Когда после Великой Отечественной войны бывшему командующему 16-й армией генерал-лейтенанту Лукину довелось прочитать в немецкой мемуарной литературе о том, что под Вязьмой было взято в плен 667,5 тысячи русских, герой обороны Смоленска в июле 41-го отреагировал жестко: «Вранье! Если бы в октябре под Вязьмой у меня вообще имелось столько войск, то никакого котла и не случилось бы!» Как развивались события на самом деле на Западном направлении? Посмотрим на них с обеих сторон.
27—30 июля... В известном смысле это были примечательные дни для Восточного фронта. Но Гитлер болен. Почти трое суток он не участвует в делах и не появляется на людях. Его шеф-адъютант Шмундт педантично принимает от «Аскании» сводки, но день за днем отменяет совещания у фюрера, объясняя его занятостью над оперативным планом следующих операций. Только 30 июля Гитлер более-менее «пришел в себя» и сразу же был поставлен обстоятельствами перед дилеммой принятия ответственнейших решений.
В отличие от августа, наступивший сентябрь отличался еще большей противоречивостью обстановки на Восточном фронте. На центральном участке фронта раскручивался маховик решающего наступления войск фельдмаршала фон Бока на Москву. Директива штаба ОКВ №35 от 5 сентября фрагментарно предписывала группе армий «Центр» масштабную перспективу стремительных наступательных действий.
Гитлер увязывал в ней воедино и действия других групп армий: «Начальные успехи в действиях против сил противника, находящихся между смежными флангами групп армий «Юг» и «Центр», в сочетании с дальнейшими успехами по окружению вражеских войск в районе Петербурга создают предпосылки для проведения решающей операции против группы армий Тимошенко. Она должна быть решительно разгромлена до наступления зимы в течение ограниченного времени. С этой целью необходимо сосредоточить все силы сухопутных войск и авиации, предназначенные для операции, в том числе те, которые могут быть высвобождены на флангах и своевременно переброшены». Снова предстояли перетасовки войск между группами армий и переподчинения соединений.
Утром 7 сентября «юнкерс» Главкома ОКХ с фон Браухичем и Гальдером на борту стартовал на Умань. Командующий группой армий «Юг» встретил гостей радостно — 1-я танковая группа форсировала Днепр и овладела Кременчугом. Создан плацдарм для наступления на Полтаву — Харьков и Павлоград — Донецк. Фон Браухич и Гальдер тепло поздравили фон Рунштедта с громкой победой. Но главным вопросом совещания с ним стало обсуждение плана окружения группировки русских в излучине Днепра и Десны.
Как и планировалось, на рассвете 30 сентября соединения 2-й танковой группы перешли в наступление. Мощный артиллерийский налет предварил их атаку на острие главного удара. Эскадрильи «юнкерсов» бомбили возможные очаги сопротивления, а при необходимости их тут же сменяли штурмовики «дорнье». Четверки «мессершмиттов» барражировали над войсками, обеспечивая господство в воздухе. Наступление войск Гудериана велось по двум направлениям: на Карачев — Брянск и на Орел — Тулу.
Наступление 2-й танковой группы набирало темпы, а в «Вольфшанце» 1 октября Гитлер обсуждал с Главкомом ОКХ операции на правом фланге группы армий «Север». Он заявил, что, организовав оборону по берегу Ладожского озера, вполне возможен прорыв у Волхова, в тыл Тихвинской группировки русских. На вопрос: «Какими силами это лучше всего сделать и о каких подвижных соединениях идет речь?» фельдмаршал фон Браухич никакого ответа не получил.
Накануне выступления соединений 4-й и 9-й армий в войсках было зачитано очередное напутствие фюрера. Гитлер патетически вдохновлял солдат: «Создана наконец предпосылка к последнему удару, который еще до наступления зимы приведет к уничтожению врага. Все приготовления, насколько это возможно для человеческих усилий, окончены. На этот раз шаг за шагом шли приготовления, чтобы привести противника в такое положение, в котором мы можем теперь нанести ему смертельный удар. Сегодня начинается последнее большое, решающее сражение этого года...»
В 5:30 утра 2 октября артиллерийская канонада разорвала тишину в центре Восточного фронта. К Вязьме ринулись 3-я и 4-я танковые группы Гота и Гепнера. Их продвижение по земле столбил ударами с воздуха 2-й воздушный флот Кессельринга. Теперь уже три мощных танковых стрелы в направлении Москвы быстро сближались. Успехи, особенно 2-й танковой группы Гудериана, были налицо.
В полдень 3 октября 24-й танковый корпус генерала фон Гейра захватил Орел. Когда на другой день войска генерала Гудериана достигли Мценска, 3-я танковая группа Гота нацелилась на Вязьму со стороны Сычевки, а 4-я — Гепнера, захватив Киров и Спас-Деменск, прорвалась к Вязьме с юга. Гитлер счел этот триумф достаточным, чтобы оповестить весь мир о близкой большой победе немецкого оружия.
Утром 4 октября «юнкерс» фюрера приземлился в Берлине. По случаю «кампании зимней помощи» в «Спортпаласе» состоялся митинг, на котором впервые с начала войны произнес речь Гитлер. Элита Третьего рейха с напряженным нетерпением ждала появления «великого полководца».
Вдруг по залу пронесся визгливый возглас: «Фюрер!» Все присутствующие вскочили со своих мест, послышалось щелканье каблуков военных, ударили победные фанфары. От первых рядов, словно шум прибоя, к амфитеатру понесся все нарастающий рев: «Хайль! Хайль! Хайль!» Вскинутые вперед и вверх правые руки — знак фашистского приветствия — со всех сторон тянулись к Гитлеру.
Подойдя к трибуне, Гитлер вскинул вверх правую руку:
— В эти часы на Восточном фронте происходят грандиозные события. Уже сорок восемь часов наши войска ведут новую операцию небывалых, гигантских масштабов. Она приведет к окончательному уничтожению врага на Востоке! Я говорю об этом только сегодня, потому что могу совершенно определенно сказать: этот противник разгромлен и больше никогда не поднимется!
Аудитория «Спортпаласа» начала скандировать: «Победа! Вождь, приказывай! Мы следуем за тобой!» Исступленная бравада продолжалась несколько минут.
Гитлер молчал. Его колючие глазки понеслись по залу к антресолям, поверх ликующей темно-серой массы. Нет, сомнений не было: зал единогласно присягал на верность «великому полководцу». Присутствующие полностью внимали и верили его словам: «Враг разбит! Исход похода на Восток решен!»
