Один фарисей-шаромыга благодаря хитроумным махинациям и коварным
интригам завладел общественным лесом. И затаил месть на крестьянина,
который назвал его по простоте душевной ловкачом и вором, и стал за
ним зорко следить.
У крестьянина, как на грех, вскоре кончились дрова, и он, как и другие
сельчане, заковылял в тот самый лес и стал собирать сучья, чтобы протопить
печь.
— Воруешь? — вырос, как из-под земли, шаромыга.
— Я собираю валежник, — с достоинством ответил крестьянин. — Очищаю
от хлама лес...
— Г-мм! А разве валежник не лес? — И лесовладелец доложил о случившемся
канцлеру. А тот — верховному правителю и сенату, который до этого
утверждал, что лес и валежник — не одно и то же. И что-де народ может
собирать его.
Крестьянин, обидевшись, стал бить тревогу. Но по воле правителя и
новоиспеченного лесовладельца сенат признал валежник лесом, а крестьянина
— злоумышленником. И пустил его дом-избу на торги.
— Мать честная! Как же это так? — от горя стал размышлять вслух крестьянин.
— Сначала правитель от имени государства гуторил, что лес и валежник
— не одна фигня. А теперь что: одна?.. Когда же он правду говорит,
этот правитель? Чей обман словесной шелухой прикрывает? Чьи же интересы
блюдет? Богача, ловкача и вора?.. Ничего себе порядочки... Кто законы
пишет, тот их и ломает. Но ведь закон не игрушка. С ним нельзя шутить.
А раз так, то я все равно правду найду. — И хотел было шагнуть в сторону
дворца Правосудия. Но тут его остановил седовласый мудрец.
— Братец ты мой! — положил он руку на его костлявое плечо. — Я слышал
горестные вздохи твои. Пойми: законы святы, да законники супостаты.
Разве ты не знаешь, что богатому идти в суд — трын-трава, бедному
— долой голова? Весь народ об этом говорит. Всю жизнь. А это значит,
что при этом порядке нечего правду искать. Искать и находить надо
новый, справедливый и разумный порядок. А то что поучается: какой-то
там наглый и твердый в своих поступках фарисей, которого высший суд
признал защитником государства, украл у вас, простых тружеников, не
только лес, но и само государство. Поставленный правитель стал у него
чем-то вроде лакея, и шаромыга-фарисей стал фактически хозяином положения.
Как царь Солонок. В его руках теперь не только все средства для жизни,
но и полная власть над людьми. Вы теперь в его руках, точно игральные
карты. Брошу на кон эту карту или ту...
— А что же мне теперь делать? — спросил бедняк, потупя свой горестный
взор. — Куда бедному крестьянину податься?..
— Как, что?.. Бороться и искать. Разве не ясно: жизнь все хуже, и
воротник все уже. Жить стало тяжко, да умирать нелегко. На ритуальные
услуги мизер дают — на один лишь гроб.
— Но один в поле не воин, — тяжело вздохнул бедняк.
— Верно. А разве нельзя собраться в артель? Артелью хорошо и недруга
бить. Не зря же говорят: «Дружный табун волков не боится». Можно любую
крепость супостата взять.
— Для ватаги нужен атаман. Где же его взять?
— В той же самой артели, — ответил мудрец. — Разве среди сотен артельщиков
не найдется один самый честный, самый разумный и смелый защитник народа?..
Не верю что-то я. Граждане, достойные получаемых ими почетных должностей,
всегда есть.
— Пустое. Нет теперь таких. — И Фома неверующий безнадежно махнул
рукой. — Деньга попа купит и бога обманет. — Взял в руки суму и пошел
по миру. И на какое-то время его след простыл.
Загибаясь под чьим-то забором, словно бездомная собака, бедняк-исусик
придушенно простонал напоследок:
— Ох, какой же я был дубяк! Мудрецу не поверил. Надо же было брякнуть
такое! Где, мол, его, атамана, найти? Да их на свете... только пошире
раскрой глаза. Взять того же мудреца. Разве из него не вышел бы атаман?..
Кто не знает: где честный и мудрый предводитель, как Ленин, там и
дружина, там и артель чувством локтя крепка. Потому что «один — за
всех, и все — за одного» — вот по какой священной заповеди предков
в тех артелях живут. А где дружба крепка, там и счастье, там и достаток.
Эх, и осел же я! А теперь — поделом...