Двадцать семь лет писал М.Шолохов роман «Поднятая целина». Первый том его увидел свет в 1932 году, второй — в 1959-м. Все эти годы писатель вынашивал образ главного героя романа Семена Давыдова.
А зачем нам обращаться к литературному образу давно ушедших лет? — спросят нас. И действительно — зачем? Ведь эпоха коллективизации (а о ней идет речь в романе) и далека от нас, и невозвратима. Все так. И все иначе: та эпоха невозвратима, но потребность в людях, ставших ее героями, потребность в коммунистах-подвижниках, готовых отдать за общее дело самое дорогое — свою жизнь, эта потребность обостряется в народе с каждым днем. Именно потому, что так оно и есть, изъят из школьного курса литературы роман «Поднятая целина». Именно потому стоит обратиться к главному его герою — большевику Семену Давыдову.
Чтобы ответить себе на вопросы — современен ли Давыдов сегодня и есть ли народный спрос на таких, как он? — попытаемся сжато рассказать о нем, заново обращаясь к шолоховскому роману.

Семен Давыдов — один из двадцати пяти тысяч рабочих-коммунистов, направленных партией для создания колхозов. Ему чуть более тридцати лет, но за свою сравнительно недолгую жизнь он познал многое: был революционным матросом, прошел дорогу Гражданской войны и после демобилизации девять лет отработал слесарем на Путиловском заводе. Большевик по убеждению и образу жизни.
Прежде всего Семен Давыдов глубоко народен. Открыт людям, искренен, естественен в каждом своем действии. В нем нет ничего, что укладывалось бы в известную формулу «казаться, но не быть». Ни йоты наигранной многозначительности, на что сразу обратили внимание жители Гремячего Лога: «Им шибко понравилось, что приезжий не так, как обычно кто-либо из районного начальства: не соскочил с саней и — мимо людей, прижав портфель, в сельсовет, а сам начал распрягать коней, помогая кучеру и обнаруживая давнишнее уменье и сноровку в обращении с конем». Обратили внимание казаки и на руки приезжего, «покрытые на ладонях засвинцованной от обращения с металлом кожей, с ногтями в застарелых рубцах».
Семен Давыдов был рабочим человеком. Это надо помнить, чтобы понять глубину и простоту его жизненной правды. Он родился и вырос в рабочей семье и в детстве встретился с бедностью. Не от головного (сугубо умственного) знания, что формируется от чтения книг, а от практического знания — знания жизни выбрал он путь непримиримой борьбы с социальным злом, название которого позже узнал из книг — капитализм. С ранних лет стал защитником в первую очередь бедных, обездоленных и оставался им до конца своей недолгой жизни. Без этого Давыдов не мыслил себе борьбы за социализм. Его классовая ненависть к кулакам прежде всего как душителям бедных — это ненависть человека, познавшего беспросветность униженной бедности.
Давыдов взрывается, когда Андрей Разметнов — председатель гремяченского Совета отказывается быть участником раскулачивания: «Я не обучен! Я... Я... с детишками не обучен воевать!..» Раскулачивание не обходилось без слез детей, женщин и стариков в кулацких семьях.
Вот как у Шолохова Давыдов отвечает Разметнову:
«— Ты их жалеешь... Жалко тебе их. А они нас жалели? Враги плакали от слез наших детей? Над сиротами убитых плакали? Ну? Моего отца уволили после забастовки с завода, сослали с Сибирь... У матери нас четверо... Мне, старшему, девять лет тогда... Нечего было кушать, и мать пошла... Ты смотри сюда! Пошла на улицу мать, чтобы мы с голоду не подохли! В комнатушку нашу — в подвале жили — ведет гостя... Одна кровать осталась... А мы за занавеской... на полу... И мне девять лет... Пьяные приходили к ней... А я зажимаю маленьким сестренкам рты, чтобы не ревели... Кто наши слезы вытер? Слышишь ты?.. Утром беру этот проклятый рубль... — Давыдов поднес к лицу Андрея свою закожановевшую ладонь, мучительно заскрипел зубами, — мамой заработанный рубль, и иду за хлебом... — И вдруг, как свинчатку, с размаху кинул на стол черный кулак, крикнул: — Ты!! Как ты можешь жалеть?!»
Читаешь этот монолог и думаешь: а не о сегодняшнем ли дне России все сказано? Как будто не литературный герой говорит, а живой современник...
Семен Давыдов — человек возмездия за страшное социальное зло. Он свободен от жалости к его носителям, потому что он любил людей, любил свой бедный народ. Для Давыдова — за бедных! — значило — за народ! Это для него не отвлеченное понятие, а смысл жизни.
Живая боль реального бедного человека всегда находила отклик в доброй душе Давыдова. Шолохов показал это щемяще остро в одной из драматических сцен романа.
