«Я не боюсь смерти. Это не пустая фраза. Когда мы говорим, что мы смерть презираем, это на самом деле так. Великое чувство патриотизма, полное осознание общественного долга господствуют над чувством страха. Когда появляется мысль о смерти, то думаешь так: ведь за пределами нашей жизни есть еще другая жизнь, не та «жизнь на том свете», которую обещают попы и муллы. Но есть жизнь после смерти — в сознании, в памяти народа. Если я при жизни делал что-то важное, бессмертное, то этим я заслужил эту другую жизнь — «жизнь после смерти». Потому что обо мне будут говорить, писать, портреты помещать, чего доброго. Если я это заслужил, то зачем же бояться смерти? Цель-то жизни в этом и заключается — жить так, чтобы и после смерти не умирать...
Но если мы не боимся смерти, это не значит, что мы не хотим жить... Совсем не так! Мы очень любим жизнь, хотим жить и поэтому презираем смерть! А если эта смерть так нужна в войне за Родину, то зачем бояться, что я рано погиб... Эта гибель уже есть бессмертие».
Все, что было в судьбе Мусы Джалиля дальше, вся его последующая жизнь доказала эти написанные по дороге на фронт слова.
С ПЕРВЫХ ДНЕЙ войны Джалиль был одержим одной мыслью — скорее попасть в действующую армию, быть там, где советские войска ведут бои с оккупантами. Ему, известному татарскому поэту, ничего не стоило получить бронь, но на все уговоры Джалиль только отвечал, что во время войны он предпочитает «укрываться за броней танков», что не может, «отсиживаясь в тылу, призывать к защите Родины». В качестве военкора армейской газеты «Отвага» он отправляется на Ленинградский фронт, во 2-ю Ударную армию под командованием на тот момент еще считавшегося советским генерала Власова.
К лету 1942 года — как раз тогда, когда на Волховском фронте находился и Джалиль, — крупные соединения советских войск оказались в окружении в непроходимых лесных болотах. Письма от Мусы Джалиля перестали приходить с июля. До конца войны он считался пропавшим без вести, пока штурмовавшие Берлин советские войска не обнаружили во дворе пустынной к этому моменту тюрьмы Моабит вырванный из книги листок со страшными своим спокойствием словами: «Я, татарский поэт Муса Джалиль, заключен в Моабитскую тюрьму как пленный, которому предъявлены политические обвинения, и, наверное, буду скоро расстрелян».
В одном из своих писем с фронта Джалиль писал: «Я сейчас в подлинно боевой обстановке, часто бываю на передовых линиях. С автоматом в руках прохожу очень опасные леса и болота чуть ли не у самых огневых точек врага». Главную же борьбу в своей жизни ему суждено было вести за огневыми точками врага, там, где это, казалось бы, невозможно, — в самой фашистской Германии, растворившись среди врагов. Линия фронта для Джалиля будет проходить в лагерях для военнопленных, в польском местечке Едлино, где формировались части национального легиона «Идель-Урал». В самый разгар войны, в 1943 году, этот советский человек окажется в Берлине, чтобы под самым носом Гитлера продолжить битву с фашизмом.
Тяжелораненый Джалиль попал в плен в районе Мясного Бора при попытке вырваться из окружения. Худой, изможденный человек, походивший на больного туберкулезом, в старой солдатской шинели, выгоревшей пилотке и деревянных колодках вместо башмаков, — таким сделали Джалиля немецкие лагеря для военнопленных.
Люди, столкнувшиеся с Джалилем в то время, рассказывали об огромном воздействии его стихов на советских военнопленных. Эти стихи переписывались и заучивались наизусть. В условиях, когда немцы всеми силами внушали, что на Родине их отныне считают предателями и иного выхода, кроме как отказаться от этой Родины и сотрудничать с фашистами, у них нет, строки о верности воинскому долгу были для пленных большой моральной поддержкой. Это была самая настоящая контрпропаганда Джалиля, сумевшего «и в плену не сдаваться фашистам».
С начала войны действовал приказ Гитлера об уничтожении оказавшихся в плену «азиатов». Политика кардинально изменилась в 1942 году, когда гитлеровцы приступили к формированию так называемых национальных легионов, в том числе и Волго-татарского. Внимание фашистов к нерусским народам Советского Союза в надежде, что их представители с радостью побегут из-под «гнета» русских помогать немцам, довольно примечательно. Как практичны они были, желая сэкономить немецкую кровь в сражениях с Россией, и вместе с тем как наивно верили в собственную выдумку, будто многонациональная Советская страна рассыплется, лишь только Запад в лице Гитлера занесет над ней свой карающий меч.