Молчание фюрера затягивалось. Казалось, он захлебнулся яростью, выкрикивая последнюю фразу. Но шум в зале уже стихал. Отбросив клок редких волос, Гитлер перешел к следующему разделу своей речи. Без крика он начал уверять аудиторию, что в жизни он лично ни на что не претендует и руководствуется только интересами народа. И на этот раз сам бог помог ему разгадать коварные замыслы большевиков. Он не нападал на Россию, а лишь предупредил ее нападение на Германию. Поступив так, он вынужден теперь вести оборонительную войну и защищать Европу от кровожадных красных.
Но вдруг глаза фюрера округлились, застыли в неподвижности. Гитлер как раз дошел до той фразы, которая по своему значению опровергала все, сказанное им до нее. Он хотел ее исключить, но Борман настоял на своем, и она осталась в окончательном тексте.
Гитлер собрался с духом и не своим, бесстрастным голосом произнес:
— Мы, несомненно, ошиблись в коренном вопросе о том, какую реальную силу представляет наш нынешний противник...
Это было единственное место в речи, которое преследовало только одну цель: как-то объяснить причины затянувшегося «Восточного похода». Элита с пониманием отнеслась к скорбным словам фюрера — аплодисментов не последовало. Они шквалом пронеслись по «Спортпаласу» тогда, когда «первый солдат рейха» снова, казалось, потерял самообладание и начал отрешенно буйствовать на трибуне.
Гитлер вскинул вверх правую руку и принялся перечислять грандиозные потери большевиков: два с половиной миллиона убитых, двадцать две тысячи орудий, восемнадцать тысяч танков, четырнадцать тысяч самолетов, миллионы военнопленных...
Переведя дух после столь «произвольной» статистики, он опустил голову, улыбнулся, выпил глоток яблочного напитка и завершил свою триумфальную речь словами: «Позади наших войск в России лежит пространство, вдвое большее территории рейха в 33-м, когда я пришел к власти, и вчетверо большее территории Англии!»
Последние слова Гитлера потонули в громе аплодисментов, которые вскоре сменились ревом «Хайль!» и всеобщим пением «Дойчланд, Дойчланд юбер аллес».
Вечером 6 октября перед Вязьмой сомкнулись клещи 3-й и 4-й танковых групп. На другой день Главком ОКХ в сопровождении Хойзингера вылетел в штаб фон Бока для уточнения плана дальнейших операций. Совещание прошло плодотворно. Решение о продолжении наступления на Москву было единодушным. 9-я армия Штрауса вместе с 3-й танковой группой Гота обходит столицу большевиков с севера, двигаясь на Калинин. 4-я армия фон Клюге с 4-й танковой группой Гепнера наступает в «лоб», через Можайск. 2-я танковая армия Гудериана через Тулу обходит Москву с юга.
Почти одновременно, 6 и 7 октября, 2-я танковая армия Гудериана, 3-я и 4-я танковые группы Гота и Гепнера выполнили важнейшую часть операции «Тайфун» на Московском направлении. Восточнее Трубчевска были окружены главные силы Брянского фронта, а западнее Вязьмы — почти пять армий Западного и Резервного фронтов. Предстояло быстрее ликвидировать «котлы», чтобы продолжать наступление на столицу Страны Советов.
Машина спешной подготовки к захвату Москвы набирала обороты. При очередном докладе в «Вольфшанце» фон Браухич получил «исчерпывающие указания» фюрера. В целом суть его прежних установок практически не изменилась.
Утром 12 октября Хойзингер через офицера направил в штаб группы армий «Центр» особо важное указание фельдмаршала фон Браухича «О порядке захвата Москвы и обращении с ее населением». Главком сухопутных войск писал: «Фюрер вновь решил, что капитуляция Москвы не должна быть принята, даже если ее предложит противник. Моральное обоснование этого шага совершенно ясно в глазах всего мира. Так же, как и в Киеве, для наших войск могут возникнуть чрезвычайные опасности от мин замедленного действия. Поэтому необходимо считаться в еще большей степени с аналогичным положением в Москве и Петербурге. То, что Петербург заминирован и будет защищаться до последнего бойца, объявлено по местному радио.
Необходимо также иметь в виду серьезную опасность эпидемий. Поэтому ни один немецкий солдат не должен вступать в эти города. Всякий, кто попытается оставить город и пройти через наши позиции, должен быть обстрелян и отогнан обратно. Небольшие не закрытые проходы, представляющие возможность массового ухода населения во внутреннюю Россию, можно лишь приветствовать. И для других городов должно действовать правило, что до захвата их следует громить артиллерийским обстрелом и воздушными налетами, а население обращать в бегство.
Совершенно безответственным было бы рисковать жизнью немецких солдат для спасения русских городов от пожаров или кормить их население за счет Германии. Чем больше населения советских городов устремится вовнутрь России, тем сильнее увеличится там хаос и тем легче будет управлять оккупированными районами».
Получив приказ Главкома ОКХ о блокировании Москвы и о невступлении в нее войск, генерал Грейфенберг распорядился в адрес тыловых служб о подтягивании к передовой обозов с... парадным обмундированием. Это делалось в расчете на скорый церемониальный марш блистательных соединений фельдмаршала фон Бока на... Красной площади «уничтоженной Москвы».
Походя скользнув взглядом по разложенной на столе «оперативке», Гитлер раздраженно бросил в адрес Главкома ОКХ:
— У командования сухопутных войск, фон Браухич, всегда так получается. Как только большевикам удается где-то временно остановить наступление вермахта, сразу следуют доклады о новой тактике русских. В августе Гальдер говорил о новой тактике русской артиллерии, теперь вы говорите мне то же самое о действиях танковых сил большевиков. Я не хочу этого слышать... Вы же говорили мне, Йодль, — Гитлер повернулся к «главному оператору» вермахта, — что танки фон Гейра ворвались в Орел, когда там еще ходили по городу трамваи!
— Да, это было именно так, мой фюрер! — подтвердил «главный оператор» ОКВ.
— Именно так, я хорошо это помню, — Гитлер продолжал в упор рассматривать генерал-полковника Йодля. — Но почему же теперь 24-й танковый корпус того же фон Гейра почти неделю топчется перед каким-то Мценском?
— Мой фюрер, — заметил Йодль, — Орел нельзя сравнивать с Мценском. Наше наступление в центре оказалось для Советов неожиданным. Сталин полагал, что фронт стабилизировался и активных действий с нашей стороны уже не последует.
— Зачем строить догадки, Йодль?
