В противоречиях времени рождаются настоящие поэты. Александр Блок начало своего двадцатилетия прожил в конце XIX века и почти двадцать один год в начале XX, заключительного века уходящего тысячелетия.
Он родился 16 ноября 1880 года в доме своего деда — ректора Петербургского университета, Андрея Николаевича Бекетова, профессора-энциклопедиста.
Прабабушка, Александра Николаевна Карелина, которая первой приняла на руки новорожденного, была знаменитой личностью. Ей посвящал стихи Антон Дельвиг и подарил автографы Пушкина, она встречалась с декабристами... Она как бы передала незримую нить правнуку от Пушкина и его эпохи с надеждой, что нить не разорвется, — и в этом не ошиблась.
Мать поэта, Александра Андреевна Блок — поэтесса, переводчица, друг, советник и первый редактор сочинений сына. Духовная связь между ними была абсолютной. «Она привила сыну чистоту вкуса, воспитанного на классических образцах, тяготение к высокому и подлинному лиризму...» — писала о своей сестре М.А.Бекетова.
Определенный след в душе маленького Сашуры оставил отец, Александр Львович. Демоническая, незаурядная личность. Утонченная красота, вьющиеся волосы, порывистые движения, загадочность натуры привлекли внимание даже Федора Достоевского, пожелавшего сделать его прототипом своего романа. Стихией Александра Львовича была музыка. Музыка бушующих страстей. Бетховен, Шуман... Стихию звуков, романтизм, иронию, некую раздвоенность: «порядок-космос, беспрорядок-хаос», унаследовал от отца сын.
Боюсь души моей двуликой
И осторожно хороню
Свой образ дьявольский и дикий
В сию священную броню,
— напишет он позже.
Родители рано разошлись, и ребенок попал под опеку тетушек.
Несомненно, поэтической колыбелью поэта было село Шахматово в Клинском уезде Московской губернии. Около дома росли вековая липа, тополь серебристый, сирень, множество цветов. Из окон мезонина Саша видел лесные дали, пламя восходов и закатов, блеск луны, мерцание звезд. Видел туманы и еще много того, что легло в основу его творчества. Стихи он начал писать с пяти лет.
Женское общество, в котором воспитывался мальчик, заложило в его душе идеалы Прекрасной Дамы. Такой образ мог возникнуть в воображении лишь у сверхчувствительного человека и обладающего даром ясновидения. «Прекрасная» — сверхъестественная, сверхкрасивая, сверхжеланная. Кто она, эта Дама? Реальная женщина, единственная и неповторимая, или статуя, созданная Пигмалионом и оживленная дыханием поэта? А может быть, Прекрасная Дама — это большой поэтический колокол, гармония Космоса, поискам которой Блок посвятил свою жизнь? Все реальные дамы входили в его жизнь через парадный подъезд, а уходили через черный, унося с собой звуки разбуженного озарения.
Первой Дамой сердца на пути семнадцатилетнего Блока оказалась замужняя Ксения Михайловна Садовская. Они встретились случайно на курорте Бад Наугейме в 1897 году, и тайная связь потом продолжалась целых шесть лет.
Элегантная тридцативосьмилетняя синеглазая красавица Оксана разбудила в юноше мужчину. «Чем больше я тебя вижу, Оксана, тем больше во мне пробуждается то чувство, которое объяснить одним словом нельзя: в нем есть и радость, и грусть, а больше всего горячей, искренней любви», — записал Блок в дневнике. В объятиях Ксении Михайловны он испытал не только экстаз первых любовных ощущений, но и экстаз поэтического вдохновения. Колокол зазвучал. Более трехсот стихотворений пишет юноша в это время.
Казалось, что любовь к прекрасной Оксане будет вечной, но восторг рассеялся, скука, тоска вошли в душу Александра. «Глубокоуважаемая Ксения Михайловна. Я глубоко понимаю, чувствую и верю. Прощенья я не прошу, потому что нельзя просить его... Было, конечно, то, что очень трудно объяснить, зная даже мою отвратительную натуру. Я сам не берусь объяснить этого «психологического» явления. Со мной бывает вот что: я — весь страсть, обожание, самое полное и самое чистое; вдруг все проходит — является скука, апатия (мне незачем рисоваться), а иногда отчаянная беспредметная тоска...» Страсть и покой — два полюса, между которыми металась стрелка блоковской жизни, но чаще стрелка склонялась к страсти. Она давала энергию вдохновения, и именно она сделала из Сашуры поэта космических грез.
