 1973 года, незадолго до маминой смерти. Во всех этих письмах — один порыв, любовь не угасала до последнего вздоха. В первом своем письме он ее называл всякими нежными словами, какими только можно назвать любимую женщину: «Галюсенька, роднуля, голубка моя, солнышко мое, милая моя...» А в последнем письме он писал: «Все мои думы только о тебе, вокруг тебя. Живу ради тебя».
— А как ваши родители познакомились?
— Меня этот вопрос стал интересовать в старших классах. Я как-то и спросила папу: «А как ты полюбил маму?» В то время он был командующим Уральским военным округом и набирал для соревнований команду спортсменов-стрелков. Для этой цели он просматривал личные дела и наткнулся на анкету моей мамы (она работала в военном госпитале). На фотографии она ему очень понравилась. А познакомился он с ней уже потом, когда маму, как врача, прислали присматривать за ним во время его болезни. В предынфарктном состоянии ему, конечно, было не до молодой женщины. Но когда дела пошли на поправку, все чаще и чаще стал расспрашивать ее о семье, о книгах, которые она читала. Потом он написал в своем дневнике: «Больше всего меня привлекли ее зеленые, теплые глаза и застенчивая скромность». Я говорю: «Папа, а ведь тебе, наверное, много женщин встречалось?» — «Да, — отвечал. — И бывали гораздо красивее мамы. Но мама — единственная такая. Она, как солнышко». И действительно, все, кто с ней общался, вспоминают ее как человека удивительной доброты.
— Ваш папа в то время еще не был свободен?
— Да, но с первой женой, Александрой Дневной, у него к тому времени уже не было супружеских отношений. Дело в том, что в силу политических причин для отца оказалось сложным оформить развод. С 50-го года он полностью принадлежал моей маме. А официально они смогли зарегистрировать свои отношения только в январе 1965 года.
— Мама ушла из жизни раньше, чем отец?
— На полгода. Умерла еще совсем молодой, от рака, 13 ноября 1973 года. Отец очень переживал и ушел следом — 18 июня 1974 года. Мне было тогда 17 лет. Я осталась на попечении своей бабушки — маминой мамы — Клавдии Евгеньевны, которая взяла на свои плечи всю ответственность за меня. Она была единственным секретарем-машинисткой отца. Когда после смерти папы пришли люди изымать архив, она, рискуя многим, большую часть припрятала.
— Мария Георгиевна, в последнее время в прессе опять всплыла байка о том, что ваш отец присваивал себе военные трофеи. Так ли это?
— История с трофеями с самого начала была инспирирована Берией и Абакумовым. Вскоре после войны в окружении моего отца арестовали около
70 генералов и офицеров, из которых выудили клеветнические показания против него. Именно из этого мутного источника черпали клевету и в годы гонений при жизни отца, и теперь. Двоюродный брат отца Михаил Михайлович Пилихин мне рассказывал, что некие деятели вывозили трофеи из Германии, прикрываясь его именем, а он об этом ничего не знал. Что же касается тех списков якобы присвоенных отцом трофеев, которые публикуются в прессе, то все эти вещи как были, так и остались государственными. Из Германии их привезли для оборудования дач, находящихся в ведении МГБ — в Сосновке и других местах. А вообще говорить на эту тему противно. Знаете, для моего отца все материальное было совершенно безразлично. У него даже выражение такое было — «барахло».
— А где сейчас это «барахло»?
— Когда после смерти отца нам пришлось переехать на другую дачу, все осталось в Сосновке. Помню, там люстра была из спальни Гитлера из венецианского хрусталя — огромная такая... Года через три после нашего переезда я побывала в Сосновке и оказалась свидетелем того, как эту мебель списывали и увозили в неизвестном направлении.
— А где и кем вы сейчас работаете?
— Я — член Союза писателей России, литературный редактор в издательстве Сретенского монастыря. А вообще главное дело моей жизни — увековечение памяти об отце.
— Мне известно, что зарплата редактора, тем более церковного издательства, более чем скромная. Следовательно, слухи о вашем большом наследстве слишком преувеличены?
— Разумеется. Хорошо, что хоть отцовскую квартиру не отобрали...
— Значит, у вас что-то отобрали?
— Я не хочу жаловаться, но факт есть факт: в 48 часов нас выселяли с дачи. Я два таких выселения пережила. Сначала нас выгнали с дачи в Сосновке, которую Сталин еще в 1942 году отдал отцу в пожизненное пользование. Сталин тогда поинтересовался: «Как вы отдыхаете?» Отец ему ответил: «Я не отдыхаю». Зная, с каким напряжением отец работает, Сталин сказал: «Нужно отдыхать». Отец вначале отказывался от этой дачи, потому что дом казался для него слишком большим. Потом согласился, но во время войны, конечно, редко приезжал, всего на несколько часов. Когда отец умер, мы с бабушкой остались на этой даче одни. Мама умерла, а старшие сестры уже взрослые жили отдельно. И нам с бабушкой сказали: «Съезжайте в 48 часов». А когда бабушка ответила, что за это время невозможно собраться, то начальник хозяйственного управления Министерства обороны Чувахин заявил: «Не подчинитесь — я у ворот солдата с автоматом поставлю». Бабушка даже заплакала. Но потом, видно, совесть в генералах проснулась, и нам дали спокойно собраться.