— Но, мой фюрер, это подтвердит и фельдмаршал фон Браухич: наша атака на Орел стала для русских полной неожиданностью, большим сюрпризом, — не сдавался «главный оператор» ОКВ. — К Мценску же они успели перебросить две танковых дивизии, укомплектованных новейшими танками типа Т-34 и «Клим Ворошилов».
— Опять эти новейшие русские танки! — Гитлер артистично вскинул вверх обе руки. — Можно подумать, Йодль, что мы используем в России только устаревшие танки.
Последнее предложение фюрер произнес уже без всяких акцентов, ровно. Пауза затягивалась. Но вот Гитлер взял карандаш и, уперев его острие в то место на «оперативке», где находилась Тула, обратился к фельдмаршалу фон Браухичу:
— Но вы так и не ответили мне, фон Браухич, когда же Гудериан захватит Тулу? Назовите мне хотя бы ориентировочный, примерный срок.
— Мой фюрер, судя по донесениям штаба 2-й танковой армии за 9 октября, в ближайшие дни войска Гудериана непременно овладеют Мценском, а дальше противник вообще не располагает реальными силами, — Главком ОКХ сказал это уверенно, будто сам он через неделю собирался первым въехать в город русских оружейников на «мерседесе».
Генерал Йодль тотчас перестал писать, посмотрев на Главкома ОКХ. Его примеру последовал и полковник Хойзингер.
— Да, это так, мой фюрер, — оптимистично ответил фон Браухич. — По показаниям пленных, генерал Жуков решительно снимает уцелевшие войска с пассивных участков и бросает их на оборону Москвы, но отнюдь не собирается защищать Тулу.
— А разве генерал Жуков командует войсками красных на Московском направлении? Ведь еще несколько дней назад он обращался с воззванием к жителям осажденного фон Леебом Петербурга! — Гитлер не мог скрыть очевидного удивления.
— Это стало известно только сегодня из показаний пленного русского генерала, мой фюрер, — вставил реплику начальник штаба ОКВ фельдмаршал Кейтель.
Гитлер опустился на стул, отрешенно посмотрел на присутствующих:
— Надеюсь, ни вы, Кейтель, ни вы, фон Браухич, не забыли, что в начале сентября под Ельней войска генерала Жукова доставили немало хлопот 4-й армии фон Клюге. Новая встреча с ним отнюдь не порадует и Гудериана.
— Генерал Жуков — это палочка-выручалочка у Сталина, мой фюрер, — сказал генерал Йодль. — Наши попытки разбомбить его штаб под Ельней не увенчались успехом.
Гитлер выслушал Йодля и обратился к Главкому ОКХ:
— Скажите, фон Браухич, а в чем, собственно, состоит новая тактика русских по использованию этих новейших танков?
— Мой фюрер, я был уверен, что этот факт непременно заинтересует вас, — бойко ответил фельдмаршал фон Браухич.
— Но в чем же? — Гитлер уперся руками в «оперативку».
— Пользуясь тем, что снаряды 37- и 50-миллиметровых пушек, состоящих на вооружении пехоты, не пробивают лобовую броню Т-34, русские контратакуют на участках, прикрываемых пехотой. Они прорывают наши боевые порядки и наносят неожиданные удары во фланги танковым соединениям.
— Что вы предлагаете? — Гитлер сердито уставился на фон Браухича.
— Генштаб ОКХ предлагает резко увеличить выпуск зенитных пушек 88 миллиметров и оснастить ими армейские корпуса на танкоопасных направлениях.
— Увеличить, — с издевкой повторил Гитлер и повернулся к начальнику штаба ОКВ:
— Фельдмаршал Кейтель, вы можете резко увеличить производство зенитных орудий для сухопутных войск?
Фельдмаршал Кейтель вполне владел ситуацией:
— Мой фюрер, вы же знаете, что из-за дефицита металлов только наполовину выполняется план выпуска трехсот зенитных орудий калибра 88-ми миллиметров. Если бы он выполнялся полностью, то сухопутные войска не получили бы ни одного ствола других видов артиллерии. Этого нельзя допустить.
— Теперь вы понимаете ситуацию, фон Браухич? Я отклонил «третью программу» сухопутных войск по выпуску танков. Если бы мы делали их тысячу, то это поглотило бы все ресурсы рейха по легированной стали, — добавил Гитлер.
Главком ОКХ фельдмаршал фон Браухич возразил:
— Мой фюрер, в войсках не хватает боеприпасов и резины. Нехватка горючего вынудила меня распорядиться об ограниченном использовании офицерским составом автотранспорта. Подвижные войска получают все меньше танков, а пехотные — орудий и минометов. Мой фюрер, от имени ОКХ я убедительно прошу вас что-то предпринять.
В ответ Гитлер разразился пространным нравоучением:
— Что-то предпринять, фон Браухич, я призываю вас и фельдмаршала фон Бока. Надо быстрее захватить Москву. У Главкома ОКХ для выполнения этой задачи вполне хватает наличных сил. Москва — это голова и сердце России. Это политический центр, главный узел связи и транспортных коммуникаций всей страны. Захватив Москву, мы легко расправимся с северо-западом России и Кавказом. Война с Россией стратегически уже выиграна, и я ни на йоту не изменю отданных ранее указаний о свертывании выпуска вооружений. Я не могу допустить, чтобы перебои в боепитании повлияли на мои оперативные планы на Западе в борьбе против Англии и Америки!
— Мой фюрер, на Восточном фронте повсеместно отмечается повышенная активность авиации большевиков, — полковник Хойзингер попытался вернуть Гитлера к обсуждению фронтовой обстановки. — Речь идет о восточном обводе «котла» под Вязьмой. Это вызывает большие затруднения 4-й армии.
— По мере приближения немецких войск к Москве сопротивление большевиков будет нарастать, Хойзингер. Генерал Жуков особенно искусен в обороне, и он примет все меры по ее укреплению. Но мы должны до наступления зимы во что бы то ни стало овладеть столицей красных! — Гитлер остановился вблизи «оператора» Генштаба ОКХ и многозначительно тряхнул перед ним кулаком. — Если уж я отказался от первоначального плана разгрома большевистских войск вначале под Петербургом и на Украине, то я несомненно руководствовался при этом соображениями высшего порядка. Никто не вправе упрекать меня за принятие столь рискованных решений.
Совещание в «Вольфшанце» продолжалось до глубокой ночи, но обсуждаемые на нем вопросы во многом не отвечали той обстановке, которая к середине октября сложилась в центре Восточного фронта. Она оставалась сложной и противоречивой.