Шахматово и Боблово разделяло несколько километров. Летом 1898 года восемнадцатилетний Александр Блок впервые встретился с Любовью Дмитриевной Менделеевой — дочерью великого химика. Она записала: «О, день, роковой для Блока и меня... Сердце бьется тяжело и глухо. Предчувствие? Или что?.. Слышу звонкий шаг, входивший в мою жизнь». Александр оказался более сдержанным в чувствах и в стихотворении назвал Любу «чистой мадонной», но почему-то в прошедшем времени.
Она молода и прекрасна была
И чистой мадонной осталась,
Как зеркало речки спокойной, светла.
Как сердце мое разрывалось.
В Боблово играли «Гамлета». В роли принца Датского — Александр, в роли Офелии — Люба. Спектакль прошел на одном дыхании для исполнителей и зрителей. Оставаясь в сценических костюмах, главные герои уединились в парке и застыли от удивления. Небо прочертил яркий метеор. «Перед природой, перед ее жизнью и ее участием в судьбах мы с Блоком, как оказалось потом, дышали одним дыханием. Эта голубая «звезда полночная» сказала все, что не было сказано», — вспоминала Любовь Дмитриевна.
Блок в восторге. «У меня нет холодных слов в сердце... у меня громадное, раздуваемое пламя в душе, я дышу и живу Тобой, Тобой, Солнце моего Мира... Я никогда не забуду, что ты живая и молодая, такая, какая есть перед моими глазами, в простом человеческом сердце моего существа». Можно позавидовать взлету таких чувств. Влюбленным требовалось уединение. Встречи назначались в меблированных комнатах на Серпуховской. Сумбурные, короткие, торопливые, с примесью опасения быть замеченными родственниками или друзьями. Воспитанная в жестких традициях менделеевского дома, Люба наотрез отказалась продолжать греховные связи: «... мы с каждым днем все больше и больше губим нашу прежнюю, чистую, бесконечно прекрасную любовь... реши беспристрастно, объективно».
2 января 1903 года Александр Блок делает официальное предложение возлюбленной: «Моя любовь, Моя единственная... Ты ангел Светлый, ангел Величавый, Ты — Богиня моих земных желаний». Восторг, восторг, восторг. А рядом: «...вдруг это не она. Странно и страшно... Если Люба наконец поймет, в чем дело, ничего не будет...» — такими строчками пестрели записные книжки Блока перед свадьбой. Чего он боялся? Разоблачения? Предательства? Или боялся, что жена не будет витать с ним в Космосе, в Космосе его поэзии, звуков, и он окажется одиноким скитальцем в мире человеческих страстей? А может быть, за опьянением любовью его ожидает разочарование?
Вот все терзания позади. 17 августа 1903 года. Дождливый день. В таракановской церкви Михаила Архангела состоялось венчание Александра Александровича Блока с Любовью Дмитриевной Менделеевой. Звонили колокола. Дмитрий Иванович Менделеев плакал. У молодых закончился этап далеко не безоблачной влюбленности, впереди — перипетии семейной жизни.
За период с 1898 по 1900 год Блоком написан цикл стихов с пометкой: «До встречи с ЛД и после», которые вышли сборником «Стихи о Прекрасной Даме» в октябре 1904 года. В него включено восемьдесят восемь стихотворений из ранее написанных почти восьмисот. По поводу «Прекрасной Дамы» у автора был разговор с поэтом Владимиром Пястом.
Пяст: «Знаете, я думаю, что я совершенно по-своему понимаю и ваши стихи. Вашу «Прекрасную Даму». Ведь в ней вижу вот что: тайну. И мне кажется, что когда вы пытаетесь ее выразить, охватить осязательное, вам это не удается. Но в этом-то все и дело. Тут не любовь главное, как я понимаю, а именно это леденящее, неохватимое... экстаз... выхождение из чувственного мира».
