На кубанских дорогах — от залитого солнцем Краснодара до обрывистых берегов Таманского полуострова — я вспоминал первые Кузнецовские чтения, прошедшие только что в Центре Кубанского казачьего хора и размышлял, в чем же их смысл, что нового открылось нам в творчестве и облике выдающегося поэта современности, как, наконец, мы должны хранить о нем память?
Незадолго до своего ухода Юрий Кузнецов написал записки о поэзии с возвышенным названием «Воззрение», где были такие слова: «После армии я возвратился в родной воздух, и все стало на свои места. Я открыл русскую тему, которой буду верен до гробовой доски». Да, он остался верен этой теме. А что за гробовой доской? Что же с этой заветной темой в нашем прочтении и понимании?
«Чтобы узнать поэта, надо побывать на его родине». Эти слова Гете повторены бесчисленное количество раз. Но у крупных поэтов в России порой отношения с малой родиной складываются сложно, и тогда повторяется древняя истина: «Нет пророка в своем Отечестве». Строго говоря, на самой родине Кузнецова мы не побывали. Юрий Поликарпович родился зимой 1941 года в станице Ленинградская Краснодарского края, учился и писал первые опубликованные стихи в станице Тихорецкой. Сюда же, в редакцию районки, позвонил кто-то из маститых (Юра не запомнил, кто) и назвал юношескую строку «Выщипывает лошадь тень свою» гениальной.
С чисто филологической точки зрения, Кузнецов сказал о себе сам: «Все, что касалось меня, я превращал в поэзию и миф. Где проходит меж ними граница, мне, как поэту, безразлично. Сначала я впитываю мир и вещи мира, как воду губка, а потом выжимаю их обратно, но они уже становятся другого качества. Я осваивал поэтическое пространство в основном в двух направлениях: народного эпоса (частично греческого), русской истории и христианской мифологии». Бери этот тезис и развивай академически. Скучно. Поэтому с особым интересом я ждал на чтениях, которые вел ректор Литературного института профессор Борис Тарасов, выступления Аллы Бабовой — директора Тихорецкого историко-краеведческого музея. За два года до смерти, настигшей его во сне, Юрий Поликарпович побывал в родных краях: «Мы сделали не все, что можно было, — каялась с трибуны Алла Юрьевна, — встретили не так, как нужно встретить первого поэта России. Спрашивали его о каких-то заурядных вещах: как учился, где печатал первые стихи, что помнит о малой родине... Кузнецов даже обиделся: «Я сделал много серьезного в поэзии, обо мне написано больше, чем я сам написал, а вы меня о мелочах спрашиваете». Но в этих мелочах тоже угадывается начало поэта. Меня остановила строфа 12-летнего школьника о своем городке:
Чем же славен город,
А выходит честь
Только та, наверно,
Что живу я здесь.
Кто из нас в таком возрасте не мечтал о славе, о широком признании еще неясно, на каком поприще. Юра уже тогда знал: только на поэтическом! А ведь после армии молодой поэт, который служил связистом на Кубе во время Карибского кризиса, работал в Тихорецкой в милиции инспектором по делам несовершеннолетних. Разве это неинтересно? Как раз музей малой родины может проследить истоки личности и творчества поэта. Точно сказала Бабова: «Юру привезли в Тихорецкую в 1943 году, сразу после освобождения из оккупации, ребенку открылась страшная картина разрушений, в станице много вдов и сирот, у него самого отец-офицер погиб при штурме легендарной Сапун-горы. Здесь началась в его поэзии потрясающая линия отца, гибели за родину, за правое дело».
Я не выдержал и спросил: «А экспозиция Кузнецова есть в музее?» Алла Юрьевна стала сетовать на недостаток площади, другие трудности, но ведь она лично сформулировала концепцию потрясающей историко-поэтической экспозиции: страдание народа и боль его сына. Почему даже то, что осознано и высказано вслух землячкой («Кузнецов — первый поэт России») порой не воплощается в реальные дела? Накануне своего сорокалетия широко признанный поэт написал уже совершенно спокойно:
Хоть они доживут до седин,
Но сметет их минутная стрелка.
Звать меня Кузнецов. Я один,
Остальные обман и подделка.
Но ведь и впрямь он стал единственным Кузнецовым. Я и в диссертации, посвященной современной лирике, и в поэтическом обзоре на этих страницах называл его самым крупным и загадочным поэтом современности, хотя мы были в непростых отношениях.