В полдень 13 октября фельдмаршал фон Клюге доложил в Смоленск, в штаб группы армий «Центр»: «Вяземская группировка большевиков пала». И в этот же час генерал Грейфенберг телеграфировал потрясающую новость в «Асканию» и в «Вольфшанце». Путь для соединений 4-й танковой группы и 4-й армии к большевистской столице открыт!
Фактически именно так и обстояло дело. Колонны военнопленных в десятки тысяч человек потянулись из-под Вязьмы на запад. Поражение русских в двухстах пятидесяти километрах от Москвы явилось для них печальным обстоятельством, даже трагедией, в известном смысле, и подлинным триумфом грозности и неотразимости немецкого оружия. Столица красных открыта для вступления вермахта!
Утром 14 октября фельдмаршал фон Бок отдал приказ войскам группы армий «Центр» на продолжение операций против Москвы.
В эти октябрьские дни «сошла с ума» идеологическая индустрия рейха. Невероятный ажиотаж по случаю новых побед немецкого оружия, поднятый службой Геббельса, не знал границ. Экстренные сообщения с Востока следовали по радио одно за другим. Столичные газеты, стремясь перещеголять конкурентов, выдумывали самые экстравагантные заголовки: «Исход похода на Восток решен!», «Последние боеспособные дивизии Советов принесены в жертву!», «Прорыв центра Восточного фронта!». Большинство из них, вслед за «Фелькишер беобахтер», напечатали на своих страницах карту Московской области, чтобы читатели собственноручно отмечали на ней продвижение к столице красных победоносных соединений фельдмаршала фон Бока.
Спустя неделю после пленения Вяземской группировки русских, фон Браухич докладывал в Главной Ставке результаты блестящей операции группы армий «Центр». Но с первых минут пребывания в «Вольфшанце» Главкому ОКХ невольно бросилась в глаза излишняя суетливость в поведении фюрера. Фон Браухич тут же припомнил звонок накануне в «Асканию» Йодля, который уточнял цифры захваченных под Вязьмой пленных. Главком ОКХ не ошибся. Именно этот вопрос и последовал от Гитлера первым.
— Скажите, фон Браухич, сколько тысяч военнопленных русских на этот раз захвачено войсками фон Бока? — Гитлер остановился у торца стола в ожидании ответа.
— Согласно докладу штаба группы армий «Центр», вместе с ранеными и больными свыше двухсот тридцати тысяч, мой фюрер, — Главком сухопутных войск повторил ту же цифру, которую накануне вечером назвал и генералу Йодлю.
— Вместе с больными и ранеными, — как-то смакующе повторил слова фон Браухича Гитлер. — Тогда почему командование ОКХ не выполняет моих четких указаний?
Главком сухопутных войск смешался:
— Прошло слишком мало времени после пленения, мой фюрер, и штаб фельдмаршала фон Бока пока не сумел до конца разобраться со всеми. Отделены командный состав и комиссары. Последние расстреливаются на месте.
— Подобные действия командования группой армий «Центр» правильны, и я их одобряю, но почему сразу не решены вопросы уничтожения госпиталей? Кто будет лечить и кормить больных и раненых солдат? Германия, как вам известно, фельдмаршал фон Браухич, такими ресурсами не располагает, — все более распалялся Гитлер.
— Мой фюрер, возможно, ваши указания не доведены фельдмаршалом фон Боком до командующих армий, — заторопился с возражениями фон Браухич.
— Значит фельдмаршалу фон Боку следует немедленно их напомнить! — словно мальчишке выговаривал Гитлер Главкому сухопутных войск. — Директивы издаются мной для того, чтобы они пунктуально выполнялись!.. Повторяю, пунктуально!
Начальник Генштаба сухопутных войск Гальдер не мог далее терпеть унижений своего непосредственного начальника. Он встал и громко сказал:
— Мой фюрер! Главком сухопутных войск не в состоянии проверить исполнение всех ваших директив в группах армий. И потом, есть легкораненые солдаты. Они могут...
Гитлер не позволил Гальдеру договорить:
— Вы, Гальдер, ведете речь о легкораненых, тогда как рейх нуждается в здоровой рабочей силе. Я еще раз повторяю: «Здоровой!» — Фюрер метнул сердитый взгляд на начальника Генштаба сухопутных войск.
— Колонны здоровых военнопленных, мой фюрер, усиленно движутся в направлении Германии, — вставил реплику Йодль.
— Вчера вы докладывали мне об этом, Йодль, — не глядя на «главного оператора» ОКВ, возразил Гитлер и тут же обратился к Кейтелю. Фельдмаршал Кейтель, я прошу вас лично разобраться с этой неприятностью в Смоленске. Почему она стала возможной? В противном случае многочисленные колонны пленных могут и не дойти до Германии.
Фон Браухич и Гальдер недоуменно переглянулись между собой. Что за «неприятность», о которой им ничего неизвестно, имеет в виду фюрер?
Кейтель имел правило вставать, когда к нему обращался Гитлер. И теперь он встал:
— Мой фюрер, я прошу привлечь к расследованию событий в Смоленске и представителя командования сухопутных войск.
Гитлер, не раздумывая, согласился:
— Пусть это будет Хойзингер. Я не возражаю, Кейтель.
Гитлер прошел к окну, резко повернулся к залу:
— Командование сухопутных войск ведет речь о лечении легкораненых пленных, а тут расстреливается пять тысяч здоровых солдат, которыми можно укомплектовать четыре, а то и пять заводов рейха, остро нуждающихся в рабочей силе.
Загадочная «неприятность» для фон Браухича и Гальдера постепенно стала приоткрываться. Установившуюся паузу нарушил Йодль. Он пользовался расположением фюрера и нередко, когда это не грозило неприятностями, даже возражал ему:
— Мой фюрер, я считаю, что фельдмаршалу Кейтелю не следует лететь в Смоленск для расследования причин расстрела военнопленных. Никакой крамолы со стороны командования группы армий «Центр» в этом факте нет. Несколько затаившихся комиссаров неожиданно спровоцировали массовый побег на узкой городской улице, и это вынудило конвойную охрану применить оружие. Следует запросить фельдмаршала фон Бока о подробном докладе по поводу случившегося, и тем исчерпать сам вопрос.
Гитлер, крадучись, приблизился к генералу Йодлю.
— Вы, Йодль, сознательно преуменьшаете ущербность происшедшего. Я допускаю расстрел трех-четырех сотен смутьянов, но пять тысяч — это недопустимо. Из шестисот тысяч пленных, взятых фон Рунштедтом под Киевом, до рейха дошло менее пятидесяти тысяч. Еще один призыв рабочих в вермахт — и на заводах некому станет работать.