Блок: «Ну, конечно же, так. «Прекрасная Дама» — это только название, термин, к тому же данный Валерием Брюсовым... Ну да, именно это есть то, что вы говорили — «Прекрасная Дама». А это невозможно выразить». Кстати, ни в одном из своих стихотворений Блок не назвал жену «Прекрасной Дамой», и эта роль ей была в тягость.
Реальной Дамы нет, а есть «термин», «тайна» и все что хотите. Освободившись от реального восприятия женщины, поэт получал от нее искру поэтического вдохновения и горел до тех пор, пока хватало сил.
В новом цикле стихов «Распятья» образ Прекрасной Дамы едва мелькал, хотя Любовь Дмитриевна — и «Афелия, и Солнце, и Небо, и Божество». Блок не смог, а может быть, не хотел будить в жене чувственность. Со временем она признается: «Я до идиотизма ничего не понимала в любовных делах... Он сейчас же принялся теоретизировать о том, что нам не надо физической близости... Такие отношения не могли быть длительными, все равно он неизбежно уйдет от меня к другой». Оправдание своей нимфомании? С другой стороны, что оставалось делать женщине во цвете лет? Блуждать по заоблачным высям? Быть вдовой при живом муже? А ей хотелось обыкновенной любви, ласки, внимания. «Брошена на произвол всякого, кто стал бы за мной ухаживать», — фраза отчаявшейся жены. Ухажер нашелся в лице друга мужа — Андрея Белого. Начался спектакль под названием «Любовь на троих» или «Балаганчик», как потом назвал его Блок. Он смотрел на представление как бы со стороны. «...Все время, все, что касается Твоих отношений с Любой, было для меня непонятно и часто неважно. По поводу этого я не могу сказать ни слова, и часто этого для меня как будто и нет», — из письма к счастливому любовнику. За этими строчками должно было бы скрываться охлаждение к жене. Нет, Блоку она была нужна, как и он ей: «...Надежный, неизменно прямой, самый достоверный из всех». Это звучит у Любови Дмитриевны уверенно, с надеждой в завтрашний день их высоких обоюдных чувств.
Любовь неразрывно связана с душой человека. Вне души не бывает настоящей любви. Не ищи ее в космосе, а ищи любовь на земле. И Блок искал, задавая себе вопрос: «Зачем ты так нагло смотришь женщинам в лицо? — Всегда смотрю. Женихом был — смотрел, был влюбленным — смотрел. Ищу своего лица. Глаз и губ». Она явилась совсем неожиданно в образе «Незнакомки» в окне ресторана на станции Озерки. Явилась как будто из пара, выпущенного паровозом. Поэт успел увидеть и шляпу, и траурные перья, и в кольцах узкую руку. Вот она, долгожданная! Он ринулся к ней, готовый обнять и зацеловать, но вместо нее увидел другую — «Снежную маску» — Наталью Николаевну Волохову, актрису театра Комиссаржевской. Ей в ту пору было двадцать восемь лет, Блок на год моложе.
«Высокий тонкий стан, бледное лицо, тонкие черты, черные волосы и глаза, именно «крылатые» черные широко открытые, «маки злых очей». И еще поразительная была улыбка, сверкающая белизной зубов, какая-то торжествующая, победоносная улыбка». Воистину Прекрасная Дама.
Для поэта Наталья Николаевна оказалась женщиной-звездой, женщиной-метеором, сорвавшейся в снежную замять его души и на время осветившей окружающую его темноту. За две недели января 1907 года он пишет тридцать стихотворений. «Посвящаю их тебе, высокая женщина в черном, с глазами крылатыми и влюбленными в огонь и мглу моего города». Однако Волохова, как земной человек, не пожелала жить в холоде улиц. «Зачем вы не такой, кого бы я могла полюбить?» — как-то вырвалось у нее сожаление. Несмотря на это, без малого два года снежная карусель их отношений продолжала кружиться. Блок вынашивал развод с женой. Но метелям свойственно затихать. Затих и поэт. Стихи пишутся на миноре, цвет их лиловый, врубелевский. Чего стоит одна лишь «Клеопатра»! Отстояв у Волоховой свое право на мужа, Любовь Дмитриевна пошла своим путем. «Оставшись верной трудной настоящей моей любви, я потом легко отдавала дань всем встречающимся влюбленностям...»