— Ваш отец предугадывал такой поворот событий?
— Да, незадолго до смерти он писал в верха прошение: «Я достаточно много сделал для Родины и прошу, чтобы мою семью обеспечили небольшой дачей недалеко от Москвы». Кстати, он был единственным из маршалов, который при жизни не построил себе личной дачи. Когда нас выселили из Сосновки, на эту предсмертную просьбу откликнулся Алексей Николаевич Косыгин, председатель Совета Министров СССР. И нам выделили дачу в Жуковке, где мы прожили около 16 лет. Я там сына Егора вырастила.
— Но позже вас и оттуда выселили?
— Это случилось в начале 90-х, когда при Ельцине началась «борьба с привилегиями». Нам опять поставили ультиматум: выселяться в 48 часов. На дворе стоял февраль. И чтобы мы не задерживались, выключили отопление и свет. В холодном доме мы паковали вещи и книги. Потом вместе с мужем на «Жигулях» в несколько рейсов отвозили в Москву. А когда приехали в последний раз, то не смогли открыть дверь: уже врезали новый замок. Я села на крыльцо и заплакала. Не потому, что было жалко оставленные шмотки, а от унижения. Мне муж говорит: «Успокойся, перестань плакать». Монтировкой он попытался взломать дверь. Она не поддалась. Тогда поддел оконную раму. Через окно мы влезли в дом и взяли оставшиеся вещи. И я подумала, что второй раз уже легче выселяться.
— А личную дачу вы не пытались построить?
— Знаете, умудренные люди нам говорили еще при Брежневе: обязательно пробейте участок и хоть какую-нибудь дачку постройте, потому что неизвестно, что будет с этой, казенной. Тогда я написала Брежневу письмо с просьбой о выделении небольшого участка. Меня вскоре вызвали. Беседовал со мной начальник финансового управления Министерства обороны генерал Дутов, который хорошо знал отца: «Машенька, ну зачем вам личная дача? Здесь вы на полном государственном обеспечении, вам это пожизненно предоставлено. А своя? Потечет крыша, труба лопнет — все это вам самим придется чинить. Я вам не советую». Я и поверила. Потом оказалось, что у Дутова в Архангельском личный дом. Короче говоря, мы опять остались с носом.
— Но почему у вас отняли дачу, которая вам была предоставлена государством пожизненно?
— После смерти отца по нашей семье было постановление Совета Министров. Но так как СССР перестал существовать, то все эти документы перестали иметь силу. Президент Ельцин их отменил. Кто-то тогда говорил, что примут новое постановление и что во всем цивилизованном мире такие семьи пользуются особым статусом в государстве. Но вскоре после этого нас сняли с обслуживания в кремлевской поликлинике и отобрали персональную пенсию...
— Неужели за все эти годы за вас никто не заступился?
— Генерал Зозулин обо всем этом написал письмо президенту Путину. Из администрации президента это письмо спустили в Министерство обороны, где оно попало к какому-то чиновнику, который такое оскорбительное понаписал в ответ, что Алексей Митрофанович три дня хватался за сердце, ходил по квартире туда-сюда и повторял: «Сволочи, сволочи...». И каждый раз, когда мы с ним встречались, говорил: «Я этого так не оставлю!» Когда отец умер, моей бабушке говорили: «Вы будьте тише воды — ниже травы, а то загонят, куда Макар телят не гонял». Это выражение я запомнила.
— А кто сейчас живет в ваших бывших дачах?
— До меня доходили слухи, что в Сосновке проживает вроде бы бизнесмен Вексельберг, а в Жуковке — главный редактор газеты «Мегаполис-Экспресс». Не так давно была в Сосновке проездом. Видела, как из наших ворот выезжает шикарная черная иномарка. Там все изменилось. Вырубили сосновый лес, разбили английские дорожки и понастроили особняки.
— Грустно все это слышать, Мария Георгиевна...
— Вы знаете, недавно я была в военной поликлинике по своим делам, там ко мне подошла старенькая медсестра и говорит: «Мария Георгиевна, я ваших родителей видела несколько раз, они приходили в шестидесятых годах получать путевки в санаторий. И вот был такой эпизод. Мама как-то пошутила: «Георгий, тебе, как четырежды Герою Советского Союза, должны давать четыре путевки в год». А Георгий Константинович ответил: «Я очень благодарен государству за то, что мне предоставляется бесплатное санаторное обслуживание и что я пользуюсь государственной дачей...» Он был очень благодарный человек. И всем был доволен. Потому что очень тяжелую жизнь прожил. У апостола Павла есть такие слова, я недословно цитирую: Умею жить в скудости и в изобилии. Я научился быть довольным тем, что у меня есть... У отца было именно такое отношение к жизни.

Мария с отцом.
В детстве и теперь.

 

 

Беседовал Андрей ПОЛЫНСКИЙ.