Тон разговора Гитлера стал уже другим. На смену назиданию и угрозе пришло рассуждение, попытка замять дело компромиссом. Чувствуя податливость фюреpa, генерал Йодль умело расставлял акценты, толкал к новым решениям.
— Пять тысяч пленных, мой фюрер, тоже не решат проблему. Но подобные рецидивы следует исключить из практики войск. ОКВ подготовит от вашего имени приказ о порядке перемещения военнопленных, а Генштаб ОКХ обеспечит его пунктуальное исполнение.
— Ваше предложение, Йодль, безусловно, импонирует мне, и, как Верховный Главнокомандующий, я его утверждаю. Кейтель остается в Главной Ставке...
В ночь на 8 августа наши самолеты нанесли первый бомбовый удар по Берлину. И далее налеты продолжались вплоть до 4 сентября, потому что ни Главком ВВС Геринг, ни ПВО столицы рейха не имели возможности их предотвратить. В этот же день войска 19-й и 30-й армий Западного фронта перешли в наступление восточнее Духовщины.
8 августа Ставка Верховного Командования была преобразована в Ставку Верховного Главнокомандования. Председатель ГКО Сталин стал Верховным Главнокомандующим. Вечером в телефонном разговоре с генералом Кирпоносом он обратился с просьбой к Военному совету Юго-Западного фронта принять все меры для защиты Киева.
Генерал-лейтенант Еременко ехал в столицу с большой тревогой. Он не знал, как будут оценены Сталиным его действия в районе Смоленска и сам факт сдачи города противнику. Телефонные распоряжения по этому поводу он передал не генерал-лейтенанту Лукину, связь с которым была уже потеряна, а генерал-лейтенанту Курочкину, не получив согласия на то ни маршала Тимошенко, ни Ставки. Напротив, обе эти «высшие инстанции» требовали обратного — удержания Смоленска во что бы то ни стало. Как на это его «самоуправство» посмотрит Сталин?
Верховный поздоровался с Еременко за руку и тут же предоставил слово начальнику Генштаба. Маршал Шапошников обрисовал положение сторон на фронтах, особо выделив наиболее угрожаемые направления. Когда он закончил свой доклад, Сталин, который все это время медленно ходил взад-вперед по кабинету, остановился перед бывшим командующим Западным фронтом, негромко спросил:
— Как ваше здоровье, товарищ Еременко?
— На здоровье пока не жалуюсь, товарищ Сталин, — бодро ответил бывший комфронта, хотя и не ожидал, что именно с этого вопроса начнется его разговор в Ставке.
— Вот и хорошо, что здоровье у вас отменное, — сказав так, Верховный прошел вглубь кабинета, а вернувшись обратно, повернул разговор совсем в другую сторону.
— Скажите, товарищ Еременко, а в чем состоят причины наших серьезных неудач на советско-германском фронте? Говорите откровенно. Мы вас слушаем.
— Причин наших неудач несколько, товарищ Сталин. Во-первых, большая часть командного состава Красной Армии в оперативно-стратегическом звене готовилась вести войну по старой схеме — с приграничных сражений и постепенным втягиванием в них выдвигаемых из глубокого тыла основных сил. Противник же с самого начала боевых действий бросил в наступление свои главные силы.
Во-вторых, из-за недостатка сил и средств до сих пор ни один наш фронт не сумел создать глубоко эшелонированной обороны, которая позволила бы «перемолоть» ударные соединения противника и перехватить инициативу. Наша фронтовая оборона носит, как правило, линейный характер. Этим умело пользуется враг.
В-третьих, из-за отсутствия механической тяги войска лишены возможности быстрого маневра артиллерией, чтобы противостоять танковым атакам противника. Враг оказался намного сильнее, товарищ Сталин, чем мы раньше предполагали. Но бить немцев можно, надо только уметь это делать.
Бодрый тон ответа Еременко бросался в глаза, прозвучал очевидным диссонансом к той мрачной оценке состояния фронтовых дел, которую высказал маршал Шапошников.
— Надо уметь бить врага, говорите? — Тут Верховный приостановился, одобряюще посмотрел на Еременко.
— Именно уметь, товарищ Сталин, — с нажимом произнес бывший командующий Западным фронтом.
— Это верно. Тогда поделитесь с нами этим умением.
— Я сошлюсь лишь на те эпизоды, участником которых мне самому довелось недавно быть на Западном фронте. Контрудар 5-го и 7-го механизированных корпусов генералов Алексеенко и Виноградова севернее Орши на Сенно—Лепель мог привести к успеху, окажись в составе наших атакующих соединений хотя бы в два раза больше танков типа KB и Т-34. Их лобовая броня выдерживает огонь немецких танковых орудий, а также 37-ми и 50-ти миллиметровых противотанковых пушек.
Успешными следует признать и действия группы генерала Рокоссовского на Ярцевском рубеже. Решающую роль в том, что танковые группы Гота и Гудериана так и не смогли удержать кольцо окружения у Соловьевой и Ратчинской переправ на Днепре, сыграла фронтовая артиллерия, хорошо организованная генералом Казаковым.
— А что скажете вы, товарищ Кузнецов, по этому же вопросу? — Верховный Главнокомандующий круто повернулся к командующему Северо-Западным фронтом.
Генерал-полковник Кузнецов был немногословен. В дополнение к сказанному Еременко, он отметил лишь четкое взаимодействие наземных войск и фронтовой авиации при контрударе 11-й и 34-й армий под Старой Руссой.
Выдержав небольшую паузу, Верховный пригласил обоих командующих фронтами к «оперативке» и негромко сказал:
— Из доклада начальника Генштаба и ваших оценок обстановки напрашиваются некоторые необходимые выводы: успешным оказался контрудар 11-й армии Северо-Западного фронта у Сольцов. Фронт стабилизировался на рубеже Старая Русса—Холм. В центре, на рубеже Великие Луки—Ярцево—Кричев—Жлобин немец тоже перешел к обороне. Значит, мы получили небольшую передышку и используем ее для создания Ржевско-Вяземского оборонительного рубежа и Можайской линии обороны, — Сталин сделал паузу, пристально посмотрел на генералов Еременко и Кузнецова.
После паузы он вновь наклонился над картой.
