Утром Дубенко, служивший в звании четвертьковника, встал за минуту до будильника, побрился, вынул из ящика свежую папиру и завернул в нее завтрак. Папиру он никогда не читал, а все новости узнавал на службе из ориентировки начальства. Потом Дубенко взял ножницы, проколол по две дырочки в погонах четвертьковника и вставил туда новые трюмчики надтретековника.
— Ой, с повышеньицем вас, товарищ бывший четвертьковник!
В ответ на приветствие подъездной выгребальщицы Дубенко доброжелательно вскинул руку к форменной козыревке, подумав о приятной выгребальщице: «Жениться, что ли?» Потом, гордо косясь по сторонам и выпячивая плечи с новыми погонами, он дошагал до проходной.
— Дубенко! — провозгласил селектор голосом дежурного сидельщика. — Пришел, плюхнулся-развалился! А не знаешь, что на седьмом твоя шестая во время третьих опытных на три буквы пять букв с глаголом?!
Дубенко вспотел и побагровел, выпил воды, продышался, полистал инструкцию и тут же оторвал с погон по три трюмчика в соответствии.
После кошмарной ночи его разбудил звонок.
— Эй, вы, много букв! — проворчал он спросонок, но, прислушавшись, тут же вытянулся под одеялом по лежке смирно.
— Вольно, вольно, Дубенко, — снисходительно отозвалась трубка. — Разобрались мы. Не твоя шестая на седьмом, а седьмая на шестом это самое. Так что за твою шестую тебе — тринадцатую в рублях и новый трюмчик, а вот за недопроявление бдительности по поводу соседней седьмой на шестом придется тебе покласть членский купон «Родимой Единогласи’и» на стол, понимаешь!
На другой день пришла смотриссия.
— Нехорошо, товарищ подпятиковник, числиться в несознательных. По восемь трюмчиков на плечах носите, а сами — не член секции всласти «Родимой Единогласи’и»! Нехорошо! Ну, ладно, кропайте заяву, примем!
Дубенко накропал.
— А пока суд да дело, на ваше место поставим кого-то другого, у кого членский купон имеется. Как положено.
Дубенко вздохнул, сорвал с погон по два трюмчика и пошел домой спать.
Назавтра у него в шестнадцатый раз был самый счастливый день в жизни: собрались товарищи по службе и единогласно приняли его в секцию всласти. Сразу же его повысили в должности. Но только он достал из ящика стола припрятанные непотертые блестящие трюмчики, как захрипел селектор:
— Эх, Дубенко! За тебя товарищи проголосовали, и теперь у тебя в шестнадцатый раз должна возрасти ответственность. А ты что?! Все-таки шестая-то твоя на седьмом после второго припуска...
Дубенко не дослушал, взял погоны, ножницы, новенький членский купон и пошел на ковер.
Очередной завтрак в утренней папире так и остался на столе. Вечером пришла сидельницкая сгребальщица и бросила сверток в большой ящик в углу, где уже накопилось сотни три таких же. Дубенко был до того занят по службе, что никогда ни в один из дней не успевал даже позавтракать.
А жены, чтоб придти и накормить, у него не было.