Вступать в Волго-татарский легион пленных «братьев-мусульман» с текущей в их жилах «кровью Чингиза и Батыя» призывали под предлогом освобождения страдающего «под игом русских большевиков» татарского народа и борьбы за независимое татарское государство Идель-Урал. Как видно из самого названия, аппетиты идеологов этой «освободительной борьбы» простирались на обширные территории между рекой Волгой (по-татарски Иделью) и Уралом. Государство это существовало только в воспаленном мозгу осевших в фашистской Германии после бегства из СССР татар-белоэмигрантов. Урал от Берлина очень далеко, однако посты в будущем государстве его «руководители» уже поделили между собой. «Президентом» должен был стать Шафи Алмасов (Алмас), до революции крупный спекулянт из Оренбуржья. Одним из идеологов государства Идель-Урал был Гаяс Исхаков (Исхаки). Исчерпывающую характеристику дает ему Ю.Корольков в одной из своих книг о Мусе Джалиле: «Правый эсер, он служил генералу Дутову, вместе с иностранными агентами вел подготовку к отторжению Башкирии от Советской России». Нынче объявлено, что его действия «ничего общего не имели с фашизмом».
Между тем даже беглого просмотра вышедшей в 1933 году в Берлине книги Исхаки «Идель-Урал» достаточно, чтобы обнаружить в ней такие вот перлы: «Русские, привыкшие в течение столетий властвовать над всеми национальностями бывшей России, до сих пор еще, несмотря на тяжелые уроки истории, не могут отказаться от мысли быть господином над «инородцем». Административно-территориальное деление, введенное большевиками, «не может отвечать и удовлетворить требованиям тюрко-татарской нации, стремящейся к самостоятельному государственному существованию». Переходя к «экономическому положению Идель-Урала в современном его состоянии», Исхаки безапелляционно заявляет, «что ничего отрадного оно не представляет. Там все разрушено и разграблено советской властью».
Но даже за самые бредовые националистические идеи, провозглашавшие своим главным требованием распад России, во все времена с удовольствием хватались наши враги, пытаясь воспользоваться ими для ослабления страны. (Показательно, кстати, что текст «произведения» Исхаки «Идель-Урал» сегодня без труда можно обнаружить в Интернете, и выложен он в свободном доступе не на одном сайте). Фашистская Германия не была в этом смысле исключением, используя, в частности, сепаратистские порывы кучки татарских эмигрантов в своих целях. Поэтому не так уж и важно в данном случае, разделял ли лично Гаяс Исхаков или тот же Шафи Алмасов идеи немецких фашистов: деятельность комитета «Идель-Урал» объективно была направлена против России и в значительной степени способствовала реализации планов Гитлера.
С мировоззрением Мусы Джалиля эта националистическая идеология, естественно, не имела ничего общего. Вместе с тем фашисты были серьезно заинтересованы в том, чтобы заставить работать на себя авторитет людей, подобных Джалилю. Известно, что в лагере Вустрау с ним встречался сам рейхсминистр оккупированных территорий Востока Альфред Розенберг. Он предложил пленному поэту должность ответственного редактора газеты «Идель-Урал». Розенберг приехал уговаривать служить фюреру не просто воина, фашистам удалось взять в плен человека, чей талант писателя и пропагандиста, вероятно, вполне бы справился с нелегким делом придания нелепым идеям организации «Идель-Урал» относительно правдоподобного вида. Результатом работы одного такого идеолога могло бы стать формирование легионов — готового пушечного мяса для отправки на Восточный фронт, на борьбу за мифическое «свое» татарское государство.
Джалиль наотрез отказался сотрудничать с фашистами. Розенбергу оставалось лишь снисходительно посетовать на упрямство поэтов, парящих где-то в небесно-лирических сферах и потому далеких от понимания земных дел.
В этой шутке, однако, не было и доли правды. Плоды абсолютно «земной» деятельности подпольщиков, в том числе и поэта Джалиля, не заставили себя долго ждать. В феврале 1943 года 825-й батальон «Идель-Урала» — первый же из отправленных на Восток — перебил немецких офицеров и почти в полном составе, сохранив оружие, перешел на сторону белорусских партизан, против которых и был выслан. Это был серьезный успех тех, кто поставил своей целью сорвать планы фашистов по использованию советских пленных солдат против родной страны, и сделать так, чтобы оружие, данное пленным для убийства своих, оказалось направленным на самих немцев.