Муж не разбудил в ней женщину, Андрей Белый не успел, а Георгию Чулкову это удалось сполна. Обманутый муж не стал вызывать соперника на дуэль и с холодным безразличием и брезгливостью смотрел на «нетягостную любовную игру».
В феврале Любовь Дмитриевна отбыла на гастроли с театральной труппой, в которой играла далеко не первые роли. Там она влюбляется в «пажа» Дагоберта, считая его «лучшим, что было в жизни». Тем не менее переписка с мужем продолжается и носит клятвенный характер: «...Люблю тебя, ты единственная моя надежда, и на краю света не уйти мне от тебя...» Он отвечает: «Моя милая, время ползет без тебя какое-то пустое, бесплотное... я начал сильно тосковать. Беспокоюсь о тебе, думаю постоянно о тебе...» Снова ее письмо: «Живу на свой страх, все беру, что идет мне навстречу, и знаю, что дорого заплачу болью и страданием за каждое свое движение, за дерзость... Люблю тебя одного в целом мире... Господь с тобой, целую твои руки, мой милый, мой ненаглядный...» У каждого бог свой и, греша, все просят у него прощения.
Несмотря на божественные заверения, флирты продолжались и закончились беременностью. 9 августа 1908 года Любовь Дмитриевна вернулась домой. Сцен ревности, укоров не было, а были сострадания и жалость. При этом она обвиняла мужа, что «... очень много пил в эту зиму и совершенно не считался с ее состоянием». Блок же решил, если нет своих детей, то пусть чужому ребенку он будет отцом. Природа распорядилась по-своему. Новорожденный прожил всего восемь дней. Несостоявшийся отец сам его хоронил.
Смерть ребенка лишила Александра Блока смысла жизни: связь с Космосом нарушилась, депрессия сковала, вино измучило, но сохранялись в глубине души поэтические искры. Выходят его сборники стихов: «Снежная маска», «Земля в снегу», написана драма «Песня судьбы» и множество статей на различные темы. Но пустота давила, сжимала, оглушала. Необходима была смена обстановки. Поэт решил ехать в Италию. Жена за ним. Были они рядом, но так далеки друг от друга. Несмотря на новые впечатления, их силу, лучезарность, Блок оставался в меланхолии. Душевный дискомфорт усиливался не только от неустроенности собственной жизни, но и оттого, что нет искры, способной вызвать пламя творчества.
На обратном пути из Италии по воле провидения, а может быть специально, Александр Александрович оказался в дорогом сердцу Бад Наугейме. Ах, Ксения Михайловна, Ксения Михайловна! Нахлынуло прошлое, и зазвучала лучшая любовная лирика поэта. «КМС» посвящен цикл стихов «Через двенадцать лет». Когда Садовская в одиночестве умерла в Одессе от тифа в 1922 году, среди прочих вещей у нее нашли связку писем от Александра Блока.
Поездка позади. Вот и граница. «...Это она — несчастная моя Россия, заплеванная чиновниками, грязная, забитая, слюнявая, всемирное посмешище. Здравствуй, матушка!» Какая тоска, какая безысходность! Но не таков Блок. Чем выше гора, тем тяжелее ноша. Поэт нашел в себе силы сбросить груз житейских передряг и увидеть над головой солнце, и пишет матери: «Я чувствую, что у меня, наконец, на 31-м году определился очень важный перелом... Я определенно хочу жить и вижу впереди много простых и увлекательных возможностей — притом в том, в чем прежде не видел...» Раз появилась тяга к жизни, значит, появилась и тяга к творчеству. Он пишет много стихов, работает над поэмой «Возмездие», статьями, много времени уделяет театральной жизни Петербурга.
Жизнь взяла свое. Колокольчиком в оркестре души Блока зазвучала двадцатилетняя красавица Наталья Николаевна Скворцова. Темпераментная девушка с богатым воображением и без комплексов. Два дня их встреч пролетели мгновением. Но Блок не вспыхнул. «Я не только молод, я еще бесконечно стар. Чем больше я живу, тем больше я научаюсь ждать настоящего звона большого колокола; я слышу, но не слушаю колокольчиков, не хочу умереть, боюсь малинового звона», — так он отписал в одном из писем несостоявшейся Прекрасной Даме.