— Очень тяжелое положение сложилось в последние сутки на Юго-Западном направлении. Не добившись успеха под Киевом, немец ударил южнее, прорвал нашу оборону и вышел в тыл 6-й и 22-й армиям. Навстречу этой северной группировке с юга, от Каменец-Подольского, прорвав оборону Южного фронта, двинулась 11-я армия. Контрудары наших войск из глубины оказались безуспешными. 6-я и 12-я армии попали в окружение. Отступает 9-я армия. Но сражение за Смоленск и наступление на юге дорого обошлись немцу. Велики людские потери, а танковые дивизии он снял с фронта и отвел в тыл на переформирование... Что ждет нас в перспективе?
Сейчас немец готовит новые удары. Мы ожидаем их на флангах центрального участка: из района Великие Луки—Белый на Калинин, из района Пропойск—Рославль на Брянск. Брянское направление наиболее опасно еще и потому, что прикрывается оно еще не сложившимся до конца Центральным фронтом. Необходимо остановить продвижение немца на Брянском направлении. Учитывая слабость Центрального фронта, мы создаем Брянский фронт. Его задача — не только надежно прикрыть свое направление, но и во что бы то ни стало разбить 2-ю танковую группу Гудериана.
Затем Верховный обратился к генералам с вопросом: «Какое новое назначение вы хотели бы получить?» Выслушав их уклончивые патриотические ответы, Сталин объявил, что генерал-лейтенант Еременко назначается командующим Брянским фронтом, а генерал-полковник Кузнецов возглавит отдельную армию в Крыму.
Ознакомившись с данными по составу своего нового фронта и получив приказ о назначении, Еременко встал перед Сталиным по стойке «смирно» и громко отрапортовал:
— Спасибо за оказанное доверие, товарищ Сталин. Имея более двадцати пяти дивизий, Брянский фронт в течение нескольких дней, безусловно, разгромит Гудериана, повадки которого мне хорошо известны по Западному фронту!
— Желаю удачи, — тепло напутствовал его Верховный.
Когда дверь за новым командующим Брянским фронтом закрылась, председатель ГКО, обведя взглядом присутствующих членов Политбюро ЦК, заметил:
— Вот это и есть как раз тот человек, который нужен нам в такой сложной фронтовой обстановке... Надо бы таких больше...
Обвальные события начала сентября на центральном участке Западного фронта переместились на фланги. В условиях жесткой осады оказались Ленинград, Киев и Одесса. Ставка отреагировала на эти осложнения новыми назначениями. 10 сентября Ленинградский фронт возглавил генерал армии Жуков, сменив на этом посту маршала Ворошилова. Резервный фронт принял под свое начало маршал Буденный. Вечером 11 сентября маршал Тимошенко прибыл в Ставку и получил новое назначение, возглавив Юго-Западное направление. Командующим Западным фронтом в этот же день был назначен генерал-полковник Конев.
Яростные атаки противника на Ленинград приобретали все более ожесточенный характер. Полная блокада города с суши и моря становилась делом ближайших дней, и к этому следовало как-то подготовиться. Командующий фронтом Жуков хорошо понимал и с первых часов пребывания в Ленинграде увидел это своими глазами, что во всех действиях фашистского командования сквозило обычное нетерпение.
Возглавив фронт в критической ситуации, Жуков понял и другое: бывшее его командование использовало в интересах обороны Ленинграда отнюдь не все наличные возможности. Узнав, что по распоряжению маршала Ворошилова корабли Краснознаменного Балтийского флота заминированы, новый командующий фронтом в первый же день пребывания в городе отдал вице-адмиралу Трибуцу контрприказ: «Во-первых, извольте разминировать корабли, чтобы они сами не взорвались, а во-вторых, подведите их ближе к Ленинграду, чтобы они могли стрелять всей своей артиллерией».
Жуков предельно ясно объяснил свою позицию:
— Как можно минировать корабли, на которых имеется сорок боекомплектов! Да, возможно, они погибнут. Но если так, то они должны погибнуть только в бою, стреляя!
С целью улучшения управления войсками 11 сентября генерал-лейтенант Хозин был назначен начальником штаба Ленинградского фронта. 14 сентября командующего 42-й армией генерал-лейтенанта Иванова сменил генерал-майор Федюнинский. Докладывая в этот день по «Бодо» обстановку под Ленинградом маршалу Шапошникову, Жуков отметил, что фактическое положение дел значительно сложнее, чем считала Ставка. Ленинграду угрожает смертельная опасность.
Не менее, чем Ленинградское направление, ГКО беспокоило развитие ситуации на Юго-Западном фронте. Утром 10 сентября маршал Шапошников разговаривал по «Бодо» с Главкомом Юго-Западного направления Буденным. Начальник Генштаба передал ему распоряжения Верховного главнокомандующего о переброске к Путивлю 2-го кавалерийского корпуса генерал-майора Белова для закрытия бреши между Юго-Западным и Брянским фронтами в районе Конотопа. Ответственность за успех этой операции Сталин возложил на командующего Брянским фронтом Еременко. Но в тот же день 2-я танковая группа генерала Гудериана ворвалась в Ромны и устремилась далее на юг, навстречу 1-й танковой группе генерала фон Клейста, наступающей от Кременчуга.
Трагедией в развитии обстановки в районе Киева стало 16 сентября: восточнее Лохвицы сомкнулись бронированные клещи 1-й и 2-й танковых групп. Войска 5-й, 26-й и 37-й армий полностью, 21-й и 38-й армий частично оказались в окружении. Связь с их штабами прервалась. Генерал-полковник Кирпонос со штабом решал вопрос о выходе из окружения, а Главком Юго-Западного направления ломал голову над проблемой спасения окруженных. Тут-то и появился его приказ: «Главными силами фронта незамедлительно начать отход на тыловой оборонительный рубеж по реке Псел».
Разгром войск под Киевом серьезно озадачил ГКО и вызвал прилив энтузиазма в «Волчьем логове». Там вновь взлелеяли надежду закончить «Восточный поход» в сорок первом взятием Москвы, остававшейся ключом ко всей советской системе...
Конец сентября на центральном участке фронта отличался подозрительным затишьем. На исходе 27 сентября Ставка обязала Военные советы Западного, Резервного и Брянского фронтов мобилизовать все наличные ресурсы для инженерного оборудования местности. Совершенно точно ею были указаны и наиболее вероятные направления главных ударов вражеских войск — Вяземское, Рославльское, Брянское.