Для Джалиля перейти на службу к немцам значило «отказаться от своей Родины, идей, отказаться от всей жизни, от самого себя». Он не мог согласиться на предательство, какой бы «борьбой с большевистским игом» за «свободу своего народа» оно не прикрывалось — как тогда, так и сейчас. Тем не менее для борьбы за свою Родину — Советский Союз — он выбрал самый опасный, но, скорее всего, и самый верный путь.
После долгих раздумий подпольщики решили сделать вид, что согласились на сотрудничество с фашистами, что облегчало им ведение подпольной работы, главной целью которой было «взорвать легионы изнутри». Тревога, узнают ли на Родине правду об их борьбе в плену, не оставляла Джалиля и в тюрьме, уже после раскрытия подпольной группы. Она звучит и в строках Джалиля, обращенных к жене:
Если вдруг до тебя донесется молва:
«Предал Родину он, к ней любви не храня...»
Ты не верь, дорогая!
Такие слова
Ведь не скажут друзья, если любят меня.
За тебя и за Родину — дом свой родной
Я покинул, чтоб вскинуть в бою автомат...
Если жизнь я спасал бы позорной ценой —
Боль и стыд эту жизнь превратили бы в ад.
(«Не верь», 20 ноября 1943 года).
О сознательном выборе своей судьбы рассказывал бывший подпольщик Фарит Султанбеков применительно к Гайнану Курмашу, казненному вместе с Джалилем по тем же обвинениям: «Мне приходилось слышать рассуждения, будто подпольщики шли в легион только потому, что у них не было иного выбора. Но у Курмаша был выбор. Работая на кухне, он вполне мог «отсидеться» до конца войны. Но он пошел в легион, хотя и знал, чем ему это грозит, принял на себя даже клеймо предателя, так как хотел сделать все, что было в его силах, для победы над фашизмом...»
Для Джалиля такого выхода из положения, в котором он оказался, как попробовать «отсидеться» до победы, просто не существовало: свои действия он определял исходя из единственного интереса — чем они помогут его Родине. Тот, кто сдался, кто поднял руки, «бросив винтовку в смертном ужасе перед врагом», тот превратился в раба — это важная для Джалиля мысль:
Только раз поднял руки ты вверх —
И навек себя в рабство ты вверг.
Смело бейся за правое дело,
В битве жизни своей не жалей.
Быть героем — нет выше удела!
Быть рабом — нет позора черней!
(«Раб», январь 1943 года).
«Хорошо помню, — продолжает Ф.Султанбеков, — как мы впервые подъехали к Едлино. У меня больно защемило сердце, когда увидел своих товарищей не в привычных лагерных лохмотьях, а в ненавистной военной форме с нашивкой «Идель-Урал» на рукаве. Я подумал, что, может, прав был Курмаш и лучше умереть, чем надеть эту форму? Но начавшаяся вскоре практическая работа оттеснила эти мысли на задний план».
Работа, о которой пишет Султанбеков, заключалась в том, чтобы «разъяснять легионерам и военнопленным, как освободиться из фашистского плена, разъяснять ложь и клевету фашистов на СССР». Деятельность и достижения подпольной группы Джалиля точно описали сами фашисты в обвинительном заключении патриотам. Им в вину ставилось создание подпольной антифашистской организации в Волго-татарском легионе и комитете «Идель-Урал», изготовление и распространение листовок с призывами повернуть оружие против фашистов, связь с коммунистическим подпольем Германии. В этом состояла суть подрывной работы джалильцев, прямым результатом которой гитлеровцы называли случаи восстаний в легионе и перехода легионеров на сторону советских партизан.
Содержание распространяемых среди пленных листовок не допускает множественных толкований того, за что конкретно и против чего боролись их создатели. «Товарищи легионеры! — приводит в своих воспоминаниях текст одной из них участник антифашистского сопротивления Андрей Рыбальченко. — Не верьте фашистской и белоэмигрантской сволочи! Не поддавайтесь на агитацию заклятых врагов советского народа!» Все они предостерегали: «Враги, запугивая голодной смертью, хотят вас толкнуть на преступление. Не стреляйте в своих отцов и матерей, в сестер и братьев, поверните оружие против гитлеровских извергов». Подпольщики напоминали, что каждому из попавших в плен придется на Родине отвечать за свои действия. «Вернемся же подлинными патриотами» — призывали они.