19 января 1913 года Блок закончил «Розу и Крест», и как поэт заглох почти на девять месяцев. «Вино и страсть» терзали его душу. Нелюдимость, угрюмость, отрешенность. Жена в это время колесила то в Житомир, то в Бердичев, пребывая в «рабстве у страсти», предлагая в письмах мужу любовь «втроем». Он сдержанно отвечает: «...На Кавказе ты ставила на карту только тело, теперь же (я уверен, почти без сомнения) ты ставишь на карту и тело, и душу, т. е. гармонию... То, что ты совершаешь, есть заключительный момент сна, который ведет к катастрофе или — к разрушению первоначальной и единственной гармонии, смысла жизни, найденного когда-то, но еще не оправданного, не заключенного в форму». Какие разные понятия жизни: для него любовь — гармония, для нее — удовлетворение похоти. Оба они не святые. Каждый грешен по-своему и ищет тому оправдание. Жизнь продолжается, несмотря ни на что.
Блок умел загонять страсть в глубину души и сдерживать в узде до поры до времени.
О, я хочу безумно жить:
Все сущее — увековечить.
Безличное — вочеловечить,
Несбывшееся — воплотить!
Слагая, предчувствовал звон большого колокола. И он зазвучал. 12 января 1914 года слушает, наверное, во второй раз «Кармен» в Театре музыкальной драмы. В главной роли выступила Любовь Александровна Андреева-Дельмас. Сияющая, дерзкая, неукротимая в желаниях и пламени. Волосы ее излучали жар, белизна зубов дразнила, яркие губы обещали забвение. Их нельзя было назвать новичками в любви (Дельмас была замужем), но обновленному, а может быть, новому чувству оба отдались без оглядки.
Блок: «Она вся благоухает, она нежна, страстна, чиста... Я ничего не чувствую, кроме ее губ, колен... Она приходит ко мне, наполняет меня своим страстным дыханием, я оживаю к ночи...»
Дельмас: «Боюсь любви... Я прекрасно знаю, как я закончу жизнь, потому что вы оказались тот... Почему вы так нежны сегодня? Потому, что я вас полюбила... Я вас никогда не забуду, вас нельзя забыть...» Действительно, она не забыла и любила до конца его дней. Десять самых страстных стихотворений Блок посвящает «Кармен» — Прекрасной Даме.
Что еще надо влюбленным? Они нашли друг друга. Живи, радуйся, наслаждайся соловьиным садом! Но... «заглушить рокотание моря соловьиная песнь не вольна». Блок в отчаянии: «Боже мой, какое безумие, что все проходит, ничто не вечно...» Подошел холодный август их отношений. «Я не знаю, как это случилось, что я нашел Вас, не знаю и того, за что теряю Вас, но так надо... Только бог и я знаем, как я Вас люблю... Господь с Вами...»
Вот и все, мониста Кармен отзвучали. К тому же отношения с женой окончательно зашли в тупик. «Я думаю жить отдельно... Говорил с Любой, чтобы разойтись, разъехаться». И тут же: «Я думаю о тебе — думаю, сквозь всю мою жизнь... благодарю тебя, что продолжаешь быть со мной, несмотря на свое, несмотря на мое. Мне так нужно это». Гены, гены, отцовские гены двуликости. Владимир Пяст писал в «Воспоминаниях о Блоке» в 1923 году: «Больным душевно Блок не был до последних своих дней». Значит, чувствительная душа поэта считывала информацию с будущего, которая подсказывала, что в последние секунды земной жизни именно Любовь Дмитриевна закроет ему глаза. Он боялся чужой руки и оттого всеми силами старался удержать жену около себя. Наверное, нет ничего горше, чем умирать в одиночестве. Это потом, а пока...
Поэт, как истинный патриот Родины, не мог быть сторонним наблюдателем происходящего в России. Он услышал большой колокол революции и не в пример многим интеллигентам не ныл: «Пропала Россия», «Нет больше России», «Вечная память России...», а принял революцию и призывал всем сердцем слушать ее.
