ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО Президенту Российской Федерации В.В.Путину от граждан России, чьи отцы погибли в годы Великой Отечественной войны.
Уважаемый Владимир Владимирович! 9 мая 2005 года Россия, СНГ, многие страны мира отметили 60-летие Великой Победы. Огромный вклад в Победу внесли наши отцы, которые ценой своей жизни спасли нашу Родину. Вместе с нашими осиротевшими матерями нам пришлось пережить все ужасы и горести военных и послевоенных лет: голод, болезни, смерть малолетних сестер и братьев. Нам рано пришлось идти работать, помогая матерям, большинству из нас не пришлось учиться, получить достойное образование.
Сегодня мы оказались за чертой бедности, нам всем за 60 лет, и наша категория граждан является самой нищей среди пенсионеров, наши ряды тают с каждым днем. В течение всех лет Вашего президентства мы неоднократно обращались к Вам как к гаранту наших конституционных прав. В 2001 году на Гражданском Форуме России мы передали Вам пакет документов, неоднократно направляли обращения (которые мы передавали лично Вашему полномочному представителю на Урале П.М. Латышеву), заместителю председателя Российского организационного комитета «Победа» маршалу А. Н. Ефимову, нашему депутату Государственной Думы М.И. Гришанкову и Вашим советникам. Всем им мы передавали нашу просьбу о встрече с Вами. Мы направили подписи 34 тысяч южноуральцев — сирот войны, подписавшихся под Обращением к Президенту России. Сотни сирот войны задавали Вам вопросы по прямой телевизионной линии, но ни один из них не прозвучал.
Мы использовали все возможности достучаться до Вас. Но не получили лично от Вас ни одного ответа на письма и обращения. В какой стране возможно такое?! Такие письма отправляли многие аналогичные организации России, но никто не получил от Вас ответа. Годами идут только одни отписки от разных инстанций, никто не хочет вникнуть в наши проблемы и помочь.
Мы обращаемся к Вам, Владимир Владимирович, с огромной просьбой.
Во имя памяти 27 миллионов погибших, в том числе и наших отцов, во имя памяти наших умерших матерей, сестер и братьев, просим Вас выделить время на встречу с руководителями общественных организаций России, объединивших в своих рядах сирот войны, несправедливо забытых сегодня, тех, чьи отцы погибли, пропали без вести во Второй мировой войне.
Обсудите единственную проблему с нами: о социальной поддержке граждан нашей категории. Все надеются на Ваше понимание, ждут решения наших проблем и уверены, что если сейчас, к 60-летию Великой Победы, мы не сможем добиться улучшения жизни, то и ждать нам больше нечего. Правительство и страна предала забвению целое поколение — детей погибших защитников Отечества. От их имени мы вносим свои предложения: 1. Установить юридический статус «Дети погибших защитников Отечества».
2. Установить компенсационную надбавку к пенсии всем гражданам, чьи отцы (матери) погибли или пропали без вести во Второй мировой войне (включая воспитанников детских домов военных лет).
3. Наградить посмертно всех погибших воинов орденами (или памятными медалями) и вручить их семьям погибших.
Уважаемый Владимир Владимирович, нельзя отмалчиваться, ответьте нам! От имени всех сирот войны России.Челябинская региональная общественная организация «Память сердца. Дети погибших защитников Отечества» 455000, г. Челябинск, а/я 105. Тел. 8(3512) 63-60-15; 98-58-62.
Людмила ДЕНИСЮК :
ВОЙНА МНЕ СНИТСЯ ДО СИХ ПОР
Мой отец Коробицын Алексей Никонович незадолго до начала войны был назначен военкомом в небольшой городок Новосокольники (ныне Псковская область).
Утром, в первый же день войны наш город уже бомбили. Но мы еще не знали, что началась самая жестокая и кровопролитная война, которая столько горя принесет нашей стране и нашей семье.
Я очень хорошо запомнила этот первый день войны. Погожий день, солнечное утро, на улицах много народу, воскресенье. Я с бабушкой стояла в очереди за солью, перед войною бывали перебои с самыми простыми товарами. Очередь большая, а ларек недалеко от станции и от нашего дома.
Ребятишкам было скучно и нудно стоять в очереди, поэтому мы бегали и играли поблизости, веселились, как могли. И, о радость, в голубом небе появились самолеты. В наших местах это было большой редкостью, поэтому мы радостно запрыгали, замахали руками. Из самолетов посыпались какие-то черные точки, которые, увеличиваясь, неслись к земле, к нам. Это были первые взрывы, крики, кровь, раненые и убитые. Все оцепенели. Не только мы, дети, но и взрослые не понимали, что происходит.