Ночью 30 сентября генерал-майор Лелюшенко вторично за последние сутки был вызван в Ставку. На столе — карта с обстановкой на 18:00 в районе Севска и Глухова. За столом сидят Ворошилов, Микоян и Шапошников. Верховный рассматривал «оперативку». Намерения противника очевидны. Когда заместитель начальника Главного бронетанкового управления доложил о прибытии, Сталин пригласил его к карте, сказал:
— Мы вызвали вас, товарищ Лелюшенко, снова ввиду резкого изменения обстановки на Орловском направлении. 2-я танковая группа Гудериана перешла в наступление и, прорвав оборону 3-й армии, держит курс на Орел. 1-й гвардейский стрелковый корпус вам предстоит сформировать не за пять суток, а вдвое быстрее, и выдвинуть его в район Мценска. А сейчас вместе с Главкомом ВВС генералом Жигаревым вы должны вылететь в Орел, чтобы на месте разобраться в обстановке и принять необходимые решения.
Но Лелюшенко предложил свой план действий. Лететь в Орел нет никакого смысла. Там нет наших войск, и разбираться совершенно не с кем. Он попросил Ставку о подчинении ему личного состава Тульского артиллерийского училища и находящегося в резерве Ставки 36-го мотоциклетного полка. С этим наспех сколоченным «корпусом» он и двинется навстречу соединениям Гудериана. Организовав оборону по реке Зуше, он постарается задержать продвижение врага на Орел до подхода корпусных сил. Формирование корпуса должно взять на себя Главное бронетанковое управление.
Обсуждение предложений Лелюшенко получилось коротким. Маршал Ворошилов заявил, что их надо утвердить. Маршал Шапошников обратил внимание комкора на то, что опыт сколачивания боеспособных группировок из отходящих войск и «окруженцев» полностью себя оправдал у Конева под Витебском и у Рокоссовского на Ярцевском рубеже. Но время не ждет, действовать надо, как можно быстрее. Немедленно поднять по тревоге личный состав училища и мотоциклетного полка и выступить до рассвета.
Завершил динамичную дискуссию Верховный. Красным карандашом Сталин прочертил на «оперативке» рубеж обороны по реке Зуше и категорически приказал:
— Дальше Мценска, товарищ Лелюшенко, Гудериана не пускать. Для ударов по моторизованным колоннам противника в ближайшее время направим авиацию.
У Лелюшенко имелись весомые козыри. Его 1-й гвардейский стрелковый корпус комплектовался из уже обожженных войной соединений и частей: двух стрелковых и одной кавалерийской дивизий, двух танковых бригад, двух артиллерийских и мотоциклетного полков. Но первые трое суток у комкора имелись только исходные — мотоциклетный полк и три батальона артучилища. Они оседлали шоссе Орел—Тула и пресекли попытки танковой группы Гудериана продвинуться в сторону Москвы.
Затем ситуация изменилась. Утром 4 октября в Мценск прибыла 4-я танковая бригада полковника Катукова. На другой день рубеж по реке Зуше заняла 6-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора Петрова и 11-я танковая бригада подполковника Бондарева. В этот же день Ставка выдвинула на Орловское направление еще и 9-й гвардейский минометный полк майора Шамшина в составе двух дивизионов «эрэсов». Днем 5 октября по танковым колоннам 24-го танкового корпуса генерала фон Гейра нанесла мощные бомбовые удары 6-я резервная авиагруппа генерал-майора Демидова.
Когда сражение под Мценском еще не достигло апогея, а острия 3-й и 4-й танковых групп находились на значительном удалении от Вязьмы, Верховный поручил Поскребышеву соединить его с Ленинградом. Разговор с Жуковым получился недолгим. Сталин спросил о состоянии фронтовых дел и поставил вопрос прямо:
— Не можете ли вы, товарищ Жуков, немедленно вылететь в Москву? Ставка хотела бы посоветоваться с вами по обстановке.
После разгрома, который учинила 2-я танковая группа Гудериана войскам Брянского фронта, Верховный глубоко понял всю сложность обстановки и твердо решил, что спасти положение в центре фронта под силу, пожалуй, только Жукову.
Но в этот день Жуков не смог вылететь в Москву: снова обострилась ситуация на фронте 54-й армии, у Синявино.
Вечером 6 октября в Ленинград вновь позвонил Сталин:
— Товарищ Жуков, как обстоят у вас дела? Что нового в действиях противника за истекшие сутки? Доложите только самое главное.
Командующий фронтом досконально знал состояние дел на всех участках, ответил:
— В сентябрьских боях враг понес большие потери, товарищ Сталин, и, по показаниям пленных, переходит под Ленинградом к обороне. Но авиация и артиллерия продолжают наносить удары по городу, видимо, для отвлечения внимания.
— Для отвлечения внимания, от чего? — прервал его доклад Верховный.
— Авиаразведкой установлена передислокация моторизованных войск врага из-под Ленинграда на юг. Скорее всего, они перебрасываются на Московское направление.
— Вы убеждены, что в ближайшее время немец не повторит атак на Ленинград?
— Планов фон Лееба я не знаю, товарищ Сталин. Но какими силами он может это сделать без ударных соединений 4-й танковой группы?
— Пожалуй, вы правы, товарищ Жуков, — сказал Верховный и бесстрастным голосом добавил: — а на Западном фронте обстановка быстро ухудшается.
— Значит, приказ о моем вылете в Ставку остается в силе? — поинтересовался Жуков.
— Конечно, в силе. Передайте командование фронтом генералам Хозину или Федюнинскому, а сами немедленно вылетайте в Москву.
Когда 7 октября полковник Голованов вошел в кабинет Сталина, там никого из членов Ставки не было. Верховный сидел на стуле в задумчивости, молчал. На столе стояла остывшая еда. В том, что он ощутил присутствие вошедшего, сомнений быть не могло, но что-то очень серьезное удерживало его в этом необычном состоянии. И Голованов никак не решался нарушить эту вечернюю тишину.
— У нас большое горе... К нам пришла большая беда, — услышал, наконец, Голованов тихий, но четкий голос Сталина.— Прорывом фронта под Вязьмой немец завершил окружение главных сил Западного и Резервного фронтов.
Сделав паузу, Верховный тем же «убитым голосом» продолжил свой монолог:
— Теперь Москву защищать некому и нечем... Что теперь делать?.. Что теперь делать?
Повторив последнюю фразу дважды, Верховный поднял глаза на Голованова, словно тот в состоянии был ответить на его «ужасные вопросы». Никогда прежде, даже при капитуляции войск под Киевом, комдив не видел его столь несчастным и растерянным.