На чтениях в уютном переполненном зале зашел разговор о судьбе новой библиотеки, которой недавно было присвоено имя Кузнецова. Еще многие не знают ее адреса в Краснодаре, где-то на Гидроузле — улица Трудовой Славы, 46. Специально называю этот адрес, потому что открывавшая чтения Наталья Георгиевна Пугачева — начальник краевого Департамента культуры высказала правильную мысль, что библиотека должна стать не только центром изучения творчества Кузнецова, но и библиотекой современной поэзии: «Поэтому я сама уже передала 8-томник литературной энциклопедии и почти все, что собрала, по творчеству Николая Рубцова. Я дипломную работу об этом поэте писала, в Вологду ездила».
Еще одно знаменательное совпадение: ведь как рассказал с трибуны смоленский однокашник Кузнецова по семинару в Литературном институте Виктор Смирнов это были две главные фигуры того периода, претендовавшие на роль непререкаемого авторитета в поэзии. Стала легендарной фраза, оброненная Кузнецовым на кухне общежития, когда Рубцов потребовал уступить ему место на плите для чайника.
— Почему я должен уступать?
— Но ведь я гений!
— Двум гениям на одной кухне не ужиться.
Однако прекрасно ужились на одной литературной кухне, приземлено говоря, и стали двумя могучими крыльями жар-птицы современной поэзии. Правда, Рубцов куда раньше ушел из жизни, стал удобнее для почитания, и слава его сегодня не знает границ: он самый публикуемый и, пожалуй, наиболее поющийся поэт России, возникают его музеи от Москвы до нижегородского Дзержинского, премиям присваивается его имя. Кстати, председатель краевой писательской организации Светлана Макарова — главный редактор только что вышедшего альманаха «Краснодар литературный» показала огромную публикацию стихов Кузнецова со вступительной статьей Николая Дмитриева, рассказала о премии кубанского прозаика Анатолия Знаменского и сказала, что, конечно, пора думать о премии имени Кузнецова. Конечно же, все коллеги-писатели и библиофилы должны поддержать библиотеку его имени, прислать книги, где есть воспоминания и раздумья о нем, другие редкие материалы и малодоступные поэтические посвящения.
Андрей Воронцов, вспомнив о 50-летнем юбилее журнала «Наш современник», где довелось ему работать с Юрием Поликарповичем, сказал просто: «Только благодаря таким авторам, как Кузнецов, и можно судить, чем отличается один журнала от другого, и, более того, — чем отличается наша литература от иных литератур мира». Кстати, вышло уже два номера журнала, посвященного памяти Кузнецова. Как прозаик, Воронцов привел и с трибуны, и в личном общении много точных, интересных деталей, которые дорисовывают образ целеустремленного поэта, знающего свою стезю. Например, такой разговор. Кузнецова еще до окончательного развала растерзанной Югославии пригласили в Белград на престижную конференцию, он твердо отказался. Его стали уговаривать: «Ну это же хорошая поездка и потом — ваша, славянская тема». Он оборвал: «Сербы уже сдались, а в пустых разговорах я время терять не буду».
Только русская память легка мне
И полна, как водой решето.
Но чужие священные камни,
Кроме нас, не оплачет никто.
Можно теоретизировать, повторяя слова Достоевского из речи о Пушкине про всемирную отзывчивость русского гения, а можно, как Юрий Кузнецов, доказывать и утверждать это живым творчеством в современном глобализированном, но расколотом и продажном мире, попирающем святые камни. А еще мне запомнилось такое символическое совпадение: до 8 лет любимый писатель Юрия — Михаил Шолохов носил фамилию Кузнецов.
Алексей Татаринов — доцент кафедры зарубежной литературы Кубанского государственного университета, а вслед за ним — коллега из Краснодарского университета культуры Елена Третьякова взяли острую и бездонную тему: «Последние поэмы Кузнецова» (как известно, это были поэмы о Христе). Новоявленные критики-охранители обвинили поэта в кощунстве, в гордыне, в том, что он не получил благословения от духовника (будто это богословский труд), а Станислав Куняев, защищая друга, назвал этот творческий шаг божественным риском. Многие обвинители обличали: «Он писал для того, чтобы…» А филолог сказал с трибуны просто: «Он писал, чтобы читатель встал перед Поэтом». Точное понимание сверхзадачи Кузнецова! Наверное, и в этом есть гордыня, но больше прав поэт Николай Дмитриев, видя тут «дерзость заглядывания в самые темные закоулки души, умение, подобно Даниле-мастеру, брать красоту в опасной близости от темной силы». Да, подходящий образ — Данила-мастер и Хозяйка Медной горы. Но, как известно, Кузнецов написал поэму «Золотая гора» и сумел подняться на ее вершину. «Последний олимпиец» — так назвал Владимир Бондаренко главу о Юрии Кузнецове в своей книге «Последние поэты империи». Само это название перекликается с заключительными строчками призывного стихотворения Кузнецова: «Ко мне, последние, ко мне!».