Потом все как-то сорвалось с места: кто-то пытался оказать помощь пострадавшим, кто-то побежал прочь, и все кричали. Бабушка тянула меня домой, а я не могла оторвать глаз от маленькой девочки, меньше меня. Она была в светлом платьице, с огромным розовым бантом в светлых волосах.
Девочка тормошила женщину, лежавшую на земле лицом в темно-бурой луже. Так для меня началась война. Эту жуткую сцену я всю жизнь вижу во сне.
Немцы бомбили железную дорогу, нашу узловую станцию. Это было так неожиданно, это была первая бомбежка, которую я пережила, первые раненые и убитые, которых увидела.
Я была так мала (мне шел только шестой год), что даже не испугалась. Бояться бомбежек и смерти я научилась позже.
Отца и маму с самого начала войны я не видела. Отец был занят делами военкомата и формированием партизанского отряда, командиром которого он был назначен. Мама — медработник; больница, в которой она работала, превратилась во фронтовой госпиталь. Я оставалась дома с бабушкой, которая не могла ходить после первой бомбежки, и меня она тоже никуда не пускала. Во время бомбежек бабушка, сидя на сундуке, прятала мою голову в свой подол и затыкала мне уши. От взрывов сундук подпрыгивал, и мы вместе с ним.
Воспоминания о войне у меня отрывочные. Хорошо помню последнюю встречу с отцом, когда он на открытой легковой машине заскочил домой, забрал меня и бабушку и — на вокзал. Там последний эшелон — мамин госпиталь — готовился к отправлению. Отец даже не стал разыскивать маму, а всунул нас с бабушкой в первый попавшийся вагон, на ходу поцеловал меня, крикнул водителю: «Гони!» — и умчался от меня навсегда.
Я помню, как уходил из города наш эшелон: обстрелы, постоянные бомбежки.
Первое время, как только начинался налет, состав останавливался. На носилках бегом выносили раненых, прятали в кустах, под деревьями; кто мог, бежал сам.
Кругом грохот, взрывы, самолеты воют, а летчики еще и стреляют. Погибали и раненые, и медперсонал. Налет кончался — раненых снова заносили в вагоны, только трогались — снова налет. Все это я видела из окон вагона, так как бабушка сама не могла выйти и меня не отпускала.
Очень скоро во время налетов состав уже не останавливался, а мчался вперед.
Паровоз гудел во всю мощь так, что даже заглушал гул самолетов и свист бомб. В один из таких налетов бомба попала в сцепление между нашим и последними вагонами. К счастью, там не было людей, лишь медицинский инвентарь. Вагон загорелся, и его оторвало от эшелона. Я стояла в тамбуре и все видела. Этот горящий вагон как будто уезжал от нас, эту картину я тоже частенько вижу во сне.
Помню бомбежки в Калинине. Сначала был слышен низкий гул приближающихся стервятников, сами самолеты появлялись позже. Самолетов было столько, что они закрывали все небо. Ужас этих бомбежек трудно даже описать. Я пряталась под лавочкой возле госпиталя, как страус — все наружу, а голова спрятана. Глаза зажмурю, уши заткну — вроде и не так страшно.
После каждой бомбежки кажется, что ничего целого и живого не осталось: все дымится, горит, разрушено, — и осталась только я одна. Потом смотришь: появляются люди, начинают что-то делать, госпиталь на месте. Но через полчаса-час вновь весь этот ужас повторяется. Один раз началась бомбежка, а я не успела добежать до своего укрытия, бомба попала в мою лавочку, и я чисто случайно осталась жива. Да, фронтовой госпиталь не лучшее место для маленького ребенка. Поэтому мама сделала все, чтобы отправить нас подальше от фронта.
Помню, как мы с бабушкой ехали на открытой платформе с черным углем, а на нем лежал белый снег. Так мы с бабушкой осенью 1941 года оказались в Ростове Ярославской области на попечении чужих людей. В 1943 году я пошла в первый класс, а вскоре бабушка умерла. Добрые люди похоронили бабушку, а меня определили в детский дом где-то за городом. Но вскоре я оттуда сбежала, очень боялась, что родители после войны меня не найдут, да и радио там нет.
Убежав из детдома, я вернулась к тем же людям, у которых мы жили с бабушкой.