Агитация велась в том числе под видом коллективного чтения газеты «Идель-Урал». Вместо него пропагандисты сообщали сводки Совинформбюро, доказывали подлинное отношение фашистов к народам Поволжья с помощью соответствующих цитат из немецких журналов. С учетом того, что легионеры подвергались еще и религиозной обработке, верный Родине мулла использовал для антифашистской пропаганды даже время молитв.
Чрезвычайно важной была работа подпольной группы по нейтрализации газеты «Идель-Урал». Старания были направлены на то, чтобы не пропускать в газету антисоветские материалы, не допускать того, чтобы газета стала рупором националистической обработки легионеров, больше писать на «нейтральные» культурные темы, да и вообще чтобы она была скучной и ее не хотелось брать в руки.
Главный редактор «Идель-Урала» Шафи Алмас в своем доносе жаловался немцам, в частности, на участвовавшего в подпольной деятельности сотрудника Саттарова, немало потрудившегося над приданием газете нужной советским патриотам направленности. Алмас приводит в пример советское обращение к пленным татарам с призывом защищать общее Отечество — Россию. В этом обращении упоминалось стихотворение классика татарской литературы Тукая, в котором «он воспевал единство русских и татар». Свою статью для газеты «Идель-Урал», содержавшую те же мысли о «единстве русского и татарского народов и общности их интересов» и то же самое стихотворение, Алмасу передал Саттаров. «Статью Саттарова, как большевистскую по содержанию, я отклонил», — докладывает Алмас.
Он еще не рассказал немцам о том, что подпольщики умудрились напечатать анекдот, в котором утверждалось, что «временно и свинья может быть зятем» (в смысле, временно и гитлеровцы объявлены «союзниками»). А еще — о статье детского писателя Абдуллы Алиша, одного из одиннадцати казненных впоследствии татар, в которой говорилось об объединении усилий пленных разных национальностей «против общего врага».
Саттаров, продолжает Алмас, написал статью «о Казани, в которой подчеркнул грандиозное развитие города в период большевистского режима и указал даже на заслуги Ленина, который предоставил татарам автономную республику». Хорошо видно, что эти идеи подпольных борцов с фашизмом находятся в прямом противоречии со взглядами на татарскую историю Гаяса Исхакова, которому были одинаково противны и Ленин со своими республиками, и успехи экономического строительства в СССР. Вот поэтому абсурдны в том числе современные попытки прикарманить Джалиля, оставить его героем, но одновременно пытаться оправдывать идеологов «Идель-Урала» и тенью подвига Джалиля прикрывать всех пленных, вступивших в легион и этим изменивших Родине, — всех, кто присягнул на верность фюреру и надел вражескую военную форму. Потому что при слове «Идель-Урал» вспоминается не только самоотверженная борьба против него Мусы Джалиля, но и имя предателя Махмута Ямалутдинова — участника карательных экспедиций против партизан в Сумской и Харьковской областях, выдавшего подпольщиков фашистам...
«Мы прошли через сорок смертей и не покорились» — написал Джалиль. Священник, присутствовавший при казни группы Джалиля был поражен тем, что татары умерли с улыбкой. Это было спокойствие людей, веривших, что их «крови пламя еще взойдет бессмертием знамен».
Из «Моабитской тетради»
Муса ДЖАЛИЛЬ
О героизме
Знаю, в песне есть твоей, джигит,
Пламя и любовь к родной стране.
Но боец не песней знаменит:
Что, скажи, ты сделал на войне?
Встал ли ты за родину свою
В час, когда пылал великий бой?
Смелых узнают всегда в бою,
В горе проверяется герой.
Бой отваги требует, джигит,
В бой с надеждою идет, кто храбр.
С мужеством свобода, что гранит,
Кто не знает мужества — тот раб.
Не спастись мольбою, если враг
Нас возьмет в железный плен оков.
Но не быть оковам на руках,
Саблей поражающих врагов.
Если жизнь проходит без следа,
В низости, в неволе — что за честь?
Лишь в свободе жизни красота!
Лишь в отважном сердце
вечность есть!
Если кровь твоя за родину лилась,
Ты в народе не умрешь, джигит.
Кровь предателя струится в грязь,
Кровь отважного в сердцах горит.
Умирая, не умрет герой —
Мужество останется в веках.
Имя прославляй свое борьбой,
Чтоб оно не молкло на устах!Декабрь 1943 г.
Ольга ГАРБУЗ.