В марте 1917 года он был назначен секретарем Чрезвычайной следственной комиссии для расследования противозаконных действий царских министров и высших чиновников. Заключения его легли в книгу «Последние дни императорской власти», выпущенной издательством «Алконост» в 1921 году. Блок непосредственно присутствовал на допросах сильных мира ушедшего. Еще вчера в их усадьбах «насиловали и пороли девок; еще вчера они тыкали в нос нищему — мошной, а дураку — образованностью», а сегодня перед ним раскрылось истинное лицо царской камарильи. Перед глазами Блока прошли министры и князья, премьер и фаворитка императрицы — мадам Вырубова. «Нет, вы только подумайте, что за мразь столько лет правила Россией!» — восклицает автор «Последних дней».
Заключительным звоном большого колокола была поэма «Двенадцать» — о времени, о революции, о себе, написанная в январе 1918 года. Отзвуком ее стали стихотворения «Скифы» и последнее — «Пушкинскому дому» в феврале 1921 года.
Неоднозначна была принята поэма. Бывшие друзья: В.Пяст, Г.Чулков отвернулись от автора. Ахматова и Сологуб отказались выступать со сцены вместе с Блоком. Пришвин разразился грубостью, Бунин перещеголял его. Гумилев договорился до того, что «Блок послужил антихристу... вторично распял Христа и еще раз расстрелял государя». Утонченно травила поэта и Зинаида Гиппиус. Все это не прибавило здоровья и настроения. Блок «онемел» окончательно. К.И.Чуковский вспоминал: «Он онемел и оглох. То есть слышал и говорил, как обыкновенные люди, но тот изумительный слух и тот серафический голос, которым он обладал один, покинули его навсегда. Все для него стало беззвучно, как в «могиле».
Духовные и физические силы Александра Блока таяли. «Заботы. Молчание и мрак... Как безысходно все. Бросить все, продать, уехать далеко — на солнце, и жить совершенно иначе... Надо только надеяться и любить», — горькая дневниковая запись. Горечь сгущалась от воспоминаний разворованного и сожженного Шахматова.
Вот и роковой 1921 год. Все плохо, все безысходно. Скандал в доме за скандалом. Любовь Дмитриевна не ладит с матерью Александра Александровича, заставляя ее ходить на барахолку продавать вещи, а та не может смириться с новым увлечением снохи — клоуном «Анютой» — Жоржем Дельвари. «С цепи она сорвалась буквально. Страшно ей жить хочется».
Блок, глядя на увеселения жены, с еще большей душевной тоской отмечает, что как никогда любит свою Любу и, не получая взаимности, совсем сникает. «Как я устал... Утренние, до ужаса острые мысли, среди отчаяния и гибели».
Любовь Дмитриевна — посох, с которым шли по жизни двое «слепых». То Александр Александрович выводил на дорогу жену, то она давала направление выходу мужа из очередной ямы. Шли они по жизни такие разные, но необходимые друг другу.
С мая он начал подводить итог своей жизни, и последний раз отправился на прогулку с женой по любимым местам Петрограда. Потом разобрал архив, что-то сжег, что-то выбросил, что-то раздарил. Жизнь перестала привязывать к себе. Болезнь душила, худоба сделала неузнаваемым, сердце разрывалось от боли. Водянка пошла по телу. Помощи ждать неоткуда.
«По моей инициативе была создана консультация при участии профессора П.В.Троицкого и доктора Э.А.Гизе, признавших у больного наличие острого эндокардита, а также психастении», — отметил лечащий врач Блока Пекилес.
«Мне трудно дышать, сердце заняло полгруди», — последняя запись Александра Александровича Блока 18 июня 1921 года. В воскресенье 8 августа в половине одиннадцатого Любовь Дмитриевна закрыла поэту глаза.
Казалось бы, что со смертью поэта серебряного века должен был смолкнуть и поэтический колокол. Нет, он продолжает звучать и будить в душах людей гармонию, чувство прекрасного и любовь к России.


Л.Д. Менделеева



А.А. Блок

 

 

Валерий ПЕРЕДЕРИН