Прибыв в Москву 7 октября из Ленинграда, Жуков как представитель Ставки за трое суток исколесил всю округу севернее Калуги. В ночь на 8 октября в Красновидово он вместе с Коневым, Булганиным и Соколовским разбирался с обстановкой на Западном фронте, а утром следующего дня в Малоярославце встретился с Буденным, командующим Резервным фронтом. Ни Конев, ни Буденный не могли доложить в Ставку о положении своих войск. Доклада Жукова по всем этим вопросам ждал Сталин.
Утром 10 октября Жуков прибыл в штаб Западного фронта, в Красновидово. Там находились заместитель председателя ГКО Молотов, маршал Ворошилов и генерал Василевский. Тут же его пригласили к телефону. Звонил Верховный. Разговор был коротким. Сталин объявил решение Ставки: Западный и Резервный фронты объединяются в один, Западный. Командующим назначен Жуков, а Конев отзывается в Москву.
Жуков не согласился с этим решением, попросил:
— Товарищ Сталин, генерал Конев лучше меня знает обстановку в полосе фронта, поэтому я прошу назначить его моим заместителем.
— Решением Ставки генерал Конев отзывается в Москву!
— Я прошу назначить генерала Конева моим заместителем!
— Хорошо. Пусть генерал Конев останется вашим заместителем, но сдадите Москву немцу, оба ответите головой! А сейчас, товарищ Жуков, скорее берите все в свои руки и действуйте решительно. Медлить ни часу нельзя.
В тот же день, разобравшись с обстановкой, члены комиссии ГКО убыли в Москву, а в Красновидово состоялось экстренное заседание Военного совета фронта. Он и решил, что генерал-полковник Конев немедленно отправляется на Калининское направление и там возглавит боевые действия 22, 29, 30 и 31-й армий.
В полдень 12 октября командующий Западным фронтом позвонил в Ставку. Верховный спросил о положении окруженной под Вязьмой группировки генерала Лукина, а потом сообщил, что ГКО принял постановление «О строительстве третьей линии обороны Москвы». Она включала полосу обеспечения и два оборонительных рубежа — главный и городской. Сталин спросил Жукова: «Какому из рубежей, главному или городскому, следует уделить большее внимание?» Командующий фронтом ответил: «Конечно, главному!» Вопрос же, по которому Жуков решил переговорить со Сталиным, касался использования зениток для борьбы с танками противника.
Верховный согласился с Жуковым не сразу, спросил:
— А это не снизит мощь наших зенитных частей в борьбе с вражеской авиацией?
— Не снизит, товарищ Сталин, — заверил Жуков. — На Ленинградском фронте зенитчики уничтожили более ста немецких танков и помогли наземным войскам устоять.
— Цифры вы приводите убедительные... Хорошо, я посоветуюсь с Генштабом, — пообещал в конце разговора Верховный.
Вопрос решился быстро. Маршал Шапошников поддержал предложение генерала Жукова. Согласился с ним и командующий войсками ПВО Москвы генерал-майор Громадин. В тот же день Сталин подписал приказ: «Всем зенитным батареям корпуса Московской противовоздушной обороны, расположенным к западу, юго-западу и югу от Москвы, кроме основной задачи отражения воздушного противника, быть готовыми к отражению и истреблению прорывающихся танковых частей и живой силы противника».
Как ни тяжело складывалась обстановка под Тулой, но Ставка продолжала укреплять Волоколамское и Можайское направления. Днем 16 октября Верховный позвонил командиру 4-й танковой бригады Катукову и приказал срочно вернуть соединение в Кубинку. Комбриг, однако, попросил разрешения передислоцироваться своим ходом.
— А моторесурса на бои хватит, товарищ Катуков? — уточнил Верховный.
— Хватит, товарищ Сталин, — доложил Катуков. — Но будут сэкономлены сутки, за счет погрузки и выгрузки с платформ. Теперь нам дорог каждый час.
Когда бои развернулись во всей полосе Западного фронта, Военный совет обратился в Ставку с предложением сократить его протяженность, выделив правое крыло в самостоятельное образование. Приказом Ставки от 17 октября был создан Калининский фронт. Его возглавил генерал Конев. Фронт объединил 22, 29, 30 и 31-ю армии, а также 183, 185 и 246-ю стрелковые дивизии; 46-ю и 54-ю кавалерийские дивизии.
Вечером 19 октября на заседание ГКО были приглашены секретарь Московского горкома партии Щербаков, председатель исполкома Моссовета Пронин и начальник Московского гарнизона генерал Артемьев. Заслушав их доклады о ходе строительства Московской зоны обороны, Сталин обратился ко всем присутствующим с вопросом:
— Будем ли защищать Москву, товарищи? — поставил вопрос Верховный, и сам нарушил тягостное молчание: — Я считаю, что оставлять столицу ни в коем случае нельзя!
Его решительно поддержал член ГКО Берия:
— Конечно, какой может быть разговор, товарищ Сталин!
Но председатель ГКО предложил персонально ответить на него членов ГКО Молотова, Ворошилова и Маленкова, а затем руководителей Москвы — Щербакова, Пронина и Артемьева. Получив их утвердительные ответы, он сказал:
— Я свою позицию высказал. В разговоре со мной ее поддержал и товарищ Жуков. Поэтому я предлагаю принять постановление ГКО о введении в Москве осадного положения. Напишите проект постановления, товарищ Маленков.
Несколько минут, в течение которых Маленков писал проект документа, Сталин молча прохаживался по кабинету. Затем он остановился у торца стола, взял проект, быстро пробежал его глазами и тут же вынес суровый приговор:
— Не годится... Это постановление завтра по радио услышит весь мир... Пишите.
Маленков положил перед собой чистый лист бумаги. Сталин начал диктовать текст постановления. Его четкие, лаконичные фразы звучали весомо:
— Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на сто-сто двадцать километров западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом Жукову, а на начальника гарнизона Москвы Артемьева возложена оборона Москвы на ее подступах.
В целях обеспечения обороны Москвы и укрепления тыла войск, защищающих Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности шпионов, диверсантов и других агентов немецкого фашизма Государственный Комитет Обороны постановил:
1. Ввести с 20 октября 1941 года в городе Москве и прилегающих к городу районах осадное положение...
Государственный Комитет Обороны призывает трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Красной Армии всяческое содействие.
Еще раз, внимательно перечитав постановление, председатель ГКО подписал его, затем направился к своему рабочему столу и сразу же принялся поочередно звонить командующим военными округами. Номера их телефонов он набирал по памяти. Изредка заглядывая в небольшую записную книжечку, Сталин называл конкретные соединения и приказывал немедленно направить их в район Москвы.

Анатолий АЛЕКСАНДРОВ