Они не оттолкнули меня, приняли. С ними я встретила и День Победы.
Сколько себя помню, каждый день слушала сводки с фронтов, которые читал Ю. Левитан. В конце передачи он называл фамилии погибших. Теперь-то я понимаю, что родители не занимали столь высокого положения, чтобы о них мог говорить Левитан. Но тогда я этого не знала и всегда со страхом слушала, не скажут ли что о них. Не услышав родных фамилий, я успокаивалась до следующего сообщения. Так и запомнились мне эти годы: постоянное чувство голода и голос Ю. Левитана.
День Победы я тоже хорошо помню. Накануне прошел дождик, земля мягкая, приятно бегать босиком. Кругом все ликуют, обнимаются, целуются, но кто-то и плачет. Вечером в парке играл духовой оркестр. Война закончилась, и я стала ждать возвращения родителей. После войны с Японией в конце ноября 1945 года приехала мама. Счастью моему не было конца. Но тогда же от мамы я узнала о гибели отца. В конце 1941 года после перехода через линию фронта папа был назначен комбатом 909-го стрелкового полка 247-й дивизии. Подняв батальон в атаку, он погиб 23 февраля 1942 года в нескольких километрах от маминого госпиталя. Ему не было и 39 лет.
Я горжусь своими родителями. Их жизнь всегда была для меня примером и ориентиром в моей жизни. Память о них передаю своим детям и внукам. Надеюсь, что они передадут память о моих родителях своим внукам как эстафету. Но я хочу, чтобы никогда и никому из детей не пришлось пережить того, что досталось на мою долю.Нелли ВАТОРОПИНА:
НЕ ГАСНЕТ ПАМЯТИ СВЕЧА
Я не прощаю — обвиняю —
Тех, кому выгодна война.
Пусть ХХI-й век меняет
Историю и имена.
Я обвиняю за сиротство,
За вдовьи черные платки.
За гнусной свастики уродство
И на Земле ее ростки.
Я обвиняю — не прощаю
От имени детей войны.
А телевиденье вещает,
Что «нет виновных — нет вины».
Из праха встаньте, поднимитесь,
Сгоревшие в земном аду!
О Родина, ты — обвинитель.
А я свидетелем иду.
г. Челябинск.
Отец — Спицын Михаил Степанович. Погиб в 1943 г. в Смоленской области, остались сын и дочь. Мать умерла при рождении дочери в 1938 г.Зоя ПРОНИНА:
ЕСЛИ С НИМ ВЫ СЛУЖИЛИ, СОЛДАТЫ, О МОЕМ РАССКАЖИТЕ ОТЦЕ
60-летие Великой Победы советского народа над фашистской Германией...
В семьях ни на минуту не забывают погибших в тех кровопролитных сражениях.
Они навеки остались в истории советскими солдатами, спасшими мир и жизнь многим поколениям землян. Уже давно дети и внуки стали старше своих погибших отцов и дедов. Помнят, грустят, гордятся своими мужественными солдатами-защитниками. Помнят, как не верили похоронке, жили надеждой: возможно, жив, возможно, вернется.
Помню, как я, осиротевшая дочь солдата, бежала из школы вприпрыжку и мечтала: вот сейчас открою дверь в избу, а там, в переднем углу, сидит он — мой отец! Только на один миг появлялось сомнение, узнает ли он меня? Ведь я родилась, когда он уже был на фронте. «Узнает!» — кричала я себе радостно и мчалась к дому. Мечтала, как откровенны будут разговоры с моим отцом. И о том, что мы с братом убегаем из садика, чтобы встретить первыми папу, что в моей школьной (командирской планшетке) сумке — сплошь пятерки, иначе нельзя, не подобает дочери геройски воевавшего солдата ходить в отстающих. И о той обиде на соседского Кольку, который обозвал меня «безотцовщиной».
Тумака Колька, конечно, получил: пусть не завирается. И о том, как однажды на нас с мамой чуть не наехал паровоз. А все потому, что я рассказывала маме, что мой папа жив, что он скоро приедет домой, как мы встретимся и т.д., рассказывала так восторженно, так вдохновенно, что мы не услыхали гудков мчавшегося на нас паровоза. Ах, как ругал нас с мамой чумазый уставший машинист, а мама, обняв меня, плакала навзрыд. Я мечтала поведать отцу и о многом другом: о ябеде Амане, о том горе, которое переживали все (и учителя, и ученики), о смерти Сталина, о том, как нечаянно порвала свое единственное платье, и мама задала мне трепку, что в школе есть хор, и я в нем — запевала. И о том...
