— Здравствуйте, дорогой Владимир Владимирович, здравствуйте, привет
вам с берегов Невы.
— Гутен морген... э-э-э... Валентина Ивановна, наш славный губернатор
Северной Пальмиры. Как живется-можется?
— Не знаю, что и сказать. Да вы и сами все знаете.
— Это уж точно, но мне хочется и тебя послушать, так сказать, из первых
уст... э-э-э... без протокола. Какие успехи?
— Да плохо все, Владимир Владимирович, плохо. Не могу я больше, не
могу...
— Надо, Федя, надо! Э-э-э... а что за заварушка была недавно у вас
на Литейном проспекте? Какие-то детишки дорогу перекрыли. Бунт младенцев?
— Ах, вы про это? Да мелочь, выеденного яйца не стоит... Руководство
мэрии приняло решение закрыть в центре града три — четыре школы да
разломать хиленький детский стадиончик, а на освободившейся территории
построить образцовые офисы и элитное жилье... Лужкову в Москве все
позволено, а мне что, не-ет?!
— Ближе к делу... э-э-э...
— ...Ну и четыре сотни школьников-хулиганов с дебилами-учителями и
скандалистами-родителями вышли протестовать на улицу... со всякими
гадкими плакатами и подстрекательскими лозунгами... Разве можно так
плевать в чистую, легко ранимую губернаторскую женскую душу, а?..
— Ну-ка, ну-ка, с какими еще плакатами? Тексты запомнили?
— Э-э-х, извольте. «Продается город. Звонить в Смольный. Спросить
Валентину Ивановну»... Ой, я больше не могу-у-у!..
— Надо, Федя, надо!.. Да соберись, Валюша, соберись. Не время сырость
разводить, когда враги Отечества готовят новую смуту... А помнишь,
как мы с тобой ха-ра-шо работали в Москве. Как пара гнедых: я — президент,
ты — вице-премьер правительства РФ? Сколько мы добрых дел вместе понаделали!
— Ой, и правда. Помню, как мы с вами о беспризорных детишках заботились.
Дай бог памяти, весной это было 2003 года. Целую неделю по всем каналам
телевидения не покладая рук мы боролись с этим страшным социальным
злом. Тогда по всей России беспризорников было два миллиона.
— Точно, Валя, но это тогда, а сейчас их уже четыре миллиона. Бог
ты мой, какая армия беспризорников! И численность их растет не по
дням, а по часам. Бедненькие, грязненькие, голодненъкие детишки...
э-э-э... птичку жалко.
— Всех не пережалеете, уважаемый президент. А по большому счету...
подумаешь, четыре миллиона беспризорных сопляков. Вон в Италии недавно
Папу Римского, понтифика, хоронили, так там аж пять миллионов верующих
собралось в одном городе... П-я-т-ь! Вот это размах!
— И то правда, милая. И эту волнующую душу процедуру транслировали
по всем телеканалам мира.
— Кстати, Владимир Владимирович, а почему вы не поехали в Рим проводить
в последний путь этого достойного человека? Там были главы всех государств
мира... Даже сам Буш с папенькой присутствовал и отдал долг памяти
и скорби.
— Да мне... это самое... мой духовник... э-э-э... ехать запретил.
А в результате вышла лажа, ну точно, подстава. Теперь мое доброе имя
полощут все кому не лень. Обзывают карманным президентом и великой
посредственностью. Выть хочется!
— Да как они смеют, щелкоперы проклятые! Какая наглость! Да вы у нас
единственный национальный герой! Вы наш народный... харизматический
лидер!
— Спасибо, Валя, зело тронут, пролила бальзам на душу. Правильно говорят:
старый друг лучше новых двух... А чего ты так на меня смотришь? Спросить
чего-то хочешь?
— Да есть вопрос, который давно не дает мне покоя. Дедушка Ельцин
взрастил у нас пять долларовых миллиардеров, а при вашем демократическом
правлении их в России расплодилось уже в пять—шесть раз больше. А
как отличить «правильного олигарха» от «неправильного»?
— Да проще простого, милая. Правильный... э-э-э... это тот, который
зашибает хорошую деньгу в России, а всякие там фешенебельные виллы,
яхты, заграничные футбольные клубы покупает за кордоном... Ну, как
Рома Абрамович. Это наш образцовый Мальчиш-Кибальчиш. А «неправильный
олигарх» — это тот, который лезет, лезет и лезет, гад, в политику,
ну, как Мишка Ходорковский. Он, стало быть, Мальчиш-Плохиш.
— Ой, как просто! Как вы все по полочкам разложили!
— А меня, Валюша, хочу пожаловаться, злые люди до сих пор шпыняют,
говорят, что я со своими соратниками взял и расчекистил компанию «ЮКОС»
и прикарманил чужую собственность. Обидно до слез!.. У меня же в Сбербанке
нет ни рубля, ни копейки!
— Ой, и у меня тоже! Все до последнего цента я держу в другом месте.
— Ты, Валюша, не при женщине будет сказано, проста как правда. Похитрее
надо быть, поизворотливее, ты ж комсомолка 70-х. Такую школу жизни
при проклятых коммуняках прошла!.. Огонь, воду и медные трубы...
— И вы туда же. Я женщина слабая, беззащитная... Ой, не могу я...
Брошу все, уеду...
— Надо, Федя, надо!.. Никуда ты, моя комсомолочка, не уедешь и команду
нашу не бросишь: у нас вход — рупь, а выход — два! Помни нетленный
лозунг: Партия прикажет — Комсомол ответит: «Есть!».
— Легко вам меня укорять да смеяться. Вы — мужчина, сильный пол, треть
жизни на горнолыжных курортах промотали. В спортзалах свой организм
закалили, а я женщина слабая, беззащитная... Вон радиостанция «Эхо
Москвы» — и вроде бы там приличные люди! — на днях на весь мир раззвонила,
что у себя в Питере я вырастила и пригрела 15 тысяч фашиствующих скинхедов.
Это надо же!
— Эка невидаль. Они и меня, своего президента, в грязи извазюкали,
обвинили, что я организовал и из своего президентского фонда оплачиваю
молодежное движение «НАШИ». Языком, ироды, метут как помелом. До печенок
уже достали. Клевещут, извращают. Бормочут, что в гитлеровской Германии
был ФАШИЗМ, а в России теперь — НАШИзм!.. Но я держусь, а ты слезы
льешь, рева-корова.
— Да боюсь я, нервы на пределе. Вдруг к Смольному крейсер «Аврора»
подойдет, а в кабинет ворвутся уже не пенсионеры, а революционные
матросы? Ой, не могу я больше, не могу!
— Надо, Федя, надо!
— Да что вы все заладили: Федя да Федя? Ну чего вы надо мной издеваетесь?
Я плоть от плоти — женщина. Жен-щи-на! Интеллигентная, воспитанная,
культурная. Да у меня одних корсетов от Диора 17 штук, а париков —
не счесть. Вы что, забыли, что меня Валентиной зовут?
— Ха-ха-ха... красавица ты моя. Ничего я не забыл. Слушай сюда, как
говорят в Одессе... В коммунячьи времена ходил по России забавный
анекдот. Приходит к Хрущеву Фидель Кастро Рус, снимает парик, бороду
и усы, бросает на стол, и оказывается, что это наш Федька Костров
Русский. Он в сердцах кричит кукурузнику-генсеку: «Не могу я больше,
Никита Сергеевич, ой, не могу!» А Хрущев нахлобучивает ему на голову
парик, подает бороду и приговаривает: «Надо, Федя, надо!»