У нас постоянно были «последние поэты»: Бунин — последний певец поместного дворянства, Блок — последний поэт Золотого века, Есенин — последний поэт деревни. Кузнецов, получив Государственную премию России в преддверие страшных времен, порой просто ощущал себя последним поэтом. Просто — последним. Массы пишущих, ряды которых, как ни странно, растут, не могут с этим согласиться. В чтениях принимали участие и признанные кубанские прозаики и поэты от Ивана Бойко до Николая Зиновьева, и члены литобъединений из Усть-Лабинска и Армавира, и гимназисты, которых опекает Владимир Архипов — авторы сборника одаренных детей «Крылатые качели», и студенты краснодарских вузов. Выступления юных филологов мне понравились меньше всего. Я уж не говорю о том, что никто не прочитал самого Кузнецова, не посвятил ему строки, не взял хотя бы эпиграф для формальной привязки к теме чтений — шпарили о своем, о девичьем. Я не виню их, а размышляю о том, что же происходит с пишущими, с якобы образованной молодежью? Например, студентка Анапского пединститута заумно говорила про концепт Родины в стихах Кузнецова: «Родина для Кузнецова — это абстрактная модель». Чушь, конечно. Между прочим, юные стихотворцы, выступив в начале, тут же уходили, не дождавшись выступления старших сотоварищей, приезжих гостей. Вообще на чтениях не хватало серьезного, заинтересованного общения.
Первые чтения были организованы Департаментом культуры Краснодарского края, государственным историко-археологическим музеем-заповедником им. Е.Д.Фелицына и Литературным музеем Кубани, Краснодарским отделением Союза писателей Кубани. Особо много души вложила сотрудница музея Елена Неподоба — вдова поэта Вадима Неподобы, у которого всегда и останавливался Кузнецов, приезжая на Кубань. Порой звучало, что у него были трудные отношения с родным краем. А с кем у выдающихся поэтов были простые отношения? Пришло время понять, что Кузнецов может стать духовным символом динамично развивающейся Кубани. Недаром художественный руководитель знаменитого Кубанского казачьего хора Виктор Захарченко написал уже 20 песен на стихи выдающегося земляка! А вот молодые к стихам классика не обращаются. Им надо объяснять роль истинного поэта России. В эти осенние дни проходили в Вологде праздники поэзии Рубцова — сколько участников, сколько молодых лиц и песен на его стихи! А чем бы, к слову, остался в истории «самый скверный городишко из всех приморских городов России», как написал в повести о Тамани Михаил Лермонтов, если бы опальный поэт не побывал здесь, если бы в советские времена не был создан на берегу прекрасный музей?
Участники чтений побывали и в гостеприимной Тамани, забрав по пути в Пересыпи Виктора Лихоносова, который лучшие свои вещи написал в матушкином скромном доме, и на многострадальной косе Тузла, которую так и не присоединили к материку, не ликвидировали искусственный промыв в теле косы да в российской политике. Виктор Иванович в тонкой форме даже попенял мне: «Читали мы весенние заметки о Тамани «Месяц над камышовой крышей», поэтично написано, а ведь тут рядом терминал строится — вся природа будет погублена». Ну что ж, принимаю отчасти упрек прозаика: да, мне очень понравился лермонтовский уголок Тамани, я проникся его лиризмом и гением места, забыв даже про публицистический напор. А в эту поездку и свежести открытия не было (правда, нам показали потрясающие новые археологические раскопки Матреги-Тмутаракани-Тамани), и поэтических впечатлений было мало, тем более что и с людьми станицы, не считая официальных лиц, мы не встретились, литературного вечера не провели. Но все равно низкий поклон всем, кто вспомнил про земляка-поэта.
Наталья Пугачева сказала на открытии чтений, что они первый камень в основании памятника Кузнецову. Что ж, верю, что, если Россия сохранит свою лирическую душу, памятник такой будет стоять. А что касается темы следующих чтений, то она, горячая и глубокая, ясна: Юрий Кузнецов и Русская тема сегодня.
Куда насущней!