Но все мое вдохновение вмиг исчезало, когда я убеждалась, что и сегодня мой папа еще не вернулся. А назавтра все повторялось: вера и надежда. Тогда часто звучала песня; в ней дочь погибшего на фронте солдата, не видавшая его ни разу в жизни, обращалась к его однополчанам: «Если с ним вы служили, солдаты, о моем расскажите отце». И это была любимая моя песня.
Прошли годы. Вот и мои сыновья стали старше моего отца. А боль не стихает.
Давно, при переезде из поселка на правый берег, затерялась «похоронка».
Последняя ниточка оборвалась. Но моя жизнь богата на встречи с хорошими людьми. Коликов Антон Петрович — председатель комитета Памяти павших — сообщил мне, что в областной Книге Памяти есть запись о моем отце — Туранине Иване Дмитриевиче: где погиб, где захоронен. Слезы горя: рухнула надежда на встречу с отцом. Слезы оттого, что, наконец, отыскался его след — последний, горестный, — след на карельской земле, на некогда советской земле. Зарыт в шар земной. Антон Петрович Коликов — большой души человек. (Пусть земля ему будет пухом). Ну что ему, казалось бы, за дело до переживаний дочери погибшего солдата: но он сделал все, чтобы я получила сведения о том, как погиб мой отец, где и когда встретил он свою гибель, название поселка, где на центральной площади в братской могиле захоронен мой родной человек — мой отец. Да, нет надежды на встречу с ним. Но я знаю место на моей земле, где я смогу положить горсть уральской земли и цветы, сказать последнее «прости» и, прижавшись к холодному обелиску с именем моего отца, выплакать слезу, рассказать отцу, как не умирала во мне надежда, что никогда не умрет память о нем.Валентина ЛЕОНТЬЕВА:
ТЫ ГДЕ ЛЕЖИШЬ, НАШ ДОРОГОЙ ОТЕЦ?
Ты где лежишь, наш дорогой отец? И где твои награды боевые? Ты где лежишь и где твоя могила? Куда нам принести тебе цветы живые? Наша семья жила в Казахстане, в колхозе. Семья состояла из шести человек: мама, отец и четверо детей. Отец, Терещук Григорий Давидович, работал в колхозе и содержал семью, мама, Фекла Марковна, не работала, так как дети были маленькие. Отец работал и дома управлялся по хозяйству. У нашего отца были золотые руки: все, что было в доме, он делал сам (стол, диван, кроватки и кресло). Это я все помню: стояла эта мебель много лет.
По словам мамы и старших братьев, отец наш был хорошим мужем и отцом.
Но вот наступил 1941 год, 22 июня началась война. Отца сразу забрали на фронт, хотя мы находились в глубинке, в степях.
Мама осталась с нами одна, 11 августа 1941 года родился младший брат, и нас стало пятеро — старшему 8 лет. Бабушек и дедушек у нас не было почему-то, мы не помним, и у мамы не спрашивали, боялись расстраивать ее лишний раз. Мама пошла работать на ферму, и все заботы по дому легли на старших детей. Мама работала с утра до вечера, приходила уставшая и голодная, а дома надо и постирать, и приготовить, накормить хоть чем-то нас. Как наша мама справлялась с нами, я удивляюсь! Одному Богу известно, как мы выжили. Все нашей маме пришлось пережить, как могла, старалась для нас, чтобы мы выжили.
И вот зима 1943 года. К нам пришла «похоронка» на отца. Этот день для нас был черным днем. Страшно подумать, что отца мы больше не увидим, хотя, конечно, мы были малыши и этого еще не понимали. Я помню, как мама плакала, кричала: «Что с нами будет?» Мама сильно заболела, у нее постоянно были сердечные приступы.
Господи, как тяжело нам было. Мы, маленькие, плакали, просили: «Мама, только не умирай!» Была у нас в колхозе врач, приходила к нам всегда, лечила маму, когда ей было плохо.
Старший брат закончил 4 класса и пошел на работу, возил воду на лошадях в бригады на поле, потом на трактор пошел работать. Я в школу пошла в 9 лет, так как не было одежды, росли в нищете: голодными, холодными и раздетыми.