Невозможно спокойно читать о том, как повела себя жена бедняка из бедняков Демки Ушакова, оказавшись перед кулацким сундуком, полным добротной и дорогой одежды, что бесплатно раздавалась бедняцким семьям по решению Давыдова. Вспомним данный эпизод, читатель.
«— Родимые!.. Родименькие!.. Погодите, я может, ишо не возьму эту юбку... Сменяю... Мне, может, детишкам бы чего... Мишатке... Дунюшке... — исступленно шептала она, вцепившись в крышку сундука, глаз пылающих не сводя с многоцветного вороха одежды.
У Давыдова, случайно присутствовавшего при этой сцене, сердце дрогнуло... Он протиснулся к сундуку, спросил:
— Сколько у тебя детей, гражданочка?
— Семеро... — шепотом ответила Демкина жена, от сладкого ожидания боясь поднять глаза.
— У тебя тут есть детское? — негромко спросил Давыдов у Якова Лукича.
— Есть.
— Выдай этой женщине для детей все, что она скажет.
— Жирно ей будет!..
— Это еще что такое?.. Ну?.. — Давыдов злобно ощерил щербатый рот, и Яков Лукич торопливо нагнулся над сундуком.
Демка Ушаков, обычно говорливый и злой на язык, стоял позади жены, молча облизывая сохнувшие губы, затаив дыхание. Но при последних словах Давыдова он взглянул на него... Из косых Демкиных глаз, как сок из спелого плода, вдруг брызнули слезы. Он сорвался с места, побежал к выходу, левой рукой расталкивая народ, правой — закрывая глаза».
Не только Демка смотрел на Давыдова, а и все бедняки хутора.
Как и в любой русской деревне, социализм в хуторе Гремячий Лог начинался с образования колхоза. И начало ему, народному социализму, было положено бедняками. Не каждый из них отличался классовой зрелостью. Были из бедняков и нравственно ущербные, сломленные нуждой (пьянствующие лодыри, услужливые холуи деревенских мироедов, озлобленные на всех и вся завистники). Но не о них идет речь в «Поднятой целине». В громадном большинстве своем беднячество явилось социальной опорой Советской власти и прошло в рядах Красной Армии дорогу Гражданской войны. Шолоховский Павел Любишкин из «Поднятой целины» — пример тому.
Именно бедняки стояли у истоков строительства колхозного социализма. Бедняки и маломощные середняки. Тот же Кондрат Майданников — вчерашний бедняк, что благодаря ленинскому декрету о земле и страстотерпному труду своему выбился в середняки, но понимал: единоличное хозяйствование не спасет от угрозы возвращения к бедности.
Семен Давыдов был для любишкиных и майданниковых долгожданным человеком. Шолохов показал это как правду жизни:
«Тридцать два человека — гремяченский актив и беднота — дышали одним дыхом. Давыдов не был мастером говорить речи, но слушали его вначале так, как не слушают и самого искусного сказочника.
— Я, товарищи, сам — рабочий Краснопутиловского завода. Меня послала к вам наша Коммунистическая партия и рабочий класс, чтобы помочь вам организовать колхоз и уничтожить кулака как общего нашего кровососа».
Давыдов говорил — проще некуда. Но говорил то, что давно ждали настрадавшиеся в жизни люди — бедняки. С первых слов Давыдова он стал для них своим. Вместе с ним они приняли решение об образовании колхоза в Гремячем Логе. Так было по всей Советской России. В ней правда жизни, увы, во многом сегодня забытая, заключалась не в том, что сказано Бухариным: «Социализм бедняков — это паршивый социализм». Именно с социализма бедняков, если так можно выразиться, начинал Семен Давыдов строительство колхоза. До того как наступит коренной перелом — не только маломощные, но и зажиточные середняки в большинстве своем потянутся в колхозы — надо было продержаться беднякам с малой частью середняков в нелегкой тогда коллективной организации хозяйства.
Бедный хуторской казак видел в Давыдове не защитника только, но прежде всего вожака, вокруг которого можно и нужно объединиться, чтобы почувствовать себя человеком с достоинством и честью. Обратим внимание на то, что в «Поднятой целине» открывают свою душу питерскому рабочему те из бедных, что отличались сильным характером: пожилой Иван Аржанов, что поведал Давыдову страшную тайну своей жизни (как он подростком готовил и совершил убийство двух человек — мироедов из казаков, забивших до смерти его отца); Устин Рыкалин — этот хуторской бунтарь, прикрывающий чувство унижения бедностью вызывающей строптивостью своего поведения (вначале он не принял Давыдова из-за его требования трудовой дисциплины, а затем встал на его сторону — признал его правду).
