Кто же они, современные русские интеллигенты, решившие посвятить свою жизнь возрождению российской деревни, а может, прежде всего, собственной души? Они бросают благоустроенные квартиры в Москве и Питере и уезжают в глубинку навсегда, чтобы начинать строить свою жизнь заново.
«Министр культуры»
— Я не считаю себя подвижником. Просто каждый находит свой путь к спасению своей души. Я, когда приезжаю в Питер, три дня там не могу выдержать. Словно выталкивает что-то назад, в деревню...
Питерский интеллигент еще того, старого формата, Геннадий Александрович Чугунов переехал в Борисоглебский район в начале 90-х. Человек чрезвычайно деликатный и совестливый, он стремился к бесхитростности деревенской жизни, к тишине и единению с природой. Купил дом на окраине деревеньки Ляхово. Устроился директором в местную школу. Для деревенской школы такой работник — просто клад. Ведь кроме того, что Геннадий Александрович в Питере работал учителем физики, он еще многие годы посвятил изучению вокала и народным танцам. Теперь эти свои знания он старался воплотить в педагогической сфере.
Учебный день в школе начинался с линейки. Перед строем ребят выходил директор с гармошкой, растягивал мехи и запевал свою любимую: «Как родная меня мать провожала...» Ребятня хором подпевала директору, горланила и веселой гурьбой разбредалась по классам.
— На гармошке я научился играть уже здесь, в деревне. Кроме того купил за семьдесят рублей раздолбанное пианино, стоявшее в хлеву. Починил собственными руками. Представьте себе — научился играть. И даже стал сочинять песни.
Геннадий Александрович взял в руки гармошку и запел о любви и первом снеге. Пианино, увы, осталось в Ляхове. А сюда, в районный центр поселок Борисоглебский, он переехал пару лет назад «спасать Россию». А если серьезно, то просто в администрации приметили веселого и предприимчивого школьного директора и предложили возглавить культуру района. Теперь он — районный «министр культуры». Ох и проблем навалилось на его голову! В Ляхове было куда как бесхитростнее и проще.
— У нас в хозяйстве 24 клубных учреждения и 20 библиотек. На их содержание выделяют 240 тысяч рублей в год. Это такой мизер, что не хватает и на несколько месяцев. Поэтому приходиться «крутиться», зарабатывать деньги. Благодаря клубной работе, мы за год привлекли 300 тысяч. Потому лишь и держимся до сих пор. Беда не в том, что кто-то не хочет выделять нам деньги, а в том, что та культурная среда, которая была здесь во время советской власти, не опиралась на экономические основы. При каждом колхозе был свой дом культуры. А когда рухнула советская власть, а колхозы пришли в негодность — разрушилась и система сельских ДК.
По ночам Чугунов штудирует книги по менеджменту: как выживать учреждениям культуры в условиях рыночной экономики. Что-то из этих умных книг он берет на вооружение, а с чем-то — категорически не согласен.
— В сельской провинции не только экономика — менталитет у людей другой. И слава богу! Вон недавно приезжала к нам в поселок одна московская рок-группа в стиле хэви-металл. Думали — осчастливили. А к ним на концерт ни один человек не пришел! А вот на концерты наших, местных артистов из вокальных ансамблей «Светоч» и «Вдохновение» набираются полные залы. У нас даже молодежь привыкла к народной или камерной музыке.
Чугунов и сам не прочь «тряхнуть стариной». Накануне он вместе с девушками из «Вдохновения» ездил в Мышкин, где дал двухчасовой концерт русского романса. Прекрасный баритон у него сохранился со времен питерской молодости.
Ровно как и великолепный артистический костюм. Но чаще приходится загибать рукава рубахи, брать отвертку и плоскогубцы и ехать в сельский ДК чинить пианино или протекающую крышу.