Один приходил из школы, другой одевался, уходил в школу. Особенно зимой очень тяжело было: в школе холодно и дома холодно и голодно. Летом хоть траву какую нарвем, суп сварим. На каникулах после школы ходили с учителем на прополку. Маленькие, зайдем в пшеницу, и не видно нас, где мы свалились и уснули. Уставали очень, и солнце грело сильно, а полосу надо было пройти — была норма. Правда, привозили нам в поле покушать, поэтому все старались работать. Осенью опять в поле ходили убирать урожай, но когда вечером собирались домой, то обсуждали и рассказывали маме, кто чем занимался, какую работу выполняли. Да, очень трудно было нашей маме. Мы ей очень благодарны, что в такое трудное, голодное время она нас вырастила, воспитала трудолюбивыми, честными, добросовестными. Ведь от государства мама получала 35 рублей в месяц. Вот и живи как можешь на эти деньги. Бедная наша мама, сколько горя перетерпела с нами, всю свою жизнь она отдала нам и все ждала нашего отца: вот он придет, вернется. Но так мама и не дождалась своего любимого мужа, нашего отца. Трудно было жить в колхозе, большие налоги были, и мама нас с сестрой отправила в город Магнитогорск к своей сестре. В 1953 году я приехала в Магнитогорск, здесь тоже было нелегко, денег не было.
Пришли мы с тетей в 38 школу, меня взяли в 5 класс, но нужно темную форму, а у меня, конечно, не было, купить не на что. Тетя покрасила мое цветное платье в темный цвет, соседка сшила фартучек, так вот я и пошла в школу в ситцевой форме. Меня очень жалела классный руководитель Надежда Николаевна, когда узнала, что я живу без мамы. Летом на каникулы я уезжала домой к маме, и там с девочками работала. Мы месили глину и мазали колхозные базы, чтобы хоть немного заработать денег, а возраст был 14 лет. Вот так мы выживали, быстро взрослели, детства не видели. Мы ведь все — дети отцов, не вернувшихся с войны, — не знали слова «папа». А это так обидно: мы были лишены отцовской ласки, внимания и защиты. Не могли обнять, поцеловать его, а он — нас. До слез обидно, что в детстве ничего не видели хорошего и в старости тоже ничего хорошего не видим.
В 1958 году я устроилась на работу, закончила вечернюю школу бухгалтеров и 42 года проработала бухгалтером. Вышла замуж, вырастили двух сыновей трудолюбивых, работают на ММК. Сейчас на пенсии, но дома сидеть не могу, не привыкла, работаю в общественной организации «Память сердца», а летом — в саду. Я считаю, работа — это жизнь.
Валентина ДЕЙНЕКИНА:
СКОЛЬКО МОЖЕТ ВЫНЕСТИ ЧЕЛОВЕК?
Жила Меланья — тихое созиданье.
Мужа схоронила в 1919 году. И осталась Меланья с четырьмя детьми на руках: Надюшка, Герка, Колюшка да младший — Ванюшка. Воспитала их в строгости, с любовью к матери и к Родине своей. Но вот опять беда: напали немцы, и ушли защищать Родину свою Герка, Колюшка да младший — Ванюшка. Осталась Меланья с дочкой Надюшкой, все ждала сыновей.
Погиб младший, Ванюшка, и старший, Георгий, погиб, а Колюшка без вести пропал. И ослепла с горя Меланья, и слепая на бобах гадала. Говорила внучке Валюшке: «Вот Герка погиб, Ванюшка погиб, а Колюшка-то живой. Жди, Валюшка. Я не дождусь — умру, а ты дождешься отца своего».
Вот и Валюшка стала старушкой, все ждет с фронта отца своего. За слог не взыщите — от всего сердца, с большой любовью к бабушке своей писала.
Отец мой Аристов Николай Дмитриевич, по рассказам матери, в 1939 году был призван в армию на действительную службу. Во время войны — сержант, разведчик — пропал без вести в октябре 1941 года. Когда отец ушел в армию, маме, выросшей в сибирской деревне, было трудно жить в городе, без родных.
Она устроилась дояркой в ЖОСе, но выполнять приходилось любую работу, возвращалась поздно, и я оставалась дома хозяйкой.
В 7 лет я топила печь, варила картошку, убирала в избе. А избушка у нас была в земле, как блиндаж, из земли торчала труба. Помню, был сильный ливень, я проснулась, а кругом вода. Я с койки залезла на стол, а вода все прибывала. Я стала плакать. Тут пришла мама, стала ведрами выносить воду, потом и я ей стала помогать. Хлеба было мало: на тех детей, у кого отцы пропали без вести, хлеб не давали, а есть всегда хотелось.