Но, пожалуй, самым верным, надежным признаком душевной расположенности всех хуторских казаков (и бедняков, и середняков) к Давыдову было отношение к нему деда Щукаря. Этот, как и многие, бедняк («За свою долгую и безрадостную жизнь он редко ел досыта...»), отличающийся неуемной фантазией талантливый балагур являл собой пример всеобщего признания — любви. Казаки над ним подтрунивали с неизменной симпатией. Дед Щукарь относился к Давыдову с той влюбленностью, с которой доверчивый ребенок относится к доброму и сильному взрослому. Он принял Семена Давыдова полностью в свою бесхитростную душу. Любовно называл его Семой и даже пустил в оборот своей речи давыдовское словечко «факт». Давыдов увидел в Щукаре человека — в этом все дело.
Казаки, познавшие в жизни почем фунт лиха, признали за Давыдовым право на верховенство в налаживании их нового коллективного бытия. Признали потому, что убедились: он человек общего дела, ради которого не щадил себя. Давыдов брался за плуг и своим трудом доказывал, что норма пахоты, установленная колхозным собранием, вполне посильна. Работал помощником кузнеца. В текучке дел, что взвалил на себя по общему доверию, не забывал о неотложных нуждах отдельного колхозника. И когда был не прав (в озлоблении чуть не ударил Устина Рыкалина), то находил в себе силы признать свою неправоту, а это возможно только при беспощадном отношении к себе во имя общего дела. Давыдов призывал к коллективному труду, и ему верили, за ним шли, потому что он был коллективистом. Личными поступками он размывал, а когда и сокрушал устоявшуюся психологию единоличной жизни. И что примечательно: делал это не только в критические моменты (о том еще скажем), но и тогда, когда все шло привычно буднично. Давыдов умел окрылить человека труда, высветив перед всеми значимость и ценность его работы для людей. Он был природным организатором — увлекал за собой, поднимал поверивших ему над повседневными заботами, устремлял их к заботам об общих, коллективных и государственных интересах. Идущие за Давыдовым люди росли нравственно, духовно и в конечном счете политически. Сказанное им доброе слово о том или ином человеке становилось для последнего побудительным к его преображению. Так случилось с кузнецом хутора Гремячий Лог Ипполитом Шалым.
Шалый — человек уже пожилой, перед первой посевной гремяченского колхоза работал ударно и отремонтировал все доставленные ему в починку бороны, запашники, садилки и плуги. При большом стечении колхозников Давыдов от колхозного правления торжественно премировал кузнеца своими, привезенными из Ленинграда слесарными инструментами, поставив в пример всем его ударную работу.
Не избалованный вниманием хуторской кузнец так был тронут премией в торжественной обстановке, что у него дрожали руки, когда он принял ее в красном свертке и прижал к груди. И вот что он сказал охрипшим от волнения голосом:
«— Струмент нам, конечно, нужный... Благодарим мы... И за правление, за ихнюю эту самую... Спасибо и ишо раз спасибо! А я... раз я кузницей зараженный и могу... то я всегда, как я ныне — колхозник, с дорогой душой... А сатин, конечно, бабе моей сгодится... И за струмент в сатине, и за наши труды... вам, товарищ Давыдов, и колхозу спасибо!»
Из обычного кузнеца, привыкшего за свою работу получать от хуторян одни скупые водочные магарычи, Ипполит Шалый превращается в одного из активистов колхозной жизни, обнаружив редкое политическое чутье: он увидел в бывшем кулаке Якове Островнове скрытого и хитрого врага Советской власти.
На открытом собрании партячейки Гремячего Лога, на котором обсуждался вопрос о приеме в партию четырех хуторян и в котором приняли участие все колхозники, Шалый с неожиданностью для присутствующих подает заявление в партию. Но перед этим он перед всеми задает вопрос Островному: «А почему ты, Лукич, не подаешь в партию?» На слова последнего — «Да чего ты ко мне привязался, Ипполит? Ты сам-то почему не вступаешь в партию?» — Шалый дает ответ, в котором нет той скомканности слов и мыслей, что были в его речи, когда он благодарил за первую в жизни премию. Вот этот ответ:
«— Раньше не вступал — это, а зараз вступлю. Ежели ты, Яков Лукич, не вступаешь, стало быть, мне надо вступать. А вот ежели бы ты нынче подал заявление, то я бы воздержался. Нам с тобой в одной партии не жить! Разных партий мы с тобой люди...»
А прошло всего четыре месяца с момента премирования Шалого до его вступления в партию. Точка отсчета его преображения, как и других, вступивших в партию, — приезд Давыдова в Гремячий Лог. Все они воспримут его смерть как личное горе, хотя прожил он в хуторе Гремячий Лог всего полгода. Но его полюбили за открытую душу, за страстный труд, за светлую улыбку и мальчишеский смех, за мечту и радость жизни, которые он нес в себе.
Нет, не был он идеальным человеком, чтобы все и всегда у него получалось. Шолохов ничуть не идеализирует Давыдова. Мы переживаем за него, когда читаем страницы романа, повествующие о его отношении к Лушке Нагульновой — женщине красивой, но вздорной, ветреной, хитрой, свободной от мучений совести. Свое влечение к ней Давыдов принял за любовь, что давно ждал. Он потерял контроль над собой, уверенность в себе, и это бросалось в глаза. Тот же Шалый сказал Давыдову об этом прямо, и тот, мучительно переживая свой стыд перед людьми, справился с собой — преодолел свою слабость.
Давыдов — сильный человек. Он человек идеи, ради служения которой готов на самопожертвование. Идея Советской власти и социализма сопровождает каждое его общественное действие. Он, как заметил Шолохов, не мастер говорить. Он убеждает казаков в верности носимых им идей своей жизнью, своей работой, своим отношением к людям. Что интересно, Давыдов — председатель колхоза и официально не является представителем государственной и партийной власти в хуторе. Но и Андрей Разметнов — председатель гремяченского Совета, и Макар Нагульнов — секретарь партячейки, не сговариваясь, признали его главную роль в решении всех вопросов жизни хутора.
Признали ее и казаки. Дело не в том только, что он был более культурен, политически зрел, а, как нам видится, прежде всего в том, что он более понятен людям, более чуток к их умонастроению. Давыдов, в отличие от Нагульного — этого романтика революции, не пытался подчинить человека высокой идее, а пытался помочь ему подняться до нее. И не столько словом, сколько своими поступками. Примечателен в данном отношении поступок Давыдова после его жестокого избиения хуторскими казачками, которых подбили на бунт их мужья, пустив слух, что председатель колхоза решил отдать чужакам семенное зерно.
Вспомним, читатель, как это было в шолоховском романе.
На следующий после женского бунта день состоялось собрание колхозников. Все ждали, что скажет Давыдов. В самом большом напряжении были участницы его избиения.
Вот что сказал Давыдов в конце своего выступления: «Большевики не мстят, а беспощадно карают только врагов; но вас, хотя вы и вышли из колхоза, поддавшись уговорам кулаков, хотя вы и расхитили хлеб и били нас, — мы не считаем врагами. Вы качающиеся середняки, временно заблужденные, и мы к вам административных мер применять не будем, а будем вам фактически открывать глаза». Чуть позже он добавил: «Поволынили, граждане, и будет! Зябь перестаивается, время уходит, надо работать, а не валять дурака, факт! Отсеемся — тогда можно будет и подраться и побороться... Я вопрос ставлю круто: кто за Советскую власть — тот завтра едет в поле...»
Когда Давыдов отошел от края сцены и сел в президиуме, в тишине зала кто-то из казаков растроганно сказал:
«— Давыдов, в рот тебе печенку! Любушка Давыдов!.. За то, что зла на сердце не носишь... зла не помнишь... Народ тут волнуется... и глаза некуда девать, совесть зазревает... И бабочки сумятются... А ить нам вместе жить... давай, Давыдов, так: кто старое помянет — тому глаз вон! А?»
Своим поступком Давыдов возвысил в сознании казаков идею Советской власти как власти праведной: она не мстит, а мстить ей — значит мстить себе. Ключевые в давыдовском выступлении слова: «Кто за Советскую власть — тот завтра едет в поле».
В конце романа Шолохов выводит его главного героя к чистому счастью в личной жизни, которого ему так не хватало: Давыдова полюбила совсем еще молоденькая казачка Варя и он полюбил ее всей своей сильной и светлой душой. Уже договорились они о свадьбе, но ей не суждено было состояться. Семен Давыдов вместе с другом своим Макаром Нагульновым погибает в схватке с белогвардейцами, прятавшимися у Якова Островнова. Шолохов не пощадил главного героя «Поднятой целины», потому что не щадила их жизнь-борьба. Не в последнем счете, ценою самопожертвования, жизни таких большевиков, как Давыдов, возникли и утвердились колхозы — крестьянство пошло к социализму.
Образ Семена Давыдова глубоко национален. Это образ талантливого русского человека, ставшего большевиком по велению души. Коммунистам современной России есть что брать из него: и страстную борьбу в защиту бедных (ее нельзя отдавать на откуп политическим спекулянтам), и беспощадность к их эксплуататорам, и коллективизм против индивидуализма, и самопожертвование ради общего дела, и любовь к людям труда, веру в них, даже тогда, когда их сознание еще не пробилось к свету.
Образ Семена Давыдова жизнеутверждающ: герой погибает в стремлении к будущему, но погибая побеждает — прокладывает дорогу вослед идущим. За такими всегда идут. Факт!

Юрий БЕЛОВ