По району Геннадий Александрович передвигается на свой «Волге» 1968 года выпуска. То масло течет, то мотор заклинит. Но деваться некуда — в райадминистрации всего одна машина, да и та постоянно занята. Местные дороги Чугунов изучил как свои пять пальцев. Оно и неудивительно — из района он почти никуда не выезжает. Очень редко — в Питер. Да еще в прошлом году сподобился в Австралии побывать, за счет зятя. Дочка-то вышла замуж за австралийского военного в отставке. Съездил Геннадий Александрович за море, пожил в двух коттеджах с бассейнами. Да быстро тоскливо стало на чужбине. Вот и воротился назад к своей старенькой таратайке-«Волге» и покосившемуся деревянному домишке.
Здесь — сердцу роднее.
«Мартышинская» школа
— Да какая она «мартышинская», ерунда какая-то! — отмахивается Владимир Сергеевич Мартышин. — Не «мартышинская», а ивановская, по названию села...
Так или иначе, но эта школа, которую прозвал «мартышинской» деревенский народ, уникальна даже не по областным — по всероссийским меркам. Здесь изучают краеведение со 2-го по 10-й классы. Только историю собственной деревни ребята «проходят» год. На следующий год — Борисоглебский район. Затем — соседние волости, Ярославская губерния, Борисоглебский, Троицкий и Вощажников монастыри. А еще — «Благочестивые люди России», «Основы традиционной духовности», «Добротолюбие».
— На уроках «Добротолюбия» мы делаем упор не на Закон Божий, а на благочестие, — поясняет Владимир Сергеевич. — Ведь вера — очень тонкий инструмент. К ней силком привести невозможно. Можно только оттолкнуть.
Еще 12 лет назад Владимир Мартышин жил в Москве, в четырехкомнатной квартире. Работал журналистом, сначала в журнале «Водный транспорт», а затем заведующим отделом очерка и публицистики в журнале «Москва». В 1984 году в своем дневнике он сделал надпись: «Я медленно умираю». Затем, в 1987-м — «Хочу жить!» И, наконец, в 1991-м, уже здесь в деревне — «Я живу!»
Поразительно, откуда у Владимира Сергеевича и его жены столько сил берется?! Огромный дом, фермерское хозяйство, трое детей. Подняли на небывалый уровень тихо умиравшую местную школу (он — директор, она — завуч). Строят (уже достраивают) храм. Организовывают ежегодные Иринарховские чтения и крестный ход. Прислуживают во время службы и поют на клиросе в церкви, которая находится в 16-ти километрах от их дома. Выстроили купель у источника преподобного Иринарха, куда съезжаются люди со всей России. Вдохнули жизнь туда, куда, казалось бы, она уже никогда не вернется...
У Мартышиных большой деревянный дом, которому, наверное, лет сто. Обустройством дома они начали заниматься только два года назад. Первое, что сделал Владимир Сергеевич — провел паровое отопление. До того было недосуг.
— Сегодня педагогическая ситуация такова, что школе приходится идти не только против улицы, но и против всех и вся: начиная от телевизора и кончая семьей, — говорит Владимир Сергеевич. — За последние десять лет родители до того привыкли к этому сраму — с экранов телевизоров, с обложек журналов, с рекламы, — что уже не замечают этого и не ограждают своих детей...
Откуда-то узнают о необычной «мартышинской», пардон, ивановской школе, русские интеллигенты — учителя. Уже добрый десяток из них съехались сюда целыми семьями из разных городов России от Москвы до Ростова-на-Дону. Обустраиваются в деревенской жизни.
— А я вообще считаю, что жить в деревне — это и есть счастье, — говорит Мартышин.
— Потому и уехали из города, Владимир Сергеевич?
— Не уехал, а убежал! От этого срама... Я бы ни на секунду там не остался!
— И другие люди, смотря на ваш пример, едут...
— Многие просто за детей боятся. В деревне атмосфера более благостная, нет наркоты. Мы же тут при школе еще интернат организовали. Дети воспитываются в нем круглогодично, многие — из разных городов губернии и страны. Есть даже трое детей священника. Учатся они вместе с нашими деревенскими ребятами. Сейчас в старших классах интерната есть вакантные места. Так что, если кто пожелает, милости просим.
Проповедник семьи
Среди московских и питерских интеллигентов, поселившихся в борисоглебских деревнях, Владимир Климзо — один из самых колоритных. Проповедник русской семьи, он считает, что только с этой «ячейки общества» начнется возрождение России.
— В этой теории, собственно, нет ничего оригинального, не я ее придумал, — говорит Владимир Сергеевич. — Давно замечено, что как только разрушается семья, как только падает нравственность — разрушаются целые государства. Понимаете, семья в городе — она несколько бесполезна. Именно от этого многие беды горожан. В деревенской жизни есть такие вещи, которые, даже если ты того не хочешь, пассивно воздействуя на тебя, заставят жить здраво. Не принесешь дров — не будет тепла. Не принесешь воды — нечего пить. Не скосишь сено — нечего жрать. Ты должен участвовать своим трудом во всем этом жизненном цикле. Человек в городе — как винтик в машине, он не чувствует своего достоинства, так как не видит результатов своего труда. Чем ближе человек к природе — тем ближе к Богу.
Климзо — москвич, гитарный мастер, преподавал игру на гитаре детям. Еще проживая в столице, чтобы прокормить семью, частенько уезжал в глубинку «на шабашку». По приезде замечал, что многие былые городские проблемы отныне кажутся смехотворными, да и сознание капитально прочищается. Как-то взял с собой жену, кандидата наук, в Карелию. Понравилось. Несколько лет мечтали о тихой деревенской жизни. Наконец, он рубанул с плеча: «Поехали!» «Ты что, с ума сошел?» — удивилась она.
Вместе с семьей Климзо в Карелию уехали еще несколько семей московских интеллигентов — таких же романтиков. «Тогда у меня было такое ощущение, что прокатилась целая волна по России: люди повалили жить в деревню» — признается Владимир Борисович.
Несколько лет прошло в поисках своего места в новой жизни. Занимался столярной мастерской, обустройством сельского клуба, национальными парками, рыбалкой. С женой и двумя дочками ютился в каких-то бараках, которые невозможно было протопить. А когда народилась третья дочка — решили перебираться в Центральную Россию, поближе к родственникам. В конце концов осели здесь, на одном из борисоглебских холмов, в двухэтажном каменном особняке постройки XIX века (бывшая собственность государственного крестьянина, разбогатевшего на торговле лесом).
Мы сидим в столярной мастерской Климзо, и он угощает меня деревенским сыром и творогом необыкновенного вкуса (корова-то — своя!). На стене висят гитары («Некогда доделывать — все время уходит на храм. Прямо перед заказчиками стыдно»). А поодаль стоят деревянные бочки. Это — тот самый хлеб насущный. Климзо их делает под заказ.
— В деревню мы переехали, потому что бежали от городской грязи и от внутренней интеллигентской шизофрении, — признается Владимир Борисович. — Тут более важен аспект не экономический или социальный, а духовный. Человек рождается не для развлечения, а для того, чтобы выполнить свое предназначение, свой долг. Ведь и в деревне, при всей, казалось бы, здоровой жизни, народ спивается. А спивается он потому, что разрушил храмы и потерял веру. Здесь есть семьи — прямые потомки тех, кто сносил местный храм, которые пьянка буквально выкосила под корень... А я лишь сейчас понял, зачем я здесь. Для того, чтобы построить храм.
...А когда поднимали крест на главку, случилось чудо. Хмурое, затянутое серыми тучами небо прямо над церковью разошлось небольшим кругляшком, и оттуда, словно сквозь объектив фотоаппарата, вниз хлынул поток солнечных лучей. А затянулось небо — секунда в секунду — после того, как крест был установлен. Деревенские посудачили об этом с недельку, решили — совпадение. И забыли. Смешной народ.
— Только об одном прошу — не делай из нас героев, — просит напоследок Владимир Борисович. — Это не какой-то там подвиг, это просто жизнь.