Занятия в школе начинались, когда уборочная заканчивалась. Мы помогали перебирать осенью картошку в хранилищах, собирали ее в поле. Бригадир давал нам за работу несколько картошин, а Екатерина Федоровна (фамилию забыла), наша учительница, в классе эту картошку порежет на кружочки, испечет на печке-буржуйке и раздаст ребятам, и в первую очередь слабым детям или тем, кто плакал. Осенью картошку совхоз выкопает, а что осталось в земле или на поле, собирать не разрешали. Весной мы ходили за трактором, когда он пахал, как грачи собирали мороженую картошку и из нее пекли лепешки, которые в горле застревали, но мы их все-таки ели. Стаж трудовой детям войны, сиротам, надо считать с 7 лет, так как мы себя уже сами кормили.
Я выросла (да и не только я), не зная ни яслей, ни садика, ни пионерских лагерей. Помню, у кого отцы были, дети ездили отдыхать, а мы не могли.
Много горького в жизни было, всего не опишешь. Среди родных пятеро погибли в войнах: дед по матери Волков Степан — в германскую, дед по отцу Аристов Дмитрий — в гражданскую, отец и его два брата — в Отечественную. Сколько же горя может вынести человек? Какими мерками это можно измерить? А сейчас преступность страшная, и опять душа болит за сыновей и внуков. Каждый день Бога молишь, чтоб живы были.Валентина ЛЕПИХИНА:
ЕГО ИМЯ НА КАРТЕ ГОРОДА
Мой отец, Жувасин Павел Алексеевич, родился в 1908 году в селе Подгорное, Юмагузинского района в крестьянской семье. До армии работал в колхозе, а в 1932 году приехал на стройку в Магнитку и работал в ПАТО. Дома находился очень мало, часто ездил в командировки.
В 1938 году умерла моя мама, и мы остались с папой одни, а детей было трое.
Началась Великая Отечественная война. Отец наш в числе первых ушел на фронт, оставил нас с чужой женщиной, которую привел к нам в дом, она стала потом для нас матерью. Как сейчас помню, вернулся домой из очередной командировки поздно вечером, а наутро уже принесли повестку.
Я еще спала, проснулась от ласкового прикосновения папиных рук. Он обнял меня и, крепко-крепко прижав к себе, поцеловал. Не знала я тогда, что это прощание навсегда.
Провожали отца в дождливую холодную погоду. Стали ждать писем. Письма приходили редко.
В 1942 году отец был ранен под Сталинградом в ноги, выписался из госпиталя и снова на фронт. Нам без отца жилось очень тяжело, так хотелось ласки, но родителей не было рядом.
В 1944 году, 22 февраля, шли бои за форсирование Днепра. За отличие в этих боях и было присвоено Павлу Алексеевичу звание Героя Советского Союза. Папа был ранен, оказался в госпитале, откуда писал, что как только вылечится, поедет в Москву за наградой и заедет домой. Поехать в Москву не смог, так как снова ушел на фронт. И вот Звезда Героя Советского Союза догоняла его и не могла догнать. В 1944 году, 4 октября, при освобождении города Труда в Румынии наш папа погиб. Похоронен был во дворе лицея.
Прошло много лет, и нам, детям, захотелось посмотреть, где похоронен наш отец.
В 1965 году мы с мужем поехали по туристической путевке в Румынию. Встретили нас хорошо, дали нам переводчика, который нас привел на могилу.
В центре города в сквере стоит памятник, здесь братская могила советских солдат, отдавших жизнь за освобождение Румынии. В списках похороненных есть имя нашего отца Жувасина Павла Алексеевича. Мы возложили венок и цветы.
В 1967 году в нашем городе в поселке Дзержинского улица Загородная была переименована в улицу Жувасина П. А. Потом у нас родилась мысль поставить ему памятник у себя на родине. В 1970 году брат был в Румынии и привез горсть земли с могилы отца. Работники ПАТО помогли нам поставить на кладбище памятник. Мы благодарны им за это и еще за то, что каждый раз в праздник 9 Мая те, кто помнит Павла Алексеевича, и молодые, которые его никогда не видели, приходят на могилу своего земляка и товарища и приносят ему цветы.
Прошло 30 лет, памятник стал разрушаться, и мы решили его заменить. Молодая общественная организация «Память сердца. Дети погибших защитников Отечества» мне помогла, и ко Дню Победы 2001 года был установлен памятник из красивого черного гранита.
Публикацию подготовил
Анатолий